Но вернулись не все. Несмотря на то, что в программу стажировок были заложены меры минимизации желания остаться в США, в том числе как на уровне отбора кандидатов, так и на уровне ограничений по возможности повторного визита в страну по истечении срока действия учебной визы, пропасть в уровне жизни по сравнению с Россией того времени была настолько велика, что число возвращающихся всегда было меньше числа улетавших. Были и те, кто не смог жить дальше по возвращении и сводил счеты с жизнью. В их числе оказался и мой одноклассник Коля.
Рай не для всех
Но ведь и здесь есть шанс, пускай один из десяти,
Пусть время здесь вперед не мчится – ползет.
А.Крупнов
Сказать, что именно поездка в Америку стала катализатором смерти моего одноклассника Коли, было бы преувеличением. И все же нельзя отбрасывать влияние так называемого культурного шока, о котором нас предупреждали координаторы. Впрочем, тогда было бы корректнее назвать этот феномен «холодильным шоком». Политологи, пытавшиеся привить российскому обывателю любовь к демократии путем разнообразных телевизионных проектов, проиграли войну холодильнику, который был чаще пуст, нежели полон. Так что не удивительно, что народ, уставший от затянувшихся трудностей переходного периода, проголосовал в 1993-м за коммунистическую партию – пусть при них не было свободы слова, но хотя бы в холодильнике что-то да было.
В начале 90-х в Архангельске со снабжением был полный швах. Приметой того времени стали талоны на продукты и очереди за курицей, с присущей нашему многострадальному народу иронией прозванной «синей птицей» из-за низкого качества предпродажной подготовки. В этих очередях стояли по несколько часов, а то и дней. Анекдот про человека, отстоявшего весь день в очереди и получившего пакет со смесью щепок, шерсти и крови под названием «собачатина седьмой категории – рубили вместе с конурой», наглядно иллюстрирует состояние дел в экономике страны после «шоковой терапии», начавшейся с финансовой реформы Валентина Павлова в последний год существования СССР и завершившейся либерализацией цен уже при Борисе Ельцине.
Продовольственный вопрос приходилось решать, в прямом смысле, собственноручно. Наша семья брала в аренду две сотки земли, чтобы собрать скудный приполярный урожай картошки. Сколько в этой земле было керосина и прочих даров близлежащего аэропорта, сказать точно нельзя, но выбора у нас особенного не было – брали то, что давали. Это потом у нас появилась целых пятнадцать соток на территории бывшей воинской части, отданной под дачи бывшим военнослужащим и гражданским сотрудникам ликвидированной 3-й армии ПВО. В самые трудные, талонные годы, с 1991 по 1992, нам помогало ещё и то, что моя мама, будучи сотрудником штаба гарнизона, могла отовариваться в военторге. Семье моей будущей жены повезло меньше – им доставались банки с тушенкой, полученной в качестве гуманитарной помощи, и относительно содержимого которой они долго гадали, что же на ней изображено – корова или собака?
В США же было полное изобилие. Помню, когда меня принимающая семья отвела в итальянский ресторан, я съел две огромные тарелки спагетти. Не потому, что был голоден, а потому, что такого блюда у нас в России еще не встречалось. Вообще, советская кухня образца 90-х очень сильно отставала от американской как по разнообразию, так и по качеству продуктов. Будучи в Архангельске, мне довелось пообщаться с американскими школьниками из Портленда (штат Мэн), приезжавшими к нам на несколько дней. Они говорили: «The people are good, but the food sucks» (англ. – "Люди у вас хорошие, но еда – отстой"). В то время, пока Советский Союз был закрыт для внешнего влияния, американский рынок вобрал в себя все кухни мира. Особенно привлекательным для нас оказался общепит: пиццы, бургеры, картофель фри, который американцы называли «французским» (англ. – french fries). Встречался иногда и салат «Оливье», который в США назывался «Русским салатом» (англ. – Russian salad), но по степени привлекательности для молодых неискушенных организмов он значительно уступал аппетитно выглядящим и безумно вкусным произведениям общепита. Гораздо более популярным в качестве гарнира был «картофельный салат» (англ. – potato salad), напоминавший чем-то наш Оливье, только без зеленого горошка, моркови и мясных компонент. Но и он почти всегда проигрывал в популярности пицце, чипсам и бургерам.
Помню, во время подготовки в вылету в пансионате возле Шереметьево я познакомился с девчонкой из Татарстана. Мое подростковое воображение оживлялось каждый раз, когда вспоминало её карие глаза под пышными черными бровями и точеную фигурку. Я с нетерпением ждал встречи с ней в Атланте, где нас должны были снова собрать всех вместе через месяц после приезда в США. Однако, повторная встреча принесла разочарование – карие глаза и брови остались на месте, а вот размер фигуры увеличился на несколько порядковых номеров. Таков был эффект перехода на местный рацион питания и употребления продукции общепита, возможно, сопровождавшийся ещё и сменой образа жизни: если дома нам приходилось много двигаться, то в принимающих семьях нас часто возили везде на автомобиле.
Когда упал «железный занавес», очень многое для нас оказалось в диковинку. Мы тогда оказались в самом эпицентре нового для мира, казавшегося нам тогда волшебным. Огромные супермаркеты с полками, полными товаров. Там можно было найти все: от салфеток и консервов до оружия и компьютеров. В моем родном городе охота и рыболовство были не просто мужским развлечением, а способом добычи пропитания, но увидеть оружие на полках супермаркета, а не специализированного магазина, было неожиданно. До трагедии в Колумбайне, после которой продажу оружия стали регламентировать чуть более тщательно, оставалось еще пять лет.
Врезка:
Массовые убийства людей в учебных заведениях происходили в США и до того, как два ученика школы «Колумбайн» спланировали и реализовали свой адский план в 1998 году, убив, помимо себя, еще 13 человек и покалечив 23. Более того, трагедия в Колумбайне, штат Колорадо, не была самой кровопролитной – в американской истории было событие и пострашнее, произошедшее в 1927 году в городе Бат, штат Мичиган. Тогда погибло 44 человек и пострадало по меньше мере 58, большинство из которых – ученики младших классов. Главное отличие трагических событий в Колумбайне стало то, что они получили широкий общественный резонанс. Тому, как менялась культура обращения с оружием в связи с изменением общества, будет посвящена отдельную главу.
Но самое большое впечатление на нас, конечно, произвели компьютеры. Я видел компьютер до этого только раз, и то лишь в виде запчастей, когда удалось стащить одну из плат демонтируемого в нашей школе «Мир-2» (если, конечно, я правильно запомнил название этого монстра, занимавшего целую комнату). У меня вообще с детства была страсть все разбирать на запчасти, а потом собирать заново. Иногда пересобранные вещи оставались работоспособными, даже если оставались какие-то лишние детали. Стоили компьютеры в американском магазине больших, но, в целом, отнюдь не космических денег – теоретически, если откладывать свою стипендию (а всем участникам программы полагалось по 100 долларов в месяц), то можно было бы даже привезти домой образец чудо-техники. В итоге, правда, отложенных от стипендии средств хватило лишь на программируемый инженерный калькулятор, который верой и правдой послужил во время учебы в вузе.
А еще – автомобили. У каждого жителя США, достигшего совершеннолетия, а то и раньше, должен был быть свой автомобиль. Возле дома моей принимающей семьи было кладбище заброшенных машин. Несколько десятков фордов, бьюиков и шевроле безмятежно ржавели в лесной чаще – полагаю, что это было место спонтанной свалки у местных реднеков, которым было лень утилизировать автомобили. А может, это когда-то владелец этой земли так зарабатывал, предоставляя место для захоронения авто. Но, судя по радиоприемнику, который я извлек из одной такой машинки, следуя своему интересу к запчастям, он был произведен где-то в восьмидесятых. То есть, лежал под открытым небом не так уж давно. Даже если у подрастающего поколения американцев не было своего автомобиля, они могли брать уроки вождения и даже получать права уже в школе, достигнув шестнадцатилетнего возраста.
