На ориентацию по приезду нас собрали уже после того как мы познакомились с нашими принимающими семьями и, что называется, пообвыкли. Надо было готовиться к школе, в которой американские подростки достигали совершеннолетия, влюблялись и даже женились. На эту тему нас, мальчиков, собрали на отдельный инструктаж, основным посылом которого было: «ребята, мы все понимаем, вы уже большие, но если вы будете тут заниматься любовью, пожалуйста, сделайте так, чтобы после вас не осталось детей – используйте контрацепцию!» Для меня это было, конечно, в новинку, как в силу возраста – в 15 лет, конечно, я уже знал, откуда берутся дети, но ещё не успел, так сказать, изучить матчасть. И, конечно, сказывалась специфика советской еще школы, где тема секса была табуирована, ибо «в СССР секса нет». В мужском туалете можно было краем уха услышать разговоры 11-классников, обсуждавших свой первый сексуальный опыт, но об этом не принято было разговаривать вслух.
Врезка:
Как это часто бывает с цитатами, выражение «в СССР секса нет», будучи вырвано из контекста, зажило своей жизнью. Полностью цитата Людмилы Ивановой, администратора гостиницы «Ленинград», записанная во время телемоста Ленинград-Бостон в 1986 году, звучит так: «В СССР секса нет и мы категорически против этого. У нас есть любовь». Эта фраза была сказана в качестве ответа на тезис, произнесенный с американской стороны: «в телерекламе все крутится вокруг секса». Источники: https://www.kommersant.ru/doc/3024522, https://pozneronline.ru/2017/06/19151/.
Началась осень, и мы нырнули с головой в школьную жизнь на американском континенте. Тут меня ждало сразу два приятных сюрприза: первый заключался в том, что большинство предметов мне давались очень легко – несмотря на самый высокий выбранный мной уровень сложности математики никаких проблем она не доставляля, а история и литература не стали непреодолимой трудностью, даже несмотря на то, что преподавание велось на иностранном для нас языке. Наоборот, мы с энтузиазмом принялся учить новые слова, которые пробовал на вкус как новое блюдо или приправу. Вообще школьная система образования в Америке радикально отличалась (и продолжает отличаться) от российской. Если у нас принято считать, что есть определенная программа, некий набор знаний, которым должен обладать школьник к моменту выпуска, то в США, чтобы получить аттестат о среднем образовании, достаточно набрать определенное количество баллов. Баллы начисляются за выбранные на семестр предметы по-разному: за более сложные предметы – больше, за простые – меньше. Все, что требуется от школьника (и его родителей) – это следить, чтобы общее количество баллов постоянно приближалось к заветному пороговому значению. Так что можно было легко встретить таких выпускников, которые посещали уроки изобразительного искусства вместо математики, физики и химии, и за все 12 лет своего обучения в американской школе прошли лишь базовую алгебру и геометрию. Начало дифференциации программ обучения по профильным классам в России совпало с переходом на 11-летнее обучение, но отличие между, скажем, экономическим и гуманитарным классом отличалось, по сути, лишь в числе уроков математики в неделю, часть из которых заменили на основы экономики. И экономические, и естественно-научные, и гуманитарные классы проходили на уроках математики основы анализа, и поэтому даже гуманитарии в российской школе хоть раз в жизни сталкивались с производными и интегралами.
Еще один приятный сюрприз заключался в том, что можно было пойти в кружок или секцию и провести вторую половину дня на территории школы. Конечно, кружков и секций и у нас в СССР было вдоволь: к девятому классу я уже успел походить и в бассейн, и позаниматься волейболом, пособирать и позапускать модели авиационной и ракетной техники. Однако, в нашем городе для этого был отдельно выделен целый Дом пионеров, отдельные спортивные объекты и музыкальные школы. В государственных (в тех штатах, где распространен институт частных школ, часто можно было услышать определение Public перед словом School, чтобы отличать от Private School) американских школах в Вирджинии, представляющих собой огромные малоэтажные комплексы, спортивные секции и кружки занимали часть школьных помещений и часто велись школьными же учителями. Меня любезно взяли играть на тарелках в школьный оркестр, в обязанности которого входили выступления на важных мероприятиях и спортивных играх. Так я узнал, что при кажущейся простоте игры на тарелках, на тарелочнике лежит огромная ответственность – потому что его ошибки слышны очень громко. Оглушительный удар, поданный не вовремя, не способны перебить не только духовые инструменты, но даже барабаны.
Что-то в моей первой принимающей семье пошло не так. Возможно, там тлел конфликт между мужчиной – этаким реднеком-байкером (реднек, от англ. Red neck – так в южных штатах Восточного побережья США называют деревенских жителей, часто работающих в поле под солнцем и от этого имеющих загорелую шею) и женщиной, отдающей свое свободное время волонтерству и чтящей обычай молитвы перед ужином. В каком-то смысле появление еще одного чужеродного для мужчины элемента в семье могло стать катализатором этого конфликта, может быть, были и другие причины, но не успел я толком влиться в жизнь первой школы, как мне было объявлено, что меня передают в другую принимающую семью.
Это было непросто. Только я начал привыкать к новому для себя укладу жизни и выработал определенную рутину, как мне нужно было переезжать на новое место, привыкать к новым людям. Особенно было жаль моего участия в школьном оркестре. Именно там можно было пообщаться с детьми из самых разных слоев общества. В основном они все являлись выходцами из среднего класса, кроме двух ребят, выделявшихся из этой массы, в том числе, благодаря своей внешности. Первый, огромный черный барабанщик с замашками местного «пахана» (слово «буллинг» тогда еще не вошло в обиход), с которым все тщательно старались избегать даже каких-либо намеков на ссору. Он пару раз в шутку вызвал меня на бой и был весьма удивлен тем, что я, во-первых, не отказывался, а, во-вторых, продемонстрировал навыки рукопашного боя, про которые сказал: “Wow, the boy’s got some moves!” (англ. – «Ух ты, парень знает пару приемов!»). Про то, что я хожу на секцию каратэ и побывал уже не в одной уличной передряге, я ему особенно не рассказывал. С учетом его явно выраженных нарциссических наклонностей это могло быть только себе дороже.
Второй, потомок коренных жителей штата Вирджиния, индейцев племен Сиу (Sioux), играл на флейте. Не сказать, чтобы мы много общались, но один эпизод мне врезался в память. Как-то мы с ребятами сидели в дальнем углу огромного школьного коридора во время большой перемены и поглощали заботливо припасенные нашими мамами сэндвичи. Наш флейтист подошел к нам со своей девушкой, а я решил пошутить: «у нас тут чисто мужская компания». С точки зрения ребенка, выросшего в СССР, ничего страшного, верно? Но по-английски фраза, содержащая слова “men only” прозвучала для него, как я теперь понимаю, не только с сексистским, но еще и с расистским оттенком. Он побагровел и начал выкрикивать ругательства, значения большинства из которых я тогда не понимал. О том, что такое политкорректность и почему нужно быть аккуратным в выражениях, я узнал много позже. Впрочем, даже во взрослой жизни мне еще не раз «удалось» попасть впросак. Не исключено, что эта моя способность попадать в неловкие ситуации в расовых вопросах также повлияла на мой перевод из одной принимающей семьи в другую.
Я так сильно переживал о том, что не смогу больше участвовать в концертах школьного оркестра, что не сразу осознал всю трагедию событий октября 1993 года. Помню репортаж CNN из Москвы: отрыгающая гильзу пушка, клубы дыма и Дом Правительства, утративший свою белоснежность. Много лет спустя я узнал, что огонь по зданию на Краснопресненской набережной, где засели отказавшиеся самораспуститься депутаты Компартии, получившие кратковременное парламентское большинство, вели из танка, а не из пушки. Была ли пушка добавлена редакторами при монтаже сюжета или моя память меня подводит за давностью лет, сейчас уже не скажу. Человеческая память имеет удивительное свойство вытеснять негативные эмоции, коих в тот момент, конечно, было с избытком. То, что американских телезрителей было просто яркой картинкой, для меня отзывалось болью в сердце. Что будет со страной? Вернусь ли я домой? И куда я вернусь? На эти вопросы ответить было некому. Тот конституционный кризис, надломивший фундамент системы сдержек и противовесов, на котором впоследствие выросла, покосившись, современная архитектуры власти в России, довольно быстро ушел из фокуса внимания СМИ. Я вернулся к учебе и по окончании стажировки вернулся на родину, как и сотни других школьников, попавших в эту программу.
