Вернее с заказчицей. С сексуальной вредной заказчицей.

Отец кивнул, несколько минут он молча пил кофе и изучал мои чертежи. Я покорно ждал, когда он закончит. Теперь точно стало ясно, что он ушел в себя, иначе не тратил бы по минуте на лист, который он в состоянии просмотреть за секунды.

– А теперь выкладывай, зачем ты на самом деле пришел в мой кабинет, – холодно сказал я. – К чему все эти «я тобой горжусь», «ты профессионал» и прочая чепуха?

Он перестал притворяться, что глубоко увлечен чертежами и взглянул мне в глаза. Его брови нахмурились, а губы сошлись в плотной линии.

– Твоя мать вернулась в город.

Вот оно, то, что не давало ему покоя, и заставило прийти ко мне в кабинет. Более дерьмовой новости я не слышал уже… Да, впрочем, никогда не слышал ничего дерьмовее.

– Откуда ты знаешь?

Он нервно вздохнул и достал из кармана сигареты.

Помните, как я говорил, что он пытается бросить и кажется, у него начало получаться? – Забудьте.

– Она звонила мне несколько часов назад.

– Здесь не курят, – сказал я, задумчивым взглядом прожигая стену. Отец кивнул, и стал прятать сигареты обратно, тогда я встал со своего кресла и поставил перед ним пепельницу.

– Чувствуй себя, как дома.

В голове гудели сотни мыслей, но самая заманчивая, ярким перманентом расписанная «сломай или разбей что-нибудь, тебе полегчает».

Не полегчает, никогда не становилось легче. Сколько я не пытался забыть или оправдать ее действия, мне никогда не становилось легче. Нельзя избегать негативных чувств и эмоций, нельзя прятать их где-то в стороне, и считать, что удастся не замечать их. Однажды они вернутся, заявят о себе самым извращенным и болезненным способом. Нужно прожить это, постепенно, с каждым шагом учиться жить заново.

Я же предпочитал избегать их, и не мог справиться с ними, по сей день. Нет смысла что-то ломать и разбивать, мне не десять лет, нельзя больше заниматься этим.

Я беспокойно расхаживал по кабинету, спрятав руки в карманы брюк, раздумывая, зачем она решила вернуться. Что такого произошло, что заставило ее приехать сейчас? Около десяти лет назад она не изъявляла такого желания.

Вспомнив, что могу задать этот вопрос отцу, я остановился.

– Зачем она вернулась и почему позвонила?

– Хочет наладить отношения.

Губы сложились в горькой усмешке.

– С кем?

– И со мной и с тобой.

– Надеюсь, ты послал ее?

– Касаемо части, где она хочет наладить отношения со мной – да, а вот с тобой…

Я устало опустился в кресло и с силой сжал подлокотники.

– А что со мной? Я не желаю ее видеть!

Отец молчал, и я знал, о чем он думает, это буквально читалось в его глазах. Он думает, я слечу с катушек. Но я уже не тот несдержанный подросток, с бушующими гормонами, которым когда-то был. Я вычеркнул ее из своей жизни, и даже не считаю ее матерью.

– Блейк, – начал отец, одаривая меня тяжелым, полным волнения взглядом. – Я надеюсь, ты не станешь делать глупостей.

– Нет, я не стану делать ничего, что может навредить мне.

Но он не верил.

– Пообещай, что ничего не станешь делать. Пообещай мне, Блейк.

– Да чего ты так завелся?

Отец вскочил со своего места.

– Чего я завелся? Однажды ты поджог ее машину, гараж!

– Я сотню раз говорил тебе, я не делал этого!

– Вас с Калебом поймали на месте преступления! – прошипел отец. Его все еще не отпускала та ситуация, в которой к тому же я не был виновен.

– Я тебе еще раз говорю, мы не трогали ее машину! – заорал я.

Калеб – мой кузен, мы с ним ровесники. В тот день, когда случился большой пожар на участке Елены, мы находились поблизости, видели, как полыхает ее гараж и машины, но не имели к этому никакого отношения.

– Вас видели! Елена видела тебя собственными глазами!

Злость и ярость поглощали меня, более десятка лет меня винят в том, чего я не делал. Отец – единственный человек, который должен был поддерживать меня во всем, смотрит на меня как на преступника. Родная мать, которая ушла от нас, просила засадить меня за решетку на двадцать лет.

Мы перелезли через невысокую изгородь, и упали прямо в кусты гортензий. От боли Калеб жалобно пискнул.

– Тихо, Калеб, нас же могут услышать, – шикнул я на него. Неудивительно, что он скулит, Калеб был как девчонка, слишком большая неженка.

– Блейк, кажется, я вывихнул шею, – застонал он, заставив меня закатить глаза.

– Шею нельзя вывихнуть, ее можно только сломать!

Я встал на ноги и помог подняться Калебу, потирая больное место, он волком посмотрел на меня. Мой локоть болел от удара, а колени были разодраны в кровь, но в отличие от него я не распускал слюни.

На улице смеркалось, мы смогли прийти к дому мамы только после восьми вечера, до этого у Калеба была тренировка по бейсболу.

И как он вообще биту держит, у него же не руки, а макаронины какие-то?!

Оказалось, что семья Калеба жила через две улицы от дома моей мамы. Мы неделю вынашивали этот план. Ни мне, ни Калебу не позволялось уходить дальше нашей улицы. Пришлось импровизировать. Калеб вернулся с тренировки и должен был отправиться в душ, пока его мама готовила нам ужин, я подождал его на заднем дворе, и схватив велосипеды мы помчались искать дом моей мамы. Его оказалось не трудно отыскать, он был очень большим и ослеплял своей белизной, сильно выделяясь среди прочих домов.

Зачем ей одной такой большой дом?

– Вот и не правда, – сказал Калеб. – В прошлом году наш кетчер2 Дэкс вывихнул себе шею!

Я окинул его хмурым взглядом.

– Ты гонишь!

– Не гоню.

– Дай взгляну, – сказал я и подошел к Калебу сзади, разглядывая заднюю поверхность шеи. До этого я и не думал, что можно вывихнуть шею. Разве можно повредить шею и быть живым? Не верится совсем.

Грязной ладонью я провел по шее Калеба. Не почувствовав там ни выступов, ни горбиков, как бывало при переломе, я облегченно выдохнул. Я знаю, как выглядит перелом, я ломал руку два раза.

– Ну-ка, пошевели шеей, – сказал я, наблюдая, как Калеб поворачивает голову сначала вправо, а потом влево, после закидывает ее назад, а потом вперед, касаясь подбородком груди.

– Больно? – спросил я.

– Нет, – выдохнул Калеб и радостно улыбнулся. От этой улыбки меня охватило раздражение.

– Ну и чего тогда разнылся? Иисусе! И как ты только в бейсбол играешь, ты же чуть что ноешь как принцесса!?

Калеб мгновенно ощетинился.

– Не правда!

– Тссс, – зашипел я, – не ори ты так. Хватит болтать, пошли.

Мы обошли дом, чтобы попасть на задний двор. Минуя клумбы с кустами роз, мы подбежали к большой белой резной двери. Справа стояли три велосипеда: два небольших розовых и один побольше, но фиолетовый.

Зачем маме три детских велосипеда? Она что, приглашает в гости детей? Почему тогда она не приглашала меня?

У гаража стояло две канистры, пахло бензином. Внезапно двери открылись, и раздался детский крик.

– Мама!

Мама?

Девочка лет восьми в розовом комбинезоне глазами полными ужаса поглядывала на нас.

– Блейк, надо удирать отсюда, – ткнул меня в плечо Калеб.

Вместе мы попятились назад, но я споткнулся о камень и упал на спину. Взгляд скользнул по ярким всполохам оранжевого света, машина, которая стояла у гаража горела, сам гараж тоже горел и с каждой минутой огонь разгорался еще сильнее.

– Кто вы такие? Что здесь делаете? – послышался женский голос, который был до боли мне знаком.

Мама.

Она стояла напротив меня, уперев руки в бока, и недовольным взглядом рассматривала нас, словно не смогла узнать. Но после ее брови в удивлении поползли на лоб.