Историк А. К. Нарайн в своем докладе в Лондоне в 1960 г. на конференции, посвященной дате Канишки, использовал эти сведения из «Записок» Сюань-цзана именно в переводе С. Била. Сопоставив их с историей Чэньпаня из описания Шулэ, единственного царства, как явствует из «Хоу Хань шу», посылавшего принца ко двору кушанского царя, пришел к выводу, что «оба источника дополняют друг друга и оба описания действительно рассказывают одну и ту же историю», что Канишка принимал именно Чэньпаня (Нарайн, 1968, с. 218). На основании же анализа датированных сведений о Чэньпане в «Хоу Хань шу» он заключил, что Канишка умер, скорее всего, в 125 г., а так как он был царем, согласно эпиграфическим источникам, 23 года, то правил со 103 по 125 г. (Нарайн, 1968, с. 220–221).
Эти выводы А. К. Нарайна, как убедимся далее, оказались верными, но его конкретная аргументация их, основанная главным образом лишь на тех сведениях китайских источников, которые имелись в переводах, к тому же в значительной мере устаревших, оказалась недостаточной, частично противоречивой, не всегда точной и потому спорной.
И выступивший на той же конференции синолог Е. Цюрхер не согласился с А. К. Нарайном. Он представил на конференцию свой перевод основных сведений о юэчжах и Кушанском царстве из разных китайских источников и, в частности, из описания Шулэ в «Хоу Хань шу» и двух преданий о Канишке и чжицзы из «Записок» Сюань-цзана. В докладе, возражая А. К. Нарайну, он, основываясь на своем переводе и толковании этих сведений, пришел к заключению, что в описании Шулэ и в двух преданиях речь идет о разных событиях и что «заложники» прибыли к Канишке из Китая. Этим сенсационным, с нашей точки зрения, выводом Е. Цюрхер опровергал не только мнение А. К. Нарайна о прибытии к Канишке «заложника» из Шулэ, но и тот установленный синологами факт, что ни один китайский император не посылал своего сына и даже родственника ко двору какого-либо иноземного государя, тем более в качестве заложника. Но поскольку такая точка зрения высказана специалистом-синологом, считаем необходимым подробно проанализировать его перевод и толкование сведений из описания Шулэ и двух преданий о Канишке и чжицзы.
Сначала рассмотрим, как Е. Цюрхер оценивает историю Чэньпаня в описании Шулэ. По его мнению, в этом описании изложена «дворцовая интрига — несомненно, один из бесчисленных подобных случаев в истории этих мелких царств Центральной Азии, — которая по какой-то причине или случаю (курсив автора. — Л. Б.) упомянута китайским историком» (Цюрхер, 1968, с. 353–354). Однако Е. Цюрхер не доказал это свое суждение, так как не привел ни одного примера из бесчисленных, по его мнению, случаев отправления правителями мелких царств Центральной Азии (а таковые, заметим, были в основном в Восточном Туркестане) своих сыновей ко двору Кушанского царства. И это не случайно, потому что подобных случаев, как и вообще контактов царств Западного края с Кушанским царством, не известно, в том числе и по «Хоу Хань шу».
А первое предание о Канишке и чжицзы, записанное Сюань-цзаном в царстве Цзябиши, Е. Цюрхер перевел так: «В трех или четырех ли к востоку от большого [столичного] города есть крупный монастырь с более чем 300 монахами. Все они изучают учение Малой Колесницы. Из более ранних записок я узнал, что в древности царь Цзяни-сэ-цзя [Канишка] страны Цзяньтоло [Гандхара], чье величие простерлось на соседние царства, а преобразующее [влияние] проникло в отдаленные регионы, водил свои войска, чтобы расширить территорию, даже к востоку от Цунлина [Памира]. [Правители] пограничных племен в регионе «к Западу от [Желтой] Реки» (Хэ-си; см.: Цюрхер, с. 354) в страхе перед ним послали [своих сыновей в качестве] заложников к нему, и он отнесся к ним очень учтиво. Он повелел им иметь разное местожительство по жаркой и холодной погоде: зимой они жили в разных странах Индии, а летом они возвращались в Капису (Цзябиши. — Л. Б.), тогда как весной и осенью они оставались в стране Гандхара, и поэтому он основал монастырь в каждом месте, где заложники-сыновья оставались в течение трех сезонов. Нынешний этот монастырь и есть тот, в котором была основана их летняя резиденция. Вот почему черты лица, одежда и украшения заложников-сыновей, как они изображены на стенах разных помещений, очень похожи на [все это] у народа Китая. Позже им было позволено вернуться в их родную страну [страны?], но о них помнили в их старых жилищах и, хотя они были отделены горами и реками, [обитатели монастыря] не забывали поклоняться им. Поэтому [даже] в настоящее время конгрегация монахов, когда бы они ни начинали или кончали период уединения, созывают крупномасштабное религиозное собрание, на котором молятся за счастье заложников-сыновей и [таким образом] насаждают добродетель. [Эта практика] продолжается без перерыва до сих пор» (Цюрхер, 1968, с. 376–377).
А второе предание, позже записанное Сюань-цзаном в далеком от Цзябиши царстве Чжинапуди, Е. Цюрхер перевел так: «В древности, когда царь Канишка правил [своим] царством, его слава заставляла трепетать в страхе соседние страны, а его величие распространилось до отдаленных народов. [Правители] приграничных племен в регионе «к Западу от Реки» (см.: Цюрхер, с. 354) из-за страха перед ним послали ему заложников. Когда Канишка получил [их] сыновей [в качестве] заложников, он обошелся с ними с щедростью. [Он повелел им] проживать в разных местах по трем сезонам, а охранять их четырем [группам] воинов. Это, значит, и есть страна, где заложники-сыновья жили в течение зимы, поэтому она называется Чжинапуди (по-китайски: «удел Хань»); поскольку это и есть место, где жили заложники-сыновья, они и сделали его названием страны. В этом регионе и по всей Индии не было груш и персиков. Они были [впервые] выращены заложниками-сыновьями и поэтому [индусы] назвали персики чжина-эр (чжина-ни) (по-китайски: привезены «из Хань» или «Хань»), а груши — чжина-ло-шэ-фу-да-ло (по-китайски: сын царя Хань). По этой причине люди этой страны глубоко чтут Восточные Земли [Китая] и, более того, они, указывая на нас, говорили друг другу: «Эти люди из первоначальной страны наших прежних царей»» (Цюрхер, 1968, с. 382–383).
В докладе Е. Цюрхер, возражая А. К. Нарайну и основываясь на сведениях этих преданий, заключил: «Абсолютно точно, что географическое название Хэ-си не может относиться к Кашгару — факт, который не был достаточно понят ранними переводчиками. Хэ-си не есть неопределенное указание на всю территорию к западу от большой излучины Желтой реки, а является очень специфическим географическим названием, обозначавшим в ханьское время четыре командующих — Дуньхуана, Цзюцюаня, Чжанъе и Цзиньчэна, иногда также и Увэя, все в Ганьсу, нынешней северо-западной провинции собственно Китая. Я могу сослаться на все детали исследования Лао Ганя в «Бюллетене Академии Китая», XXX, с. 369 и далее. Просто немыслимо, чтобы такой ученый, как Сюань-цзан, мог использовать термин Хэ-си для обозначения какой-либо местности в Центральной Азии. А последняя часть рассказа, без сомнения, подразумевает, что заложники предполагались прибывшими из Китая. Местные жители показывали на Сюань-цзана и говорили: «Он из первоначальной страны наших прежних царей». Фрукты, сказали, завезенные ими, называются чжинани и чжинараджапутра. А в параллельном рассказе о монастыре заложников в Каписе рисунки на стенах показывают их китайский облик и одежду. Нет ничего, что указывало бы на Кашгар, и поэтому я не вижу причин… не обращать внимания на контекст в целом, который настойчиво говорит о Китае» (Цюрхер, 1968, с. 354–355).
Как видим, Е. Цюрхер основывает свою точку зрения на трех сообщениях в двух преданиях: 1) о прибытии «заложников» из региона «к западу от реки», в котором, полагает он, ученый Сюань-цзан мог назвать только Ганьсуский коридор, обозначавшийся в ханьское время именно выражением хэ-си; 2) о рисунках на стенах помещений монастыря в Цзябиши, свидетельствующих о китайском облике и одежде «заложников»; 3) о названиях груш и персиков, завезенных заложниками в Индию якобы из Китая.
