Среди этих явлений особенно интересно возникновение в волосовском обществе парных захоронений мужчины с женщиной. Правда, пока мы обладаем весьма ограниченными в этом отношении фактами, поэтому распространенность этого обычая не ясна, но все же факт весьма примечателен, ибо парные разнополые захоронения, по мнению многих исследователей, особенно характерны для переходного от матриархата к патриархату периода.

Исходя из вышесказанного, есть основания предполагать, что в волосовском обществе, по крайней мере, во второй половине его развития, наметился переход от матриархальных отношений к патриархальным. Сосредоточение в руках мужчин волосовского рода основных отраслей производства — развитого рыболовства, охоты, зачатков скотоводства, ранней металлургии и обработки камня, вместе с усилением значения мужчины как воина, очевидно, лежат в основе наметившихся изменений и в общественных отношениях. Но несомненно и сохранение многих черт материнского рода. В частности, вероятно, еще сохранялась семья парного типа, о чем свидетельствует планировка домов волосовских поселков. Каждый дом волосовского поселка, судя по расположению очажных ям, обычно делился на две разделенные по диагонали половины. Так, в жилищах Майданской стоянки очаги располагались двумя группами по середине угловых подразделений (рис. 34). Такая же планировка наблюдалась и в основном жилище Володарского поселения, и в жилище, раскопанном Е.П. Горюновой на Панфиловской стоянке. Вероятно, в каждом таком доме обитало две семьи, у которых имелся свой семейный угол. Наряду с этим известны дома и с одним обычно центральным очагом. Таковы второе жилище на Володарской стоянке, жилище, раскопанное В.А. Городцовым на Панфиловской стоянке и жилище Подборица-Щербининской стоянки. Характерно, что все эти стоянки относятся уже ко второй половине развития волосовской культуры, поэтому не исключено, что в это время наметилась тенденция к обособлению отдельных семей и превращению дома из общеродового помещения в очаг для отдельной семьи. Вероятно, этот процесс также связан с явлениями возникающих патриархальных отношений.

Итак, население Среднего Поволжья в первом периоде эпохи бронзы встало на путь существенных изменений не только в хозяйстве, но и в области общественных отношений. Эти изменения еще более отчетливо выступают в последующие периоды, когда новые явления становятся господствующими.

В середине и третьей четверти II тысячелетия до н. э. области Среднего Поволжья оказались под сильнейшим воздействием скотоводческих племен степей Восточной Европы и, прежде всего, племен срубной культурной области. В этих условиях, усугубленных сохранением в крае ранее пришедшего балановского населения и включением в центральные районы Среднего Поволжья абашевских племен, в экономике и общественных отношениях местного населения произошли значительные изменения. В хозяйстве на передний план выдвинулись производящие отрасли, а в общественных отношениях происходило упрочение патрилокального брака.

Основу хозяйства большинства племен края начинает составлять скотоводство. Наиболее развитыми скотоводческими племенами в крае были племена срубной культурной общности, к середине II тысячелетия до н. э. вплотную подошедшие к берегам Камы и занявшие почти всю южную половину края. Анализ остеологического материала срубных памятников показывает, что кости домашних животных здесь доходят в большинстве случаев до 100 %. Лишь на некоторых наиболее ранних поселениях или на стоянках со смешанным культурным слоем, как, например, стоянки у Моечного озера, встречаются и кости диких животных.

В составе срубного стада преобладал крупный и мелкий рогатый скот (табл. Е), причем (кроме коров и быков) довольно больших размеров. Разводились, вероятно, и волы, использовавшиеся в качестве рабочего скота[1053]. Овцы составляли до трети стада. По-видимому, у срубных племен скотоводство носило уже пастушеский характер со свойственным для такой формы преобладанием овцы и крупного рогатого скота. Лошадей было значительно меньше — до 17–20 %. На ранней стадии срубной культуры лошади являлись мясными животными, о чем свидетельствуют данные анализа возрастных особенностей костей, но ближе к концу третьей четверти II тысячелетия появляются признаки употребления срубными племенами лошадей для верховой езды — см., например, находку рогового псалия на I Сусканском поселении[1054]. В это время, вероятно, свинина в пище срубного племени занимала небольшое место.

К сожалению, для указанного времени крайне ограничены остеологические материалы по памятникам включенных в Среднее Поволжье севернее срубной зоны балановских в абашевских племен. Известно лишь то, что позднебалановские племена, судя по материалам Ош-пандинского поселения, имели почти всех домашних животных — корову, лошадь, овцу, свинью.

Весьма скудные костные остатки абашевских курганов все же дают возможность считать абашевские племена Среднего Поволжья населением, активно занимавшимся скотоводством с преимущественным разведением крупного рогатого скота, так как кости последнего явно преобладают в материалах. Известны также остатки овец, лошадей и свиней, но число последних крайне ограничено. Учитывая находку на Баланбашском поселении в Башкирии древнейшей дисковидной роговой псалии, есть основание считать абашевцев первыми племенами, начавшими использовать лошадь для верховой езды.

В целом можно полагать, что все инокультурные, не местные, племена Среднего Поволжья в рассматриваемый период значительное место в своем хозяйстве отводили скотоводству. Какое же положение в этих условиях скотоводство занимало у местных племен — потомков населения волосовской культурной общности?

Как известно, ближе к середине II тысячелетия до н. э. на базе волосовской начали развиваться такие культуры, как приказанская, поздняковская и чирковско-сейминская. В Прикамье вплоть до последней четверти II тысячелетия сохранялась турбинская культура, родственная волосовской.

У турбинских племен продолжало господствовать рыболовецко-охотничье хозяйство, подтверждение чему находим в турбинских материалах[1056].

Определенный прогресс в развитии скотоводства отмечается у чирковско-сейминских племен, продолжавших волосовско-балановские традиции. В этом отношении весьма показательны материалы Васильсурского поселения, самый нижний слой которого относится ко времени формирования чирковско-сейминской культуры, т. е. к середине II тысячелетия до н. э., а последующий — ко времени расцвета этой культуры, или к третьей четверти II тысячелетия до н. э. Любопытно, что в нижнем слое процент костей домашних животных меньше диких (47 на 53 %), а в составе стада (табл. Е) абсолютно преобладают свиньи (46 %) и коровы (49 %) при малочисленности лошадей (5 %). Очевидно, в это время скотоводство у чирковско-сейминских племен еще занимало подчиненное положение. Но уже в вышележащем слое процент костей домашних животных увеличивается (до 66 %) и начинает преобладать над костями диких животных (34 %), хотя и в меньшей степени, чем у скотоводческих племен. Наряду с этим отмечается при абсолютном преобладании в стаде свиней (53 %) увеличение численности лошадей (до 24 %) и появление мелкого рогатого скота (1,5 %). Однако едва ли есть основания считать скотоводство у чирковско-сейминских племен ведущей отраслью хозяйства. Ведь указанная картина характерна лишь для самого южного памятника этой культуры, к тому же в значительной степени смешанного с балановским материалом. Относительно чистые в культурном отношении чирковско-сейминские памятники, расположенные в лесных районах, показывают весьма незначительную роль домашних животных в хозяйстве. Так, на Кубашевском поселении найдены лишь кости свиньи при преобладании костей диких животных. На Чирковском поселении встречены также единичные кости свиньи и лошади. Очевидно, чирковско-сейминские племена, занимавшие в основном лесные районы и почти не связанные, кроме балановцев, ни с какими степными племенами, преимущественно занимались экстенсивным хозяйством, в котором скотоводство играло весьма незначительную роль.