– Пока ты находишься под крышей моего дома, ты соблюдаешь мои правила, Эйслинн. Если ты не собираешься этого делать, то можешь искать другое место для ночлега.

– А каковы в таком случае правила?

– Никаких мужчин, никакого алкоголя, никаких вечеринок.

– Хорошо, – кивнула я. Для вечеринок не было времени, а после того, как Патрик разбил мне сердце, я не особо интересовалась мужчинами. А выпитый между делом после работы «Гиннесс» едва ли считался алкоголем. – Я посвящу все свое время поискам Имоджен.

Я задумчиво сузила глаза, засунув в рот еще одну ложку супа-пюре. Он не был приправлен, кусочек белого хлеба прилип к моему небу. Щепотка соли, возможно, мускатный орех и корица, а также немного уксусной кислоты – и ужасный хлеб, отправленный в мусорное ведро – поправили бы положение. Если бы у меня было больше времени, я бы испекла бездрожжевой хлеб.

– Имоджен приходила к вам, когда приехала сюда?

– Она появилась на пороге, как и ты, но выглядела так, будто собиралась работать на улице.

– Она модель, – резко произнесла я. – Значит, она была здесь, но не осталась у вас?

Имоджен никогда не упоминала о том, что общалась с дядей, поэтому я просто предположила, что она не пыталась увидеться с ним. Несколько наших телефонных разговоров в первые дни после того, как она приехала в Штаты, были очень короткими, и мне не хватало информации.

– Я не принял ее. Было заметно, что она уж попала в дурную компанию.

– Какую еще компанию?

Гулливер встал и начал мыть кастрюлю из-под супа.

– До меня лишь доходили слухи, что она ищет спонсоров для воплощения в жизнь своих детских мечтаний.

– У нее есть потенциал. Все всегда говорили ей, что она может стать успешной моделью. – Гулливер никак не отреагировал, как будто мой аргумент даже не заслуживал ответа. – Где она искала спонсоров?

– Тебе лучше не следовать по ее стопам. То, с чем ты можешь столкнуться, не для слабонервных.

– Что это значит? – Я встала и отнесла миску к раковине. – Если вы хоть что-нибудь знаете, вы должны рассказать мне. Пожалуйста, дядя. Мы все-таки семья. Помогите мне найти мою сестру.

Он взял у меня тарелку и вымыл ее со стоическим спокойствием, что вогнало меня в ступор. Я знала, что он испытывает меня и в особенности мое терпение, поэтому взяла себя в руки и ждала, когда он скажет мне все что сможет, пусть даже на своих условиях.

– Твоя сестра, как и ожидалось, выбрала легкий путь. Вместо того, чтобы зарабатывать деньги честно, она решила отправиться искать их в Содоме.

– Содоме? Серьезно? – Мне едва удалось сдержать ухмылку. Неужели он действительно собрался отсылаться к Библии каждый раз, когда говорит об Имоджен?

Дядя Гулливер покачал головой.

– Это название места, куда ездила Имоджен.

Я никогда раньше не слышала о нем.

– Это в Нью-Йорке?

– Так некоторые люди называют поселение недалеко отсюда. Город греха, куда бы я никогда не отправился по своей воле. Я слышал, твоя сестра искала там удачу в «Роковой петле». Это место для заблудших душ.

– Заблудших душ, посещающих ваши богослужения? – язвительно спросила я. Учитывая, что он жил в старейшем ирландском районе Нью-Йорка, которым правил второй по старшинству сын клана Девани, я сомневалась, что он перестал быть духовником ирландской мафии. Мне бы хотелось, чтобы мама была более откровенной в своих рассказах. Мне не нравилось работать вслепую.

Выражение лица Гулливера стало настороженным.

– Многие люди посещают службы. Тебе тоже следует это делать. Это пойдет на пользу. Твоя мать слишком часто избегала церкви.

– Я схожу в церковь завтра, хорошо? – Я надеялась завоевать его благосклонность. У дяди Гулливера были связи, которые действительно могли помочь мне в поисках. – Ирландцы до сих пор вам во всем исповедуются, не так ли?

Если бы кто-то из них был причастен к исчезновению Имоджен, то этот человек признался бы дяде. При мысли об этом по моему телу пробежал леденящий холод. Мама ожидала худшего, но у меня все еще была надежда.

– Я дал клятву и не нарушу ее.

– Клятву перед Богом или перед Девани?

Выражение его лица стало жестче.

– Моя жизнь посвящена Богу.

– Тогда помогите мне. Скажите, признавался ли вам кто-нибудь из мафии в чем-нибудь, связанном с Имоджен?

– Я связан своей клятвой, Эйслинн. Некоторые вещи важнее земных дел.

– Даже важнее семьи?

– Даже ее! – отрезал он. – Тебе пора идти спать. Богослужение начинается в девять.

Он встал, завершая наш разговор. Я поднялась со скамейки и поплелась в свою комнату. Сев на кровать, я позвонила маме, и если бы деньги не были проблемой, я бы позвонила ей еще раз, просто чтобы услышать ее голос и почувствовать себя ближе к дому. Даже спустя час после того, как я легла на мягкий матрас, я все еще не спала. Большую часть полета я дремала, поэтому приземление в Нью-Йорке и пребывание здесь с дядей Гулливером теперь казалось мне чем-то сюрреалистичным. Вроде сна, из которого я очень хотела вырваться прежде, чем он превратится в кошмар.

Дядя Гулливер разбудил меня очень рано, чтобы мы могли подготовиться к богослужению. Я надела единственный подходящий наряд, который взяла с собой: белое летнее платье с пуговицами спереди. Оно доходило мне до колен, а рукава спускались до локтей – достаточно целомудренно для церкви. По словам мамы, это делало меня похожей на примерную ученицу католической школы. Еще я взяла с собой белый кардиган, но сегодня должно было быть тепло, как и всегда в сентябре.

Церковь была еще пуста, когда дядя провел меня внутрь за двадцать минут до начала службы. Он скрылся в передней части, готовясь к началу. Я задрожала от холода. День обещал быть жарким, около 32 градусов по Цельсию, но тепло снаружи еще не проникло внутрь нефа.

Я решила сесть на одну из последних скамеек, главным образом для того, чтобы иметь хороший обзор на всех прихожан. Опустившись на холодную скамью, я сложила руки на коленях. Я ходила в церковь каждое воскресенье, всегда одна, потому что ни мама, ни Имоджен не верили в Бога. Во время службы бушующий поток внутри меня успокаивался. Я находила большое утешение в мысли, что за мной кто-то присматривает, особенно в те моменты, когда я оставалась дома одна, пока мама была на работе, а Имоджен в очередной раз куда-нибудь сбегала.

Вскоре стали прибывать первые прихожане, крестясь при входе и приветственно кивая в мою сторону. Как я и ожидала, там было удивительно много широкоплечих мужчин со шрамами и татуировками, видневшимися из-под красивых классических рубашек. Проходя мимо, они оглядывали меня с головы до ног, и взгляды их никак не подходили для церкви. Либо они были откровенно враждебны (чужаков явно не приветствовали), либо смотрели с вожделением. Я игнорировала внимание к себе и притворялась, что сосредоточена на Библии, лежащей у меня на коленях, пока что-то в атмосфере не изменилось. Это было сложно описать словами, мне оставалось только наблюдать.

Дядя Гулливер по-прежнему приветствовал каждого посетителя, но его поведение изменилось – он стал чересчур покорным. До этого момента он приглашал всех войти, но теперь возвышающийся над ним человек заставил моего дядю вести себя как гость в его собственной церкви, как будто ему вообще следовало просить разрешения, чтобы находиться здесь.

Я узнала этого человека по фотографиям из газет.

Лоркан Девани говорил с дядей с доброжелательной улыбкой, хотя его темные глаза продолжали смотреть настороженно. Он был высоким широкоплечим мужчиной, который выглядел внушительно в деловом костюме, но будь он одет по-спортивному, никто не посмел бы выказать меньшее уважение. Его смуглое лицо гармонировало с темно-каштановыми волосами. Щетина на подбородке и щеках только добавляла ему очарования. Некоторые люди думали, что ирландская кровь означала наличие рыжих волос и веснушек, но ирландцы выглядели по-разному, и многие темноволосые люди имели кельтские корни, далеко уходящие в века.