– Он такой древний? – спросил Сенцов с любопытством.

– Да, триста лет ему.

– Покажи, – продолжал любопытствовать Сенцов.

Хаблиев нехотя полез в вещмешок. Он боялся, что за неуставное оружие ему влетит или еще хуже – отнимут. Достав кинжал из ножен, он из своих рук показал Сенцову. Сержант также с любопытством рассматривал идеальные формы оружия, его блеск от слабо светящей лампы.

– Красивый. Только зачем ты его привез с собой? – спросил Лещенко в недоумении.

– Отец дал. Я же рассказывал про наказ.

– Я помню. Только основное оружие твое – винтовка и гранаты. А с ним, – он показал на кинжал, – ты до врага не доберешься в открытом бою.

– Надо добраться, и я доберусь.

– Если ты завтра полезешь на рожон без головы, то я точно его у тебя отниму. Твоя задача нанести урон противнику. А значит, завтра будешь сидеть в окопе и стрелять, пока другого не прикажут. Понял?

– Понял. – Хаблиев убрал кинжал.

– И не обижайся. Ты нам всем живой нужен. И ты, Сенцов, и все остальные. Умереть просто. А нужно сделать так, чтобы противник подыхал. Понятно?

– Понятно.

– То-то. А кинжал свой без надобности не вынимай. Мало ли какое начальство на позиции придет. Мне все равно. Хочешь носить – носи. Дело твое. Не хвались им без надобности.

– Да просто смотрел, дом вспоминал.

– Это дело хорошее. Может, теперь спать, товарищи солдаты? – сержант посмотрел на товарищей смеющимися глазами.

– Пора, – ответил Сенцов.

– Тогда отбой, – проговорил Лещенко и стал укладываться. Была уже ночь. Все кругом стихло окончательно. Только редкие крики ночных птиц и стрекот кузнечиков.

Ночь прошла спокойно. На рассвете на позициях противника послышался гул моторов – подошла бронетехника. Не осталось сомнений, что в скором времени придется иметь дело с бронетанковым кулаком армии Паулюса. Краснов спал неспокойно, постоянно просыпался. На рассвете он проснулся окончательно, потому гул моторов услышал сразу и насторожился. Он понимал, что противник сосредотачивается на позициях, что это еще не атака. Но его волнение, его страх что-то упустить, сделать не так или не вовремя, заставил его вскочить на ноги и начать всматриваться в сторону, где предположительно находились части немецкой армии. Он стоял так минут пять, тщетно пытаясь что-то увидеть сквозь сумрак и пелену тумана. Вскоре подошел Лещенко. Лейтенант отметил про себя, что тот уже успел побриться. «Когда успел? Не спал что-ли всю ночь?» – мелькнуло в голове у Краснова.

– Слышишь? – спросил он сержанта.

– Слышу, – ответил тот, словно обрадовался чему-то.

– Похоже, будет сегодня дело. Танки, похоже, выдвигаются.

– Похоже на то.

– Интересно, сколько их?

– Появятся – посчитаем.

– Ты вчера всех успел обучить?

– Всех. Вы уже спрашивали меня об этом, товарищ лейтенант.

– Не помню.

– Всех. Все в порядке. Теперь еще первый страх осталось побороть. Народ-то необстрелянный.

– Как-нибудь поборем, другого выхода нет.

– Хорошо, если все так думают.

– Очень надеюсь на это.

Прибежал связной от капитана Смирнова. Связь наладить пока не удалось из-за нехватки аппаратов и проводов. Эшелоны разгрузились еще не все. Оставив Лещенко за старшего, лейтенант побежал к командиру. Капитан был также сосредоточен и резок в общении, как и вчера на станции. Он коротко сообщил: готовиться к бою, держаться до подхода подкреплений, права отхода нет (к чему он это?).

Командиры взводов отправились к своим подразделениям. Окончательно рассвело. Противника пока не было видно из-за рельефа местности. Бойцы уже были подняты и готовы к бою. Было заметно волнение и некоторая нервозность. Все по-разному старались успокоить себя. Кто-то перебирал патронные обоймы, гранаты. Кто-то обустраивал окоп, дополнительно маскируя его травой и землей. Выделялся Хаблиев. Он проснулся раньше всех в землянке. Немного подумав, он разбудил Сенцова (чем вызвал его недовольство) и попросил написать слова песни «Священная война». Сенцов, хоть и был раздосадован тем, что его разбудили, быстро написал слова на каком-то клочке бумаги и отдал. Хаблиев, забрав листок, вышел из землянки в окоп и принялся усердно учить слова. К моменту, когда весь взвод уже проснулся, он успел сносно выучить первый куплет и решил не останавливаться на достигнутом. Лещенко, увидев, что Хаблиев что-то бормочет, подошел к нему.

– Что бормочешь, Хаблиев?

– Песню учу, товарищ сержант.

– Какую? – удивился сержант.

– «Священная война», вы же сами говорили.

– А, да, помню… Это ты вовремя. А к бою-то готов?

– Готов.

– Это самое главное. Не забудь еще, что я говорил тебе насчет геройства.

– Я помню, – ответил боец. Из-за того, что сержант приставал с вопросами, у него не получалось учить строки из второго куплета. Заметив это, сержант оставил его в покое и пошел дальше. Он хотел поговорить с Грицуком. Найдя его на дне окопа, Лещенко подумал про себя: «Вот же забился, словно мышь. Ну мышь и есть. Трусит. Видно, что трусит». Грицук и правда трусил. Страх его стал еще больше, когда послышался рев моторов. Тело его оцепенело настолько, что даже не могло дрожать. Он просто сидел на дне окопа и бесконечно вращал своими глазами, словно соображая, куда ему бежать.

– Что, Грицук, готов?

– Готов, – выдавил из себя Грицук.

– Что с тобой, не заболел?

Тот хотел ответить нет, но мысль о болезни ему показалась весьма удачной. Он решил зацепиться за нее.

– Есть немного, товарищ сержант, – начал он жалостливым голосом.– Нездоровится мне что-то.

– Сильно нездоровится?

– Есть немного, – Грицук сделал страдальческое лицо.

– Ну если немного, то потерпеть можно. Тем более бой вот-вот будет. Некогда уже по медсанбатам бегать. После боя будешь лечиться.

Грицук не ожидал такой развязки. Лицо его стало жалким, словно он ел что-то горькое или сильно кислое. Но возразить ничего не мог.

– Да, вот еще что, Грицук. Такое дело. Мы на фронте, скоро бой будет. Куда-то отлучаться без разрешения командира запрещено. О последствиях говорить не буду, думаю, сам все знаешь.

Последние слова окончательно расстроили бойца. Возразить было нечего.

«Не мышь, а просто трус. Хотя, может, это только кажется? Не перегнул я палку? Нет, не перегнул. Это не страх первого боя, это страх животный, он изнутри идет, из трусливой душонки. Как бы чего не наделал. Видел я подобных, в любой момент что-нибудь выкинуть могут». Сержант шел по позициям и думал обо всем этом. Все было готово, все ждали начала.

Над позициями немцев взметнулась ракета. Началось. Рев моторов усилился в несколько раз. «Значит, без артподготовки. Хорошо. Нам же легче», – подумал капитан Смирнов и поднес окуляры бинокля к глазам. Непосредственно перед их позициями из-за небольшого холма выскочило восемнадцать танков, показалась пехота. «Немало, но терпимо», – промелькнуло в голове у капитана. Развернувшись в линию, танки прибавили газу и понеслись на позиции. Наша оборона пока еще молчала, было далеко. Земля загудела, задрожала, сотрясаемая тоннами скрежещущего металла. Танки открыли огонь. Не столько для того, чтобы нанести урон, сколько создать пылевую завесу, под покровом которой можно подойти поближе.

«Думают, у нас тут артиллерия? Осторожные, хоть и торопятся начать. Перестраховываются. А у нас орудий нет, да и ПТРД кот наплакал. Сейчас они все это выяснят», – с тревогой думал капитан. Танки были все ближе. Бронебойщики открыли огонь. Пехота противника старалась держаться за танками, не высовываясь под огонь пулеметов. Бронебойщики все же подбили один танк. Тот задымился и встал. Остальные продолжали двигаться на наши позиции. «Молодцы», – подумал Смирнов. «Теперь пехота должна сказать свое слово. Как учили: подпустить на двадцать-тридцать метров и бросать. Только бы не растерялись». Но это был первый бой для многих бойцов. Если стрельба по пехоте приносила свои результаты (ряды наступающих поредели, это было видно), то с уничтожением танков все было не так гладко. Первые броски начались намного раньше положенных метров. На солнце заблестели первые летящие бутылки, появились первые всполохи от гранат. К сожалению, ни одна из них цели не достигла. Хотя все же определенный эффект бутылки принесли. Огненные пятна появились перед позициями нашей обороны. Зрелище было немного жутким. Часть бутылок разбилась, не достигнув цели, и теперь вытекшая из них жидкость горела, выделяя густой, черный дым. Очевидно, немцы не сильно готовились к своей атаке, так как сами вступили в бой практически с марша. Возможно, это была разведка боем. Так или иначе, потеряв второй танк (молодцы, бронебойщики), немцы стали отходить. Пехота противника, потеряв несколько десятков убитыми, прячась за танками, отступала. Капитан отдал приказ прекратить огонь.