На самом большом из плакатов было бы начертано: «Парашют – источник смертельной опасности! Остановись, пока не поздно!»

«На мой взгляд, эти прыгуны – все психи. В большей или меньшей степени, в зависимости от числа прыжков, – подумал Гриша, – Солдаты-срочники не считаются, а остальных, начиная с контрактников – точно надо брать на спецучет. Кто по своей воле прыгает второй раз – уже не в своем уме. Первый – бывает по дурости, сам попробовал. На спор, как сейчас помню. Спор выиграл, а штаны… Никому не советую!»

– Ладно, раз начал, продолжай. Только имей в виду – никаких командировочных не получишь, пока не будет готова хотя бы «рыба»!

Санкт-Петербург

Вполне возможно, прижимистый Гриша не стал бы заранее так скупиться, если бы Борис честно-откровенно вывалил ему все, раскопанное по горячим следам. Однако самое аппетитное Боря всегда припасал для себя и не спешил делиться ни с кем. Аэродром с сельскохозяйственным названием «Бычье Поле» оказался прямо-таки полем чудес.

Давным-давно взяв себе за правило с утра пораньше обзванивать по три-четыре полицейские «точки», то есть территориальные участки, он ни разу не пожалел о потраченном времени, а иногда и деньгах. Случалось ловить не просто рыбку, а горячую, даже жареную. Вот и сегодня, в воскресенье, не поленился и был вознагражден. Удалось узнать: при выполнении заурядного парашютного прыжка пропал спортсмен, да не просто спортсмен, а еще и бизнесмен.

– Пропал? С парашютом? Снесло куда-то? В лес?

Давний знакомый и эпизодический собутыльник Миша Стеклов служил в полиции. Добросовестный, внимательный и на редкость честный участковый в генералы не стремился, а свой район знал досконально.

– Смеешься? У нас же остров. Участок выброса был над западным концом, там суши километра два на полтора. У него вроде купол не сработал.

– А запасной? Их же два? Или я дурак?

– Они там говорят, не раскрылось ничего.

– Кто – они?

– Да летчики, из аэроклуба. С Бычьего поля.

– Какого поля?

– Слушай, мне некогда с тобой ликбез проводить. Аэродром на Острове так называется, там базируются маленькие самолеты, на них экскурсии устраивают и даже с парашютами прыгают. Этим занимается клуб «Альбатрос». Вот у них вчера случилось ЧП. Расшифровать?

– Не, понятно. Кто-то расшибся?

– Пока говорят – пропал. Спрыгнуть спрыгнул, а до поляны, где надо было сесть, не долетел. Вот и все на сей момент.

– И не нашли? А искали?

– Ищем, сегодня возьмемся всерьез. Вчера, сразу как он гробанулся… пропал, они сами пытались – полетали, поглядели, ни черта не вышло, потом нам сообщили, а пока я с ребятами выбрался – стемнело. Подъезжай, поучаствуешь…

– Ладно, буду. Ничего, если побриться не успею?

– Все шутишь. Давай, мне ждать некогда, волонтеры на подходе, в девять ноль-ноль выдвигаемся.

– А если точнее – куда мне рулить?

– По кольцевой до крепостной развязки, оттуда на запад. Проскочишь мимо таможни, заправки, а за кладбищем бери влево, к заказнику, там указатель. Еще полверсты, и поглядывай, по полянам-рощицам будут машины стоять, люди бродить. Не заблудишься. Участок поиска приличный – от рва до демидовской батареи. Работы на день хватит, если еще управимся.

На поиски Борис, разумеется, не поехал. Чего он там не видел? Как выглядит труп, спикировавший с нескольких километров, в целом догадывался, а детально разглядывать желания не было. Вместо этого помчался прямо на аэродром.

август 2016, остров Котлин

– Как зовут пропавшего? Тришин. Полностью? Знаю, конечно. Дмитрий. А отчество – не скажу. Он представлялся «Дима». Владимирович? Может, и так. Откуда его знаю? Да он тут считай за своего. Почему за своего? Часто прыгает. Что значит часто? Каждый месяц по разу, а то и два. Разбился? Кто вам сказал? Ну да, скорее всего. С парашютом? А как еще с самолета прыгают?

Манера рыжего меланхоличного паренька, так называемого «выпускающего», отвечать на вопросы, сначала повторяя их, а потом задавая свои, взбесила Бориса на десятой секунде беседы. Он прибег к сильнодействующему средству.

– Слушай, если это не ты его столкнул, то кто?

– Что?! Столкнул? Ты чего?

– Чего-чего! Человек, может, погиб, а ты тут Ваньку валяешь!

– А я Ванька и есть… То есть зовут меня так. Иван Сергеевич я, Пановец. Я их, прыгунов, который год выпускаю, и никто никогда… И этот на моей памяти не счесть сколько раз…

– Он один был?

– Один? Почему один? Прошлый раз – да, один. И позапрошлый. Раньше не помню. А в этот – с бабой…

– С какой бабой?

– Баба как баба. Молодая, чернявая. Худоватая только. Я еще спросил – весу в тебе хватит? Она не въехала, говорит, у нас хватало… Тогда он ее за жопу взял, приподнял и говорит: «Нормально, командир!» Я думал, она ему по морде съездит! Так дернулась! Чисто недотрога!

– Как понимать – хватит, не хватит? У вас что, лимит?

– Ты сам, наверно, не прыгал? Ага, лимит… Только наоборот. Если меньше полусотни – прыгать вообще нельзя.

– А почему «у нас»? Она нездешняя?

– Нездешняя – это мягко сказано. По документам она англичанка. Сказала, тут учится, в Эрмитаже. Развеяться решила.

– На Острове? Ей на берегу аэроклубов мало?

– На берегу? Там есть, да. Только на прыжки очередь, у нас свободнее. И еще она хотела сверху на Крепость посмотреть, говорит, красиво. Посмотрела. А прыгать там нельзя.

– Почему? На крышу сядет?

Рыжий глянул снисходительно, явно развеселенный очевидной тупостью вопроса.

– Почему на крышу?… Лопух ты, хоть и мент! Насрать нам на крыши. Ветер, понимаешь? У нас остров. Нам их надо так скинуть, чтоб они пришли на площадку и в море ненароком не улетели. Хотя им жилеты дают, ясное дело. Но лучше все-таки над сушей. А тут с утра ветер был восточный, подходящий, а как подошло время выруливать, поменялся, стал наоборот, оттуда, – он показал рукой на запад, – И переменный, порывы то туда, то сюда. Данька им говорит: может, повременим? А он – не, поехали! Полчаса осталось. Ну и поехали…

– Как понимать – полчаса? До темноты?

– Какой темноты? Сам ты темнота! Мы ж работаем до семнадцати. Пока взлетим, поднимем, сбросим… А им спуститься – это тебе не лифт, тоже время. Короче, порядок такой.

– Как-то это… Он, выходит, приехал к концу полетов?

– Приехал? Ну да, на своей тачке. Машина у него классная. А к концу – так он всегда… Наверно, чтоб посвободнее. Все норовят с утра пораньше, а ему ждать неохота. Тут приехал, заплатил, записался, к Михалычу, и на борт.

– К какому Михалычу?

– Как к какому? Михалыч у нас один. Риггер наш.

– Немец?

– Сам ты немец! Риггер – это не фамилия. Укладчик он.

– Укладчик?

– Ну а кто еще? Те, кто любят это дело… ну, прыжки, они себе парашюты сами покупают. Которые от случая к случаю – клубные берут, уже уложенные, а этим, частникам, он всегда переукладывает.

– Зачем?

– Зачем? Ну, ты даешь! Если они сами дома уложат, так через одного лепешки пойдут. Укладка – в этом деле самый главный момент. Вот Михалыч и при деле.

– Так и ему, этому Тришину, тоже он укладывал?

– Тришину? А кто же еще? Он, больше некому.

– То есть если парашют не раскрылся, его вина?

– Вина?! Ты чего? Никогда еще не было у нас, чтоб не раскрылся!

– А вчера?

– Что вчера? А, это… Ну, еще ж неизвестно, в чем там дело. Может, он сам…

– Как это – сам?

– Ну, мало ли…

– А больше ничего особенного не заметил?

– Да поначалу все как всегда. Крепость, чумной форт ей Данила показал, облетели красиво, потом пошли на другой конец, набрали считай предел, они вышли. Ничего особенного.

– Она вроде обиженная была, может, ругалась?

– Да ни фига она не обижалась, еще трепались там, перед выбросом.

– Она по-русски говорила? Ты ж говорил, американка?

– Я сказал американка? Англичанка же! А там – вроде по-русски, он собрался, говорит, до встречи на земле, а она ему: «я ниже» и добавила что-то вроде «три мили».