Даже самой странно стало, что так горячо себя убеждаю. Подозрительно это — хотя, впрочем, что тут подозрительного, снять стресс необходимо — вот и все.
— Ну и я не буду, — откликается Стэйси. — Ты не подумай, Олли, я просто предложила. Думала, что он тебе может помочь. — И спохватывается, понимая, что некорректную фразу сказала: — То есть я имела в виду не тебе — нам. Совсем другие ощущения от секса — правда!
Я в кино много раз видела, как это делают. В том же “Человеке со шрамом”, что ты так любил. Но не предполагала, что буду делать это сама — в реальности. Она быстро зеркальце из сумки извлекла, и бритвенное лезвие запечатанное, и пакетик с белым порошком. Высыпала немного на зеркало, измельчила лезвием комочки, искусно выстроила две длинные узкие полоски. Прямо шаманский ритуал, но смотрится занимательно. А порошок почему-то напоминает сахарную пудру, которой в моем детстве посыпали домашние пироги — и пудра эта ассоциировалась с ощущением дома, тепла, защищенности и потому сейчас вызывает похожие ассоциации.
— На трубочку, Олли, вставляешь в нос, вдыхаешь. И…
И! Вдыхаю одной ноздрей, потом другой, представляя, как дорожки через ноздри перемещаются внутрь, словно втянутые пылесосом, и медленно кружатся, как снежинки, падая вниз, оседая на внутренних органах, покрывая их белым налетом.
И тут вспышка в голове, этакая микро-хиросима, и ощущение словно улетела я из этого мира, в котором была, и перенеслась в другой — вроде тот же самый внешне. В котором все классно, и весело, и не было ничего плохого несколько часов назад. Смотрю на Стэйси, улыбающуюся мне и повторяющую ритуал, на сей раз для себя, и обнаруживаю, что хочу ее жутко. Прямо здесь и прямо сейчас, чтобы не ходить никуда — и, не дожидаясь, пока две новые дорожки убегут в нее, плюхаюсь в кресло, задираю платье и, широко раздвигая ноги, медленно проводя там ладонью, показываю ей: иди сюда…
Когда прихожу в себя после фантастического по силе оргазма — даже двойного оргазма, накатывающего один на другой, — эффекта уже нет никакого, просто расслабленность, насыщенность и умиротворенность в душе и теле. Самая опасная женщина есть женщина сексуально неудовлетворенная — это прекрасно известно, но я все свои отважные поступки совершала по другой причине, из принципа, не испытывая в те моменты полового голода.
— Ну как тебе понравилось? — шепчет Стэйси, слабо улыбаясь мокрым ртом, и я улыбаюсь ей в ответ, гладя по волосам, в которые еще пять минут назад вцеплялась отчаянно, словно пытаясь ввести еще глубже в себя ее язык, и только случайно посмотрев на лежащие на стене часы, обнаруживаю, что прошло всего-то минут сорок. Недолго же он действует — но как быстро и какой эффект!
— Хочешь еще? — Она перехватывает мой взгляд.
— Пока вполне достаточно, — отвечаю, думая, что несколько кривлю душой. — А вот тебя — да…
— Мы могли бы встретиться, мисс Лански? Это важно.
— Хорошо, — соглашаюсь неохотно, совсем не желая выбираться в город. Ничего не поделаешь — сама позвонила, хотя и не по собственному желанию. Стэйси в полночь уехала: ни к чему мне напрягать бодигардов. Так что я ее выпроводила — и ощутила физически, как на минуту открывшиеся ворота, выпускающие тело ее машинки, посигналившей мне тормозными огнями на прощание, впустили прятавшееся и поджидавшее меня одиночество, которое, незаметно проскользнув мимо охраны, встало сзади и положило все тяжелеющую руку мне на плечо, будто говоря: “А вот и я! Хватит тут мерзнуть, пошли лучше обратно”. И, возвращаясь в дом, пытаюсь идти быстрее и захлопнуть дверь перед его носом и вдруг вижу его в окне второго этажа, вижу, как оно, неизвестно как там оказавшееся, ласково манит меня пальцем. И бессильно замедляю шаг, поняв, что никуда от него не деться…
— Мисс Лански, как вы понимаете, мои люди каждый день докладывают мне о происходящем — я обязан знать все, чтобы в случае необходимости сделать вывод относительно складывающейся вокруг клиента ситуации или принять решение относительно изменения тактики действий ваших телохранителей. В вашей ситуации ничего не изменилось?
Он мне позвонил вскоре после того, как я встала, этот мистер Джонсон, — узнал от своих подчиненных, что я на ногах, дал мне время принять душ и выпить кофе и набрал мой номер. И попросил заехать к нему в офис с оговоркой “если вам удобно” — и не хотелось, но я заехала: все равно в город собиралась, да к тому же знала, что охрана ему доложит, что я не занималась ничем таким серьезным, что бы помешало бы мне с ним встретиться. Он бы тогда сделал вывод, что есть у меня причины его избегать, а это лишнее.
— Насколько мне известно, нет, — улыбаюсь ему, чтобы подтвердить правоту своих слов. — У ваших людей другое мнение?
— Мне доложили, что вы вчера встречались — скажем так — со своеобразными людьми. Встреча закончилась тем, что один из них физически пытался вас задержать. По мнению охранявших вас людей, ситуация была достаточно конфликтная и чреватая опасностью. Мне доложили, что эти люди вели себя враждебно — точно так же, как в первую вашу встречу с ними, седьмого января.
— Кажется, это мое дело, с кем я встречаюсь, и в нашем контракте не оговорено, что я должна докладывать вам обо всех моих знакомых, о каждом своем шаге и делать что-то только с вашей санкции. Разве не так, мистер Джонсон? — Резко, надо смягчать, урок он уже должен был усвоить. — Мне нравится иметь с вами дело, я ценю профессионализм ваших людей, и потому наш разговор кажется мне несколько… лишним…
— Да, да, конечно. Я вовсе не собирался каким-либо образом вторгаться в ваши дела… — Не хочет терять клиента мистер Джонсон и рисковать тем, что я начну всем говорить что контора его дерьмо, подрывая ее репутацию. Он же не знает, что знакомых у меня тут почти нет. — Но я должен знать, если происходят какие-то изменения. Если вы едете на встречу, в ходе которой могут быть такие… недоразумения.
— Разве это всегда можно предвидеть заранее?
Он соглашается со мной, извиняется, что отнял время, и вроде разговор закончен — но, кажется, он не договорил, не сказал того, что планировал сказать, после того как встретил отпор. Зря я так. Начинаю ошибаться — пусть ошибки эти кажутся мелочью, но могут сыграть свою роль. Бейли оттолкнула — по крайней мере, он не звонит больше. Этого поставила на место, вчера чересчур озлобила Ленчика. А мне и Бейли нужен, и этот тип — могут пригодится. Да и Ленчика злобить не стоило — можно лишь утешиться тем, что не сказала ему куда более неприятные слова, которые едва не сорвались с языка и которые чудом удержала на нем и приклеила к нёбу, а после проглотила.
— Вы что-то еще хотели мне сказать, мистер Джонсон?
— Нет, мисс Лански, — отвечает после секундного, но заметного все же колебания. — Нет.
Что же это могло быть? Был момент, когда Ленчик повысил голос, одергивая своего быка, и, хотя охрана сидела на расстоянии и музыка играла, могли услышать фразу и кто-то из них мог понять, что они по-русски говорят. Может, в этом и дело — и Джонсон теперь боится, что русская мафия меня преследует? Вот не было печали! Пока возможно, надо скрывать это тщательно от всех и выложить только когда уж припрет. А может, проверили номера машин, которые следовали за моим джипом, и что-то установили и он хотел сказать, но передумал?
Черт его поймет! Но знаю точно, что шедшую за мной машину охранник, который на некотором расстоянии позади за джипом следует, засекал дважды. По крайней мере, он так говорит — и не исключено, что от меня он что-то скрывает или не договаривает, выкладывая всю правду только своему боссу. Мне сказал, что один раз это “Торус” был серебристый, подхвативший нас около дома и тащившийся сзади до студии. А вчера, накануне встречи, красный спортивный “Понтиак”, прицепившийся на выезде из Бель Эйр и проехавший мимо, когда мы припарковались у ресторана. Но при этом пояснил, что уверенности в том, что они следили за джипом, нет никакой — просто нам могло показаться по пути. Вот если одна из этих машин появится во второй раз, это сигнал тревоги, и надо принимать меры, проверять номера и все такое — а пока для них это случайность.
