Где же чертов Ханли, интересно? А про Корейца и спрашивать не буду…
— Олли? Это Джим Ханли — помните?
— Конечно. — Еще бы не помнить — столько раз спрашивала себя, куда делся этот чертов Ханли, и вот он наконец появился. Может, все дело только в том, что надо очень сильно захотеть, чтобы человек объявился, и он тут как тут? Так, глядишь, и Юджин объявится. Хотя нет — его появления я хочу слишком давно, и, если до сих пор от него никаких вестей… Ладно, проехали. — Надеюсь, у вас есть для меня новости, Джим?
— Разумеется, мисс Ла… Олли…
Значит, выяснил-таки мою фамилию. Что, впрочем, вполне оправданно: работать на анонима тяжело. Один лишь минус я во всем этом вижу: в том, что, выяснив, кто заказчик и кто противная сторона, человек может начать выяснять, зачем заказчик сделал свой заказ и что за проблемы у него с противной стороной. И если голова у него варит, может прийти к тем выводам, которые, на мой взгляд, лучше бы оставались тайной. Пока, по крайней мере.
— Не знаю, стоит ли говорить об этом по телефону… Я хотел предложить вот что: нам следует встретиться, и лучше сегодня, после чего по согласованию с вами мне следует отбыть в Нью-Йорк для выяснения определенных вопросов. Ну вы понимаете, о чем речь…
— Да, да, разумеется. — Значит, он думает, что эти из Нью-Йорка? Неудивительно, коль скоро именно там и расправились с Яшей. Так не тот ли это Ленчик все же, про которого говорил Юджин? Не должен бы, потому что в противном случае это будет означать… Это много чего будет означать — и в первую очередь то, что Кореец допустил серьезную ошибку, во что лично мне верить не хотелось бы. Но, с другой стороны, рядом с ним спокойно существовал себе Серега Хохол, которому Кронин намекнул, что тебя надо убрать и который нашел исполнителей. Целый год существовал, но Кореец не чухнулся даже, а если и были у него слабые подозрения, материализовались они лишь после того, как я обратилась, попросив перестать ко мне приставать насчет каких-то американских денег.
— Может быть, там же, где мы встречались, Олли? В двенадцать, скажем?
— В час. О’кей, Джим? До встречи.
На часах одиннадцать — удивительно, что я так рано, по своим меркам, встала. Два дня уже прошло с момента разговора с мистером Джонсоном, двенадцатое сегодня, — и все два дня я занималась сексом с зачастившей Стэйси, пила и нюхала кокаин. И ни шагу из дома — слишком уютно в особняке: никакой слежки и никакой необходимости делать вид, что все в порядке. Оба дня говорила себе, что что-то расклеилась — что надо выйти, съездить куда угодно, показать тем, кто следит за мной, и тем, кто меня охраняет, что я в порядке, что нечего мне бояться и что жизнь идет так же, как шла. Но нежелание оказалось сильней необходимости — в конце концов решила, что просто стресс сильный, который надо снять. Стресс после убийства Яши, отъезда и пропажи Юджина и, что самое главное, после двух этих встреч, на которых я держалась на высшем уровне, выиграв оба раунда всухую, не дав сопернику сделать ни одного удара. А точнее, не показав, что часть ударов, в частности, заявление, что Кореец у них, достигли цели — а чего не видишь, того ведь не существует. Солипсизм. Удобный и в данном случае вполне подходящий.
Признаться, собственная слабость, с одной стороны, была неприятна — все же не было со мной такого давным-давно, даже после твоей смерти я чаще находила в себе силы собраться в случае депрессии и поехать куда-то, хотя случались ситуации, схожие с нынешней. Когда сидела дома и напивалась — да нет, напивалась-то я всего несколько раз. Чаще просто сидела, выпивала немного, граммов двести, и думала о тебе, ждала твоего звонка по телефону или в дверь и так входила в роль, что и вправду забывала, что тебя нет давно. И тем тяжелее было потом возвращаться в реальность.
Или дело в том, что тогда я все же была сильней? Все же не слишком спокойным, если разобраться, был весь год нашей совместной жизни с тобой — убийства и исчезновения людей рядом, твое ранение, твои отъезды, пусть и ненадолго, и поздние порой возвращения, когда я чувствовала: что-то происходит, но не спрашивала, потому что ты молчал. А тут, после операции “Кронин”, год затишья, даже побольше. И если, живя с тобой, я подсознательно боялась того, что могло произойти — вот ведь парадокс, боялась все время и при этом была счастлива, пряча опасения глубоко внутрь, давя и не выпуская наружу, — то тут даже и в голову не приходило, что кто-то убьет Яшу, а потом придет по мою душу. Хотя на хрен им моя душа — им деньги нужны, а может, и жизнь заодно, просто чтобы никому я потом ничего не сказала, никому не пыталась мстить.
— Стэйси, подъем, мне пора! — Вторую ночь у меня ночует, и думаю, что охрана пока ничего такого не подозревает, хотя мне глубоко по фигу, что они думают о моих сексуальных привычках. Но и шокировать их и давать повод для разговоров в офисе не хочу — это в развратной юности я любила мужчин в шок повергать, а сейчас несолидно.
— Ты на студию?
— Да нет, важная встреча в городе — бизнес, ты же понимаешь.
Хорошая девочка — отмечаю в который раз, когда она встает. Вроде ничего особенного, стандартная обитательница страниц “Плейбоя” — но посмотреть приятно, может, именно потому, что она не на журнальной странице, а в моей постели. Такая ласковая, нежная, приветливая — но почему-то уверена, что все оттого, что одинокая. Что это — поганый характер, еще не раскрывшийся мне в силу того, что были близки лишь физически, или банальное объяснение: трагедия человека в большом городе, жестоком и задыхающемся в безумной гонке к преуспеванию?
Немного непривычно спать с кем-то — после того, как тебя убили, я, естественно, спала одна, и здесь, в Америке, до поездки в Москву, мы с Корейцем жили в разных местах, и он у меня оставался редко. Да и после возвращения, если и оставался, то в том случае, если находились силы, я все же предпочитала спать отдельно — к тому же нечасто его оставляла, предпочитала, чтобы он уезжал на ночь, иначе в чем смысл раздельной жизни? Когда уже начали жить вместе, и то старалась лечь в другую постель — для меня это был символ того, что мы просто любовники, но не муж с женой. А тут две ночи сплю рядом с чужой, в принципе, девицей — но после приличной дозы спиртного и наркотика удивляться, наверное, не стоит. И оттого, что спим рядом, еще больше ощущаю свою потерянность, и почему-то хочется ее выгнать.
— У меня сегодня пробы в час на телевидении — я тебе позвоню потом, Олли, о’кей?
Молодец — хотя мы и стали любовницами, на роль в нашем фильме она не слишком рассчитывает. И несмотря на ночные развлечения, умудряется еще и работать — в клипах снимается на ТВ, а тут сказала, что ей роль предложили в сериале, не слишком большую, но зато серий там немерено, работы чуть ли не на год. В России бы, наверное, она рассчитывала на то, что я ей все сделаю — и работой обеспечу, и деньгами. А тут, в Штатах, подход трезвый — секс сексом, а бизнес бизнесом. Мне это вдвойне приятно — потому что в который раз вижу, что она со мной связалась не из-за того, кто я, а потому, что я ей действительно нравлюсь. И лишнее подтверждение тому, что нравлюсь и мужчинам, и женщинам, не радовать не может — даже в такой поганой ситуации, в которой я сейчас. Как минимум, поднимает настроение — а, если учесть извечную мою похотливость и сексуальную озабоченность, то и здорово отвлекает от происходящего.
Надо бы сказать ей, чтобы забрала кокаин — вчера по моей просьбе купила у дилера солидную порцию: я ее профинансировала, желая иметь запас, а теперь думаю, что он мне совсем ни к чему, если уж подпитываться чем-то, то только сексом — хотя, признаться, большой вопрос, так ли хорошо мне с ней будет без выпивки и порошка. Нет, женщины меня, конечно, интересуют, и делать с ними это приятно, особенно когда женщина красива и опытна, как Стэйси, но ни в какое сравнение с тем сексом, который у нас был с Юджином, развлечения с новой моей партнершей не идут. Но знать ей об этом, конечно, не следует, и потому на прощание ласково глажу ее по щеке, аккуратно целую в губы — в принципе, ненавижу целоваться, так легко размазать косметику, но у нее эта привычка есть, так что иду навстречу, пока она сама меня не поцеловала более продолжительным и страстным поцелуем, — и говорю кучу комплиментов. Она это заслужила, в конце концов, — так почему бы ее не порадовать? Тем более что больше, боюсь, мне порадовать ее нечем — до пятнадцатого, то есть до дня моего окончательного ответа Мартену, совсем чуть-чуть осталось, а никакого ответа у меня нет, и, видно, с фильмом нам пока придется подождать.
