Я бы не смогла им объяснить, как не смогла и раньше, что не в деньгах дело: мне никогда не нужно было столько. Я не знала, что такое дорогие магазины и рестораны, и обходилась бы без этого и дальше. И наверное, не чувствовала бы себя ущербной. Просто так вышло, что я полюбила человека, который был богат, — не зная, кто он и что он, восхищаясь не его одеждой и “Мерседесом”, а уверенностью, умением себя держать, тем, что он первый довел меня до оргазма. И мне было все равно, сколько у него денег и чем он занимается. Я даже не мечтала быть с ним долго — так вышло, что он сам меня полюбил.
Но они этого не поняли, их оскорбило, что я от первого мужа ушла, с которым прожила всего три месяца, — ну не объяснять же им, что он убогий дурак с педерастическими наклонностями, что они сами подтолкнули меня к свадьбе, внушая, что ничего лучше мне не найти и что из себя я ничего не представляю. Оскорбило, что я без их разрешения осталась у тебя и начала жить с тобой. Что не вернулась, когда через несколько дней после того, как мы начали жить вместе, появилась статья, в которой говорилось, что тебя подозревают в убийстве, как раньше подозревали еще в двух. И мама звонила мне на работу и говорила, что отец все узнал и что я живу с бандитом и убийцей.
Ладно отец — генерал милиции, как-никак, притом честный и правильный, кажется, уверенный, что все бандиты плохие, а все люди в погонах хорошие, хотя в жизни зачастую все наоборот. Но мама-то должна была понять — так нет. И потом, позже — ведь мы общались все же, пусть и редко, — она никогда не радовалась за меня. А когда приехала в первый и последний раз ко мне в гости в твое отсутствие и я показывала ей, какой мы сделали ремонт, какая у меня посуда и какие вещи, когда я хотела накормить ее повкуснее, тем, что она не ела еще, — она тоже не обрадовалась. Зато назвала меня мещанкой, решив, что я окончательно помешалась, что “кроме денег” для меня больше ничего нет, что сбил меня с правильного пути “бандит и убийца”. Когда ты погиб, они, наверное, в глубине души были рады, что дочь теперь свободна, что избежала страшной участи погибнуть вместе со своим — не мужем, нет — сожителем. Они не знали, что мы в Америке поженились, а я не стала говорить, потому что для них такой брак, не признающийся здесь, ничего бы не значил. А когда все случилось со мной, думаю, сказали себе, что так и должно было быть, что дочь их выбрала тот путь, который мог привести только к одному.
А ведь я никогда не хвасталась ничем, не рассказывала, как красиво и хорошо живу, — я даже на “Мерседесе” твоем не ездила, предпочитая подаренный тобой “Гольф”, и одевалась строго и скромно, так, что только сведущий человек мог понять, что это очень дорогие вещи. Никогда не предлагала им денег, зная, что не возьмут, и по той же причине не слишком дорогие подарки дарила на праздники. Да ладно, что об этом — главное, что никто меня там не ждет, никого у меня в Москве нет, кроме тебя, вот о чем речь.
И еще Юджин там. Не дай бог, если с ним что случится, — я ведь понимаю, что он поехал искать виновных и устраивать разборки, а не с друзьями пообщаться и не по кабакам пошляться. Но если случится — я буду по-прежнему разговаривать с тобой или с вами двумя, вы ведь при жизни были друзьями и после твоей смерти даже стали родственниками… Через меня…
Ну и мысли в голову лезут…
— Олли, это Боб! Мне сейчас один человек звонил на студию, искал тебя…
— Да? — замолкаю настороженно, потому что голос у него какой-то странный. Он и так несколько забеспокоился, когда узнал о смерти Яши, совладельца нашей компании. Потом отошел, правда. Даже не придал значения отъезду Корейца и, по-моему, даже обрадовался. Пообедать меня приглашал постоянно, намекал не слишком прозрачно на что-то большее, но я делала вид, что не понимаю. А он не торопился и жутко рад был тому, что дела идут успешно и что деньги от фильма возвращаются. По его расчетам он полностью должен был окупиться к середине декабря, а дальше уже чистая прибыль должна была пойти. И тут такой непонятный, напряженный немного голос.
— Я дал ему номер твоего мобильного, ничего? Он спрашивал твой домашний, но я ведь его сам не знаю…
— Да, все в порядке. — Кто его просил, интересно, давать мой телефон. Что-то тут не так, что-то мне не нравится все это. — А кто он? Я с незнакомыми людьми общаться не люблю…
— Он… Он из ФБР. По поводу Джейкоба Цейтлина, нашего компаньона…
— Хорошо, Боб. Он о чем-то спрашивал тебя? — Хоть узнаю, чего он хочет, этот фэбээровец, который свалился на мою голову в самый ненужный момент. Ну, положим, мне примерно понятно, чего он хочет — узнать, не связана ли Яшина смерть с нашей студией, — но по тем вопросам, которые он задавал Мартену, можно будет понять, куда он клонит, и что знает, и о чем думает.
— Нет, я сказал ему, что мистера Цейтлина лично не знал, что это вы с Юджином его нашли и убедили профинансировать фильм. Позвоню завтра, о’кей?
О’кей, твою мать. Вот это да, открестился моментом и от Яши, и от нас с Юджином. Может, прав был Кореец, ему не доверяя ни в чем? Надо было бы проверить все финансовые документы — и так, когда подсчитали, сколько уйдет на работу над картиной, получилось, что сорок миллионов, включая расходы на мощную рекламу, хотя Мартен еще тебя уверял, что нужно намного больше. Следовало бы нанять человека, который бы все проверил, — надо адвокату нашему поручить, Эду.
Тоже жук еще тот, но это профессия такая, адвокат — не профессия даже, а образ жизни и состояние души. В Америке их не любят, хотя услугами их пользуются все, от самых бедных негров до самых богатых белых, — и тем не менее вечно только и слышишь разговоры, как адвокаты обманывают клиентов, как зарабатывают бешеные деньги. Анекдотов про адвокатов больше, чем про кого бы то ни было. Как раз Эд мне последний и рассказал недавно — как пациенту перед операцией по пересадке сердца врачи на выбор предлагают два: одно молодого, здорового спортсмена, а второе старое, адвоката. И пациент выбирает в качестве донора адвоката — говоря изумленным врачам, что у адвоката сердце в идеальном состоянии, так как ему в работе орган этот абсолютно не нужен.
Но анекдоты анекдотами, а звонок фэбээровца положительных эмоций у меня не вызывает. Слишком много есть моментов в моей здешней биографии, которых я не знаю до конца и которые кажутся несколько опасными — например, тот, что въехала я сюда для лечения по советскому паспорту, а со мной привезли вид на жительство в США, данный мне, как бизнес-иммигранту, еще в Москве. Ну это, может, и объяснимо: собиралась официально уезжать, а тут ранение и все такое. Права водительские мне Яша сделал без моего участия, карточку социального страхования тоже, даже без меня фотографии в документах переклеивали — после пластической операции внешность у меня изменилась сильно. Так что много всяких странностей, которые без Яши объяснить я не смогу — не смогу даже ответить на вопрос, где получала права. Может, ничего такого в этом и нет, но мне кажется в данный момент, что это не очень хорошо для моей репутации. Потому что если ФБР начнет что-то копать, то любая странность будет против меня работать.
Одергиваю себя: слишком мнительная стала. Это объяснимо отчасти: нет рядом Яши, который мог решить любой вопрос, или так казалось, по крайней мере. И Юджина рядом нет, да и когда все хорошо было и счастливо, о подобных вещах я просто не думала, а сейчас стараюсь, подобно Корейцу, по максимуму обезопасить себя, все предвидеть и все просчитать. Так что это не паника — осторожность, и ничего больше. И вполне объяснимая, потому что, не дай бог, ФБР решит, что Яша — мафиози и отсюда последует вывод, что и мы с мистером Каном тоже, тем более что русские, которые, по мнению американцев, все родом из мафии. И могут начать рыть на нас компромат, и, хотя нечего рыть, нервы потреплют, и репутацию могут загубить — и не нужно это совсем, особенно в свете того, что мы вот-вот должны обсудить смету нового фильма.
