Мостовое укрепление Бульвар было взято штурмом, но оставалась еще Турель. Если бы "годоны" достигли Турели, они были бы спасены.

"Через мост в Турель!" Бойцы сталкивались друг с другом, дрались, голова к голове, человек на человеке; сам Гласдейл стоял на подвесном мосту с топором в руке, прикрывая отступление.

Все взоры были прикованы к южным воротам, и никто не обратил внимания на то, что со стороны города началась переправа через реку - хотя мост был разрушен. Кто-то перекинул от южных ворот лестницу на Другой берег, а поскольку она была недостаточно длинная, прикрепил к ней кровельный лоток. Слишком поздно англичане заметили, что французы, словно канатоходцы, шли по лотку, они подкладывали все новые доски и, наконец, подожгли Турель с северной стороны.

"Отстреливайтесь!" - слышно было в Турели. Но тут случилось невиданное: стрелы выпали из рук, приведенные в замешательство люди глядели в небо. Святой Михаил в окружении всего сонма ангелов, сияя, появился в мерцающем орлеанском небе. Архангел сражался на стороне французов.

"Прочь от амбразур! Бон из Турели!" В паническом бегстве англичане падали кувырком по узким лестницам на подвесной мост. Бежавшие с передового укрепления натыкались на них, крики зажатого телами Гласдейла были напрасны.

- Классидас, Классидас! - донесся голос девушки со стороны передового укрепления.-Да простит Вам Царь Небесный! Вы называли меня потаскухой, но я сострадаю Вашей душе и всем английским душам...

Услышал ли Гласдейл эти слова? Через мгновение мост под ним рухнул. Французы подожгли лодку под мостом, клокочущая Луара сомкнулась над тяжелыми доспехами, над всем гарнизоном крепости Турель.

Как только на разрушенный подвесной мост положили новые доски, французы ворвались в форт, где не было ни души, а Жанна через южные ворота вернулась в Орлеан, как и обещала утром казначею. Под знаменем, с открытым забралом ехала она по городу, а по щекам ее текли слезы. Она спасла Орлеан, но не хотела убивать

врагов.

Все они погибли: Гласдейл, его командиры и подавляющее большинство защитников обеих крепостей. У немногих пленных, оставшихся в живых, в глазах стоял ужас. Они клялись, что это был сам святой Михаил и что все они его видели.

В Орлеане раздавалось столь громкое пение "Те Deum..."*, что оно почти заглушало колокольный звон всех церквей. Праздновали и во всех трактирах. Столярам, которые помогли соорудить переправу через реку, выделили из городской казны по шестнадцать су, чтобы они могли выпить чарку на праздник, и каждый снова и снова вспоминал свое участие в делах этого славного дня.

- Вы брали только длинные доски, чтобы заделать дыру в мосту? - спросил кто-то.

- Все доски во всем Орлеане не стоили бы выеденного яйца, если бы не старый кровельный лоток.

- Кровельный лоток?

- Да, его я прибил гвоздями к самой длинной доске. И кому бы удалось взять Турель? Без моего лотка... Может быть, вы думаете, что нам просто так заплатили по шестнадцать су?

"Ваше здоровье, ваше здоровье!" - отовсюду неслось ликование.

За другим столом сидел Жан д'Олон, конюший Девы, он считал себя героем дня.

- Как вы думаете, что я сделал? - спросил он в свою очередь. - Когда мы получили приказ к отступлению, а затем контрприказ Девы, мы должны были немного передохнуть, я огляделся, и положение мне не понравилось. Если мы теперь промедлим - сказал я себе, - то годоны на нас нападут и изрубят на куски. И тогда, как вы думаете, что я обнаружил? Штандарт Девы. Она оставила его, когда поскакала к винограднику. Понимаете, о чем я подумал?

Хмельные головы поникли, они были слишком тяжелы, чтобы разгадывать загадки.

- Держу пари, что вы не понимаете. Но и там, перед Бульваром никто, кроме меня, ничего не понял. Итак, я кричу Баску, который держал знамя Девы: "Ты пойдешь со мной, если я еще раз буду атаковать стену?" Он говорит "да". Я слезаю с коня, прыгаю в ров и направляюсь как раз в сторону крепостного вала. Но когда я оборачиваюсь, так как я ничего не слышу от Баска - а под щитом слышно плохо, - вот я озираюсь по сторонам и вижу, парень стоит на месте, и кто-то пытается вырвать штандарт у него из рук. Как вы думаете, кто?

- Гм, - уставились на него сидящие за столом.

- Сама Дева! Она подумала, что Баск собирается перебежать на сторону противника, вцепилась в свое знамя и попыталась вырвать его у Баска из рук. А люди увидели только, что белый штандарт качается то в одну, то в другую сторону, и приняли это за знак перехода в наступление. Значит, если бы меня там не было...

- Ваше здоровье! - воскликнули все, а д'Олон, скромно улыбаясь, выпил.

Хвастался ли он? Мы знаем только, что позднее он клялся, что последний акт событий при Бульваре разыгрывался именно так, а не иначе.

Бастард Орлеанский в своих воспоминаниях, написанных 21 год спустя, описывает каждый момент этих событий несколько по-иному, но и он дает честное слово

рыцаря.

"Когда Дева возвратилась из виноградника, она схватила свое знамя и вместе со мной отправилась в сторону бруствера. Должно быть, при виде ее англичан охватил ужас, так как, когда наши еще раз штурмовали стены, они не встречали никакого сопротивления".

Произошло чудо, об этом могло быть только одно мнение. Но если народ был убежден в том, что теперь Бог позаботится о городе и доведет его освобождение до счастливого конца, то у проницательных людей вскоре появились новые заботы. Конечно, крепости на юге и востоке удалось отвоевать, удалось, вопреки ожиданиям, захватить и мост через Луару, но на севере и западе все еще хозяйничали англичане, окопавшиеся в восьми мощных бастионах. Вероятно, их по-прежнему насчитывалось от восьми до десяти тысяч человек. Если бы Талбот подошел со своим подкреплением и предпринял атаку, только Бог знает, что могло бы случиться. В хрониках нет ни слова о том, что в тот вечер командиры пировали вместе со столярами, жестянщиками и пекарями. Достоверно известно лишь то, что Жанна возвратилась в дом казначея, что ее раненое плечо перевязали и что она съела четыре или пять кусков хлеба, которые макала в вино, разбавленное водой.