Тремуй усмехнулся коротким язвительным смешком. Еще одну надежду придется похоронить. Хотя для него окончить эту войну казалось не таким уж важным делом, ведь за свои шестьдесят восемь лет ему и дня не довелось жить в состоянии мира. Его наемники заняли приличную часть провинции Пуату, которая подчинялась королю Англии, и поэтому там всегда были запасы съестного. К англичанам следовало относиться как и прежде; забавно было играть с двумя правителями страны, когда оба называли себя королями Франции, - при условии, что смысл игры понятен.

Прежде чем взошло солнце, Тремуй продиктовал письмо своему брату Жану, он желает помочь англичанам, что бы ни случилось, и хочет известить герцога Бедфорда, что он, Тремуй, будет всячески способствовать англичанам после предполагаемого падения Орлеана. Поэтому он напомнил англичанам, что они дали обещание не разорять ни графство Пуату, ни его имения.

После Тремуй уже не мог уснуть. Он ворочался до тех пор, пока петухи не перестали кричать, а теперь в девять часов нужно было снова явиться в замок. Черт побери всех королей и девственниц! К тому же, цирюльник порезал ему щеку, так как он приказал побрить себя побыстрее.

Конечно же, Тремуй опоздал, Ла Гир, Алансон и де Гокур - последний в качестве посланника Орлеанского Бастарда - ночью приехали из Блуа и уже сидели в королевском кабинете вместе с епископом Режинальдом.

- Мы услышали радостные известия, - благосклонно обратился к Тремую Карл, - в наше войско влилось много пехотинцев, Деве удается поддерживать поразительную дисциплину, грабежи прекратились.

- Даже дурных женщин она изгнала, - заметил Алансон.

- И ругаться запретила, не так ли, Л а Гир? Ла Гир, к которому только что обратились, ругался даже во время молитвы. Он стал тереть нос.

- Верно, меня она отучила, эта девица любого обведет вокруг пальца. Черт побери, сначала ей приходилось взбираться на камень, чтобы в броне сесть на коня, но теперь она даже спит в доспехах, если мы располагаемся лагерем. Шутка ли сказать, будь я проклят!

Тремуй откашлялся, будучи в плохом настроении:

- Разве мы собрались для того, чтобы беседовать о Жанне? Время дорого Ваше время, сир.

Ла Гир что-то пробурчал без всякого уважения, его совершенно не интересовало время своего господина с тех пор, как, передавая Карлу донесение, он застал его занимающимся балетом.

- Ты прав, Тремуй, - веки Карла напряженно прищурились. - Нужно обсудить чрезвычайно сложный вопрос. Жанна заявила, что она желает повести войско в Орлеан незамедлительно.

- Вопреки прямому приказу оставаться в Блуа?

- Не вопреки моему приказу, поскольку я не отдавал никакого приказа. Орлеанский Бастард считает, что о наступлении на Орлеан можно будет думать лишь в том случае, если придет подкрепление из Арагона. Если же мы легкомысленно отнесемся к доброй воле Жанны... - Карл пожал плечами, запнулся, и Режинальд пришел к нему на помощь.

- Сформулируем вопрос еще раз, он состоит в следующем: будем ли мы действовать так, как предлагает орлеанский главнокомандующий, или же так, как хочет Дева Жанна?

- Как вы считаете? - обратился Карл к собравшимся. Ла Гир покачал головой.

- Мне известно лучше, чем кому-нибудь, что три месяца назад мы потерпели поражение при Руврэ. В нашей армии насчитывается три тысячи человек, а у англичан, должно быть, около десяти тысяч. Но если Господь захочет нам помочь...

- Мой совет таков, - раздался низкий голос Гокура. - Дадим Деве четыреста телят и еще что-нибудь из провианта, и пусть она переправит это в Орлеан. Если удастся...

- Дева говорит, что мы привезем в Орлеан столько продовольствия, сколько захотим, и ни один англичанин не сможет нам в этом воспрепятствовать, - с волнением воскликнул Алан сон.

- А что будет с армией? Мы что, будем сидеть в Блуа сложа руки? фыркнул Ла Гир.

- Лучше сидеть в Блуа сложа руки, чем сдохнуть под Орлеаном, - Рауль де Гокур уже сражался с турками, и никто не мог бросить ему упрек в том, что за свою пятидесятилетнюю жизнь он хотя бы раз испугался битвы.

- Как это сдохнуть! Вы, должно быть, полагаете, что мы позволим им спокойно нас перебить?

- И все же можно было бы и подождать, пока не придет подкрепление из Арагона, - успокоил собравшихся Режинальд.

Тремуй поднял руку и важно посмотрел поверх голов.

- Сир, до сих пор мне не представилось удобного случая взять слово. Король Арагона сегодня ночью прислал послов с известием.

- И что?

- В данный момент он нам не может помочь из-за похода в Сицилию. Возможно, что потом... Во всяком случае, определенных сроков он не назвал.

Никто больше не смотрел на Тремуя, все головы повернулись в сторону Карла, который медленно, с редким чувством собственного достоинства, открыл глаза:

- Так я и думал. Теперь остается надеяться только на чудо.

- Епископ Режинальд знает толк в чудесах, - позлорадствовал Тремуй. Но войску полагается жалованье. Я могу дать кое-какие деньги. Но, сир, при одном условии: армия останется в Блуа!

- Дева на это не пойдет! - вскричал Алансон, а Ла Гир промычал, что он вообще не понимает, зачем они отправились в Тур, если все решают деньги господина Тремуя, а не те, кто воюют.

Режинальд подождал, пока страсти улеглись, затем сказал, еще более задумчиво, чем прежде:

- Вероятно, здесь можно пойти на компромисс, так, например, как предложил господин де Гокур. Армия остается в Блуа. Но если Деве удастся доставить провиант в Орлеан, она выступит в поход и будет наступать во имя Господа.

Теперь король улыбался, это было правильное решение, и разве не все с ним были согласны?

- Но кто же ручается за то, что армия выполнит приказы? - пылко спросил Алансон.

- Его Величество.

Тремуй посмотрел на епископа из-под кустистых бровей взглядом, который не предвещал ничего хорошего.

Отчаяние, вот уже несколько недель как овладевшее жителями Орлеана, объяснялось не столько пустыми желудками - о голоде речи пока не было, сколько безнадежностью, полной безысходностью положения. Бастард Жан Орлеанский, возглавлявший оборону города с тех пор, как его брат, законный герцог Орлеанский, попал в плен к англичанам, на все вопросы горожан о том, может ли король хотя бы вспомнить о городе, который остался ему верен, с сожалением отвечал, что пока нет никаких средств для формирования деблокирующих войск. Перед стенами пустили всходы озимые, на деревьях завязались плоды, опадающие цветы, как бабочки, парили в воздухе до сих пор, но вот уже шесть месяцев, как было запрещено даже высовывать нос за любые из городских ворот, не говоря о том, чтобы возделывать виноградники. Каждый вечер, едва лишь стихала стрельба, становилось слышно, как спокойно и мирно шумит Луара, но смотреть на нее можно было только через бойницы городских стен. Двенадцать английских бастионов окружали Орлеан, англичане хотели взять его измором. Кроме того, никто не был уверен в том, не решатся ли "годоны" в один прекрасный день на атаку. Для обороны стены и башни тщательно отремонтировали, а часовые с двух церковных башен днем и ночью обозревали окрестности. Граждане отдавали все новые суммы денег Бастарду на военные машины, пули и порох, им уже удалось собрать несколько сот фунтов. Женщины готовили серу и селитру для пушек; имелись и катапульты - двадцати двум лошадям было под силу сдвинуть их с места, а их каменные ядра весили около ста двадцати фунтов. Лучше обстояли дела с "полевыми змеями" новейшим видом легкой артиллерии, которую легко и удобно можно было перевозить куда потребуется. Но артиллеристов насчитывалось всего двенадцать, и их не хватало, чтобы в случае крайней необходимости все орудия выстрелили одновременно. Да и вообще орлеанский батальон - около трех тысяч человек- был слишком слаб и плохо обучен. Правда, можно было рассчитывать с грехом пополам ввести в бой пять тысяч мужского населения города, но о благоприятном исходе не приходилось и думать.