* * * Томясь от тьмы кудрей твоих, я помраченным стал, И сил нет никаких. Тяжелый гнет смятенья лих — кричу я, как в бреду, В пустыню отрешен. Я, сердце мукою губя, мечусь, не зная сна, Я жизнь тебе вручил. Помилуй: может, у тебя лекарство я найду, О диво всех времен. Безмерен моей муки жар, — о, исцели меня Вином желанных встреч. Спаси меня от этих кар — быть каждый миг в аду, — Я весь окровавлен. Печаль и боль тебе даны, о горестный Машраб, — Стезя твоя грустна. Скиталец чуждой стороны, я торжищем иду, Отвержен испокон. * * * Она меня совсем сожгла своей лукавой красотой, Прелестен стан ее — самшит. Серебряной красой чела и статью, светом залитой, Она всех райских дев затмит. Ее уста — живой родник для всех соперников моих, А вот что мне сулит она: Сто жизней у меня за миг отнимет нрав ее крутой, И я от мук кричу навзрыд. И рать разлук со всех сторон тебе, душа, грозит враждой, — В неведенье не будь о том. Как лук, согбен мой стан, а стон — пускай он, как стрела, взвитой, Во вражескую рать летит. И пусть в любой чертог уйдет, сокрывшись от моих очей, Спеша покинуть сей предел: Кто сказочно прекрасен, тот умчится горней высотой, Как будто быстрым ветром взвит. И ежели и чист и благ Машраба просветленный слог, Тут удивленью места нет: Дан богом его сердцу знак, и ты смирись пред тайной той, Вовек не ведая обид. * * * Сладкогласна, прекрасна, красива, Ты красивее всех людей. Но ко мне ты жестока на диво, Словно алчущий жертв злодей. Помрачен я, терзается страстью Сердце горестное мое. Стрелы мук в меня мечет гневливо Та, что всех суровей и злей. Если ищешь ты верного друга, Знай: таких, как я, не найти. Кто еще, как я, терпеливо Все сносил от любви твоей? Я, смиренно согнувшись, склонился: Словно свиток, твой лик — коран. И видны мне меж строк два извива — Оба лука твоих бровей. Свет чела, тьма кудрей ее — братья, — Так весь люд вселенский решил, — Хиндустан и Хитай столь ревниво Равно чтут их в любви своей. Что ни миг, луки-брови пронзают Грудь мою тучей стрел-ресниц, Но меня не слабей их порыва Создал зодчий — рок-чудодей. * * * То не молнии, не грохотанье Обожженных грозой небес, — Нет, то стон мой ударит в огниво — В небе гром и всполох огней. Много лет о свиданье мечтая, Я скитаюсь, убог и сир. Я в разлуке стенаю тоскливо И рыдаю я все сильней. Мотыльком опаленным кружился Я у жара твоей красы, — Не открыла ты лик, и призыва Не послала светом очей. Полетай к ней, жестокой, о ветер, Передай от меня поклон, — Что все сердце мое — боль нарыва, Весть снеси любимой моей. «Как безумцем ты стал?» — меня спросят, И тогда я скажу в ответ: «Все — от той, что пленительна, льстива, Чьи уста слаще всех сластей!» Разве странно, что, сломлен разлукой, Жертвой лягу я, как Машраб? Ведь за розу — и нет в этом дива — Жизнь свою отдает соловей. * * * Увидел я красавицу, что красотой красна, — Спешит, возбуждена. Мне облик ее нравится, прекрасней всех она, Изящна и стройна. Лукавой, сребротелою предстала она мне — Смущающей весь мир. Что с бедствием я сделаю? Она меж всех — одна, Весь мир взбурлен до дна. О, как меня встревожило нежданною бедой — Жестокою красой. Взглянула — уничтожила, всю жизнь отняв сполна, — Как хороша она! О, как пред ней я выстою: стройна, красив наряд, Весь в золоте убор. Легла волной душистою кос черных пелена, Она — сама луна! Лицо — как роза рдяная, и сладко льется речь, А бровь — что серп луны. Уста ее — медвяные, а взор — хмельней вина, И вся — озарена. Едва я ту прекрасную — мою беду узрел, Любовью истомлен, Объят я мукой страстною — томлюсь, не зная сна, — Сколь тяжки времена! Я ей сказал: «Немеющих очей моих коснись!» — И был мне злой ответ: «А на тюльпанах рдеющих не кровь ли ран видна? От терна боль сильна!» Объято сердце мукою в силках ее кудрей — Ее — самой беды. Измучен я разлукою, печаль мне суждена, — Лачуга бед темна! В сердце, тобой разбитое, зарыл я клад любви, Он глубоко сокрыт. Ведь тайна, глубже скрытая, верней утаена От взора болтуна. «Пади во прах — помилую!» — сказала мне, смеясь, — О горестный Машраб, Спеши скорей быть с милою, пади пред ней — она Пока еще верна. |