– Отстань, нахалка. Тебе – хоть сто, хоть двести – толку не будет. Поучить тебя надо, лучше вожжами, как в старые времена. А то и дубиной – помнишь, на Руси? Впрочем, о чем я? У тебя в башке – рой мух. Это фа-а-акт.

Под утро небо остекленело. Тучи разнесло в клочья и унесло за резные хвойные гребни горизонта. В прогалине елового леса, обрамленное ярко-желтой затейливой бахромой берез, торчит наклонно синее зеркало небольшого озера. Старая большая дворняга с рваными ушами дрыхнет, зябко свернувшись под окнами гостиницы на куче бурых опилок. В форточку проникает свежий, заледеневший даже, воздух вместе с непередаваемой тишиной северной осени.

Девушка Ольга спит на своей половине кровати, распахнув толстогубый рот с двумя белыми кроличьими резцами. Что похожа на зайца – это ничего. Молодая еще – зубы крепкие, да и кривые не так, чтобы очень, вполне себе в меру. Почему теперь много молодых людей с неправильными зубами? Растут себе, как им захотелось – один на другой лезет, будто худой частокол. А ответ-то понятен. Потому что маме с папой недосуг детишками заниматься. Ведь это ж надо следить, потом к доктору вести. Не для каждого.

Он внимательно оглядел девушку, пожал плечами, продолжая привычный диалог с самим собой. Может, и не так, конечно. Йода, например, в воде мало. Витаминов не хватает, или еще чего.

Ольга всю ночь разговаривала во сне хриплым обиженным голосом, сопела коротким носом. Мучимый бессонницей и болью в спине Сазонов пихал ее тихонько в бок, но помогало ненадолго. Навязалась, лошадь… Матерился сквозь зубы, закрывая уши тяжелой подушкой, набитой будто бы сырым песком.

Рассуждая честно, с девушкой все равно лучше, чем одному. Чересчур много в его жизни одиночества. А оно человеку противопоказано, если он психически здоров.

– Имеются исключения из этого правила, скажете вы, – обратился Сазонов к дремлющей за окном собаке, – как единоличное познание философских истин, тайн бытия и природы вещей… Ха, так это должен быть всего-навсего эпизод уединения, а не отшельническое существование. Да!

От последней жены он ушел лет семь назад. Кочевал по столицам, жил у друзей в Европе, ходил ногами по полярному Уралу, кормил гнус в Енисейской тайге, глядел, как медведи на Камчатке жрут нерестовую рыбу. Друзей у него было много, деньги водились с удачно вложенных в недвижимость проектов, и жизнь такая казалась ему вовсе не дурной. Временами, правда, всплывала в предутреннем тяжелом сне, откуда ни возьмись, жуткая тоска. Да такая, что просыпался, глотая слезы от жалости к себе, вспоминая теряющие уже краски счастливые дни детства.

– Это старость, – сказал Сазонов задумчиво ленивой мухе, замершей на треснутом оконном стекле. – Просто пятьдесят лет – приличный возраст. А самого главного сделать не успел, не приступал даже. Копчу небо, вот и весь мой труд. Да и какое оно, главное дело? Строителя нерукотворного памятника из меня не вышло. Говоря словами незабвенного Шарикова – так, дуракаваляние одно.

Измученный трактор с прицепленной телегой, адски гремя ржавыми суставами, лихо промчался под самыми окнами, выкашливая мазутный смрад. Ольга потянулась, села на кровати, обхватив свой тяжелый бюст.

– Посиди вот так, женщина, – попросил Сазонов, – утро украшаешь. Только молча. Ничего не говори.

– Ты что? Опять бухаешь? – сипло спросила девушка. – Ненормальный дядька!

Сазонов вздохнул. Очарование рассеялось, так тому и быть.

– Вставай, беспардонная. На завтрак, наверное, вчерашняя солянка, которую я не доел. Нам на работу пора. Понесем людям разумное, доброе, вечное.

Сельская библиотека в центральной усадьбе бывшего колхоза, ныне частного хозяйства, с незамысловатым именем «Заря», расположена была в единственном каменном здании – вместе с участковым пунктом полиции за обитой жестью запертой дверью, здравпунктом, из которого щедро несло дезинфицирующим средством, и комнатой с плакатиком на входе: Музыкальный коллектив ветеранов «Соловушка». Заведующей библиотекой оказалась весьма приличная женщина пенсионного возраста, со столичным интеллигентным выговором и строгими глазами за стеклами очков. Сазонова она встретила без подобострастия и даже несколько подозрительно.

– Наконец-то прибыли, Владимир Иванович. Ждем давно, детишек усадила.

Видимо, до ее чуткого носа долетели нотки вчерашнего алкогольного марафона, поскольку, приняв из рук Ольги пачку книжек и плащ писателя, она доверительно спросила его:

– Жевательную резинку не хотите? Ну, как угодно. И еще, пока к деткам не вышли… Они у нас из районного дома ребенка, всякого в жизни насмотрелись. А я, знаете ли, с вашим творчеством для взрослых ознакомилась. Не скажу, что бесталанно, однако прослеживается чересчур грубое однообразие. Вы увлечены темными сторонами существования человека, Владимир Иванович. Простите мнение пожилой женщины, но прошу – с нашими ребятами говорите о хорошем.

Сазонову внезапно сделалось неудобно за свою графоманию и за вчерашний банкет особенно, потому что голос библиотекаря слегка дрожал, когда говорила о детях. Вообще-то писать для детей он начал пару лет назад… сначала выходили жуткие короткие сказки, но понемногу стали получаться и радостные истории с хорошим концом. И бросить уже не смог, в промежутках между большими вещами сочиняя ребячьи рассказы. Морока была, конечно, с капризными иллюстраторами и привередливыми издателями, но покупали детские книжки неплохо, поэтому Сазонов продолжал, втайне надеясь, что каждый его опус спасает детенышей от лишнего дня тыканья в планшет с дебильными играми, генерирующими в незрелых мозгах эпилептические очаги.

В маленьком зале ребят рассадили по лавочкам. Их было около двадцати, деревенских девочек и мальчиков – старшему, наверное, лет около двенадцати. Лица у всех сосредоточенные, и тишина стоит почти полная, слышится только шепоток воспитателя, некрасивой девушки с россыпью веснушек на румяном круглом лице, да сонный звон одинокой мухи вокруг люминесцентного светильника. Библиотекарь Наталья Петровна с помощью Ольги развернула монитор древнего компьютера к зрителям, пытаясь запустить поучительный мультик об умных детях, которые читают книги, поэтому становятся потом учеными, космонавтами и пожарными…

– Владимир Иванович! – Ольга наклонилась к Сазонову, щекоча его завитками волос, – комп совсем мертвый. Флэшку твою не видит, диска не может прочитать. Чего делать-то?..

– Улыбайся, творческий помощник. Просто улыбайся. После мероприятия напомнишь мне поговорить со служителем этого книжного храма и оставить денег на новый компьютер.

– Ненормальный, – буркнула Ольга и что-то зашептала библиотекарше на ухо.

Сазонов говорил на этот раз много. О родине и скромной красоте их земли, о больших и маленьких людях, о разных судьбах – но обязательно светлых и счастливых. Рассказывал, как прекрасна жизнь, сколько хорошего можно в ней сделать, что добрые дела прибавляют количество солнечных дней. Ребята слушали внимательно, девушка-воспитатель горевала синими глазами, библиотечная дама кивала головой, изредка промокая платочком растроганное лицо. До того искренняя была аудитория, что Сазонов пришел в приподнятое настроение, фотографировался со всеми и подписывал подаренные книжки, невзирая на утреннее похмелье. Последней подошла за автографом кучерявая девочка с толстой короткой косичкой.

– Как тебя зовут? – Сазонов ободряюще смотрел в сосредоточенное кареглазое лицо.

– Лиза это наша, – Наталья Петровна приобняла ребенка, чуть подтолкнула к столику писателя, – она у нас самая серьезная. Отличница. Так и напишите – умной девочке Елизавете.

– Ну, раз самая умная, – поддержал Сазонов молчавшую девчонку, – тогда напишешь сочинение, маленький рассказик, я его в свою книжку вставлю. И мы тебя обязательно пригласим к Новому году на елку. В Москву. Можем покататься с тобой на коньках на Красной площади, где Кремль, хочешь?

– Нет, Владимир Иванович, – покачала головой девочка, – в Москву не хочу. Спасибо. У вас хорошие рассказы. Особенно про Гусенка и Счастье.