– Вы тоже чувствуете, какое это необычное место? Кажется, моя грудь сейчас лопнет, настолько здесь иной воздух. Он свежее, чем в Квиливитре.

– Я ничего не чувствую. Какой воздух? – удивился Франтишек.

– Ты задыхаешься? – забеспокоился Роберт.

– Это не простая одышка. Когда стягивает горло, страдает тело. Сейчас же в спазмах содрогается моя душа.

– Каролина, я же говорил, тебя укачает. Давайте остановим карету и выйдем на свежий воздух.

Прокричав возничему, мужчины вышли из экипажа и помогли спуститься Каролине. Пока она пыталась восстановить дыхание, опираясь на руку Франтишека, Роберт вспомнил, как много раз в детстве видел этот странный замок, но родители ни разу не отвечали на его расспросы, а хозяева никогда не попадались ему на глаза. Детские фантазии шептали ему, что там прячут какую-нибудь незаконнорожденную принцессу, которая однажды выйдет и будет противостоять королеве, однако, в путешествии он надолго забыл об этом одиноком и загадочном строении.

– Франтишек, ты не знаешь, живет ли там кто-нибудь сейчас?

– Где? – одно слово дало Роберту понять, насколько брат был равнодушен к окружающему миру.

Сориентировавшись, чего от него хотят, Франтишек пояснил, что с владельцами их семья знакомств так и не имеет. Но замку принадлежит дурная слава – однажды там повесилась хозяйка, и с тех пор неизвестно, кому он перешел. Имущество не выставлялось на торгах, новые владельцы не изъявили желания познакомиться с давними жителями этих мест. Вот и все, что ему известно. После слов о повешении Каролина закашлялась еще больше – кажется, ее стошнило. Франтишек окликнул Марлу, которая все это время кокетничала с курящим хмурым возничим, и служанка отвела госпожу в сторону, принявшись ухаживать за ней. Разговор продолжался нескладно: Роберт так и не смог больше ничего узнать, так как Франтишек не интересовался, похоже, ничем, кроме охоты, отца, Квиливитра и Каролины.

– Брат, я хочу еще спросить, – Роберт кивнул в сторону девушек, – твоя жена болеет? Она плохо держится сегодня всю поездку.

Франтишек вздохнул.

– И да, и нет. Иногда она кажется мне совершенно нездоровой. Я думаю об этом, когда понимаю, что у нас до сих пор нет ребенка. Меня очень беспокоит это обстоятельство, потому что люди шепчутся в сторону моей Каролины, будто она «пустая». Я молю Бога, чтобы это было неправдой. Да, ее часто мучают головные боли. Она, как бы сказать… очень зависима от луны. Постоянно смотрит в небо и считает фазу. Раз в две недели ее мучают странные приступы, один из которых доводит чуть ли не до судорог, настолько тело не сидит на месте, а во время второго она спит весь день, не вставая с постели. Я уже сломал голову, потому что наш семейный врач ничего вразумительного так и не сказал. Он шепнул мне, что все дело в, так называемой, женской истерии, и заботы о младенце могут помочь ей оправиться от этой болезни. Я думаю, болезнь у нее никак не телесная; болеет ее душа. Да, Роберт, душа! Моя любимая страдает, чахнет и увядает, а ей так мало лет! Я не могу ничем развлечь ее: уговоры сегодня утром на театр стоили мне разбитого подсвечника, который она запустила в стену. Каролина деспотична к своим слугам: я прошу ее быть мягче, в нашем роду не принято так обращаться с наемной челядью! Мы всегда отличались уважительным отношением и человеколюбием к нашим работникам, но Каролина будто не терпит подле себя ни одной живой души. Тех, кто выше нее, она молчаливо обходит стороной, зато на тех, кто ниже, она сполна срывает злость на мир. Как мне жаль ее, Роберт! Что мне сделать? Как мне вдохнуть в нее жизнь? Она, очевидно, хочет забрать меня следом за собой в могилу, – он разошелся не на шутку, даже глаза его немного покраснели от быстрой речи.

– Вижу, тебе непросто с супругой, – протянул Роберт. – Я не нахожусь даже, что тебе посоветовать, мой дорогой брат. Я еще не познал на себе, что такое брак. Истерия? Вряд ли. Мы привыкли относиться к женщинам, как к глупым, неразумным существам, точно детям, которые шагу без нас не ступят, но, если у нее что-то болит, разве можно списывать это исключительно на скверный женский характер? Может, нужен другой доктор? Собрать консилиум? Не может быть такого недуга, которого не распознала бы современная медицина.

Не успели они закончить разговор, как Каролина выразила готовность ехать дальше. Остаток пути прошел на удивление размеренно и спокойно. Опера выдалась на редкость скучной. Константин неприкрыто зевал, а Аннета толкала его и бурчала, что он позорится, и ему должно быть стыдно. Молодые люди во время антракта пошли прогуляться в холл театра. Пока братья вновь говорили о семейных вопросах, Каролина ходила вдоль стен и рассматривала висящие картины. Остановилась она у сравнительно маленького произведения: женщина в длинном свободном платье, простоволосая, сидела на коне, а тот пил воду из пруда. Краски ночи, выраженные сочетанием темно-синих, зеленых и фиолетовых тонов, ярко выделяли белое одеяние; казалось, оно даже светилось. Белоснежные волосы доставали до самой спины лошади, и лицо героини представлялось настолько инстинктивно приятным и будто знакомым, что Каролина почувствовала, как нечто давно забытое сжалось внутри нее от тоски. Подпись внизу гласила: «Видение. Марек Г.». Она вдруг представила себя на месте героини. Вот бы ее волосы развевались на ветру, а конь быстро скакал вдоль реки, перепрыгивая болотные заросли и коряги! Она бы вдыхала ночной воздух и чувствовала себя дикой и свободной. Спрыгнув с коня, она скинула бы одежду и, абсолютно нагая, бросилась в реку, чтобы плавать и купаться в приглушенных лучах лунного света. Каролина даже закрыла глаза, чтобы получше вообразить такое видение. Казалось, что героиню вообще писали с нее самой, и обязательно в ее жизни настанет момент, когда все отойдет на второй план, и ничего не будет, кроме коня, деревьев, воды и ветра в волосах. Вдруг, это сцена из ее далекого будущего? Улыбка дрогнула на лице девушки – она сама не помнила, когда в последний раз ей доводилось искренне улыбаться. Приближавшиеся слезы защекотали веки, но она вспомнила, что находится в театре, и спрятала их.

– Франтишек, я хочу стать художницей, – заявила она мужу.

Мужчины растерялись.

– Я хочу научиться писать картины, – настойчиво повторила Каролина, как маленький ребенок, которому не выдали леденец после первой просьбы.

Те вновь переглянулись. Франтишек внезапно обрадовался. Наконец-то его Каролина проявила интерес к новому занятию! Значит, еще не все потеряно, она больше жива, чем мертва, ее сердце не камень, а всего лишь лед! Быть может, постепенно оживая, она сможет подарить ему настоящую семью? Было решено: нужно найти Каролине учителя рисования. Роберт пообещал помочь: он определенно больше вращался в творческих кругах, нежели Франтишек. Остаток оперы, дальнейший путь домой не произвели на девушку никакого впечатления. Время вновь потекло в привычном русле, и она вела себя подозрительно спокойно, что все удивлялись ее безмятежности. Они не знали, что последующие дни Каролина делала вид, что выздоровела от странной душевной болезни, только чтобы скрыть: внутри, в самых глубинах души, наверное, в самом сердце начал разгораться слабый огонек. Видение не отпускало ее воображение. Закрывая глаза, она видела ночную реку и обнаженное тело по пояс в воде. Кому же оно принадлежало – ей, или другой, незнакомой женщине, кого она скоро встретит, и кто точно изменит ее никчемную и пустую жизнь?

Около полудня небольшой экипаж остановился в одном из узких переулков городского квартала. Дверь кареты, издав глухой скрип, распахнулась, и наружу показался Роберт Лишка, а вслед за ним вышел гувернер. Воспитатель уже практически достиг пожилого возраста, о чем свидетельствовали его густые седые усы, но держался он весьма уверенно и достойно, что присуще тем, кто посвятил свою жизнь заботе о чужих детях. Роберт больше не считался ребенком, поэтому по возвращению из путешествия мужчина попросил у Константина расчет, и теперь проводил в Квиливитре свои последние дни. Привыкшие к тишине и уединенности поместья, они слегка удивились непрекращающемуся городскому шуму. С восточной стороны улицы прохладный ветер приносил запах рынка: несвежего мяса вперемешку с жиром и вонючими специями. Ругались купцы и покупатели, нещадно торгующиеся за последние несколько крон; мимо проносились лошади с гремящими колесами повозок. Роберт погладил кота, лакающего воду из лужицы под водосточным желобом, зашагал по каменному тротуару, и, догнав гувернера, прошел к дверям красно-коричневого здания с вывеской «ателье».