«Молодежь. Задержалась», — думает Денисова и с материнской нежностью вспоминает своих сыновей: старший работает на далекой стройке, младший служит в армии. «Чем они сейчас занимаются?» — пытается представить Денисова.

Из задумчивости ее выводит резкий толчок в спину, она теряет равновесие. В следующее мгновение сумка вырвана из рук, и два парня огромными скачками устремляются в темный переулок.

— Сыночки?! — успела вскрикнуть женщина.

В ответ раздался наглый смех и ломающийся голос:

— Молчи, бабка, если жить...

Дальше слов она не расслышала.

Преступники не гнушались ничем. За безнаказанностью следовала наглость. Наступила осень, сумерки приходили рано, и если прежде нападающие предпочитали действовать поздним вечером, то теперь они начинали грабить сразу же с наступлением темноты.

...Секретарь Алла Тишковская задержалась на работе дольше обычного и вышла из здания, когда темно-синее небо было усеяно яркими звездами, а со стороны реки долетало прохладное дыхание ветра, он изредка доносил звуки, которых днем совершенно не слышно: лай собак, мычание в слободе. Алла не торопясь подошла к реке, пересекла ее по мосту и направилась домой по слабо освещенной улице, ведущей к окраине слободки. Впереди замаячили фигуры двух мужчин: один высокий, косая сажень в плечах, другой щуплый, среднего роста. Они шли медленно, и Тишковская постепенно догоняла их. Оставалось не более тридцати шагов, мужчины остановились, было слышно, как они о чем-то переговариваются. Алла хотела перейти на другую сторону улицы, но передумала. Поравнявшись с неизвестными, почувствовала резкий запах спиртного и с неприязнью подумала: «Пьяницы».

Неожиданный резкий удар в затылок опрокинул ее на землю. Дальше все происходило, как в детективном фильме. Над ней склонились два лица: первое было закрыто черной полумаской, мелькнули лишь оскаленные зубы, один из которых отливал желтизной; второе, в очках с сильно выпуклыми стеклами, напоминало маску водолаза. В ужасе Алла дико закричала.

— Да заткни ты ей глотку! — грубо выругалась полумаска.

Липкая рука сдавила губы и нос: задыхаясь, Алла потеряла сознание.

Почти еженедельно в своих протоколах я фиксировал случаи один разнообразнее другого. По городу поползли слухи — один невероятнее другого, были обрастали небылицами. В горкоме партии было проведено специальное совещание, на улицах патрулировал почти весь личный состав местной милиции и десятки членов БСМ. Люди сбились с ног.

Иван Федорович укоризненно покачивал головой и озабоченно потирал переносицу. Прямых упреков он мне не бросал, все видели, как я измотался и изнервничался: с глазами, красными от бессонницы, я докладывал ему свежие факты и высказывал свои соображения.

«За столько лет работы я с подобным не сталкивался», — говорил Сычев. Он пришел в милицию сразу после войны.

Из области приехали оперативники, но оборотни, как мы прозвали преступников, словно смеялись над нами. Они осмелели настолько, что стали нападать на мужчин, а где встречали сопротивление — применяли холодное оружие.

И вдруг все стихло, как ножом отрезало. Городок наш постепенно успокоился. Новогодние праздники прошли без нервозной для меня обстановки, уже близился февраль. В природе все шло своим чередом. Несмотря на мороз, на реках в этом году дымились полыньи, изморозь медленно оседала на все окружающие предметы, украшая их причудливыми узорами куржака.

...В тот день я вышел из деревянного домика прокуратуры, где советовался по поводу вновь возникших версий, часов в шесть вечера, надеясь наскоро перекусить в столовой, а затем поработать допоздна. Направляясь к мосту, я смотрел, как посредине реки курится полынья, и размышлял, не перейти ли мне реку наискосок между промоинами по малоутоптанной тропке. До моста оставалось метров семьдесят пять, и я уже был готов свернуть в сторону, чтобы сократить путь и выиграть время, как вдруг во мне беспокойно задрожала какая-то жилка, забилась какая-то пружина...

С крутой насыпи от моста навстречу мне спускались два человека. В синеющих сумерках было трудно рассмотреть, мужчины это или женщины, да и особой остротой зрения я не отличался еще с десятого класса. Странное необъяснимое предчувствие подсказало мне: они, те, чьи преступные поступки я восстанавливал в памяти по мельчайшим деталям в течение полугода.

Какая-то слабость охватила меня; чтобы унять дрожь в руках и ногах, я приостановился и с жадностью хлебнул обжигающе холодного воздуха. Рассудок говорил мне, что такого не бывает, но разумные мысли я отбрасывал.

Незнакомцы неумолимо приближались, я уже видел, что один из них высокий и крепкий, а второй как сморчок около него.

Действуя как сомнамбула, я немного свернул в сторону, и мы пошли точно навстречу друг другу. Я — на насыпь, они — с насыпи. И мне, и им стало ясно, что линии нашего движения неминуемо пересекутся, казалось, что какая-то неведомая сила тянула нас друг к другу. Между нами оставалось шагов пять, когда мы внезапно остановились. Я смотрел на них снизу вверх и видел перед собой две пары настороженных глаз. Как будто со стороны услышал свой охрипший голос:

— Документы у вас есть, ребята?

Может быть, мой отчаянно-испуганный вид и пистолет в прижатой к туловищу руке подействовали на них ошеломляюще. А может быть, у меня в тот момент был воинственно-решительный вид — точно сказать не могу.

— Нет, документов нету, — испуганно то ли прохрипел, то ли прошептал высокий.

— Нет, — срывающимся фальцетом повторил оробело «сморчок».

Почему-то в этот момент я стал спокоен, собран и готов к действиям.

— Кругом, руки назад!

Незнакомцы повиновались.

— Шаг в сторону — стреляю без предупреждения, — добавил я и повел их обратно на насыпь, а затем через мост.

До милиции было немногим более километра, но тот путь мне дался нелегко. Нет, подопечные вели себя нормально, так что редкие прохожие и не подозревали, что я конвоирую их в милицию: идут спокойно два человека, за ними в четырех шагах — третий, который держит руку в боковом кармане пальто, где до боли в пальцах сжимает рукоятку «Вальтера» калибра 7,65.

Не могу сказать, что чувствовали задержанные, но я чувствовал себя прескверно. «Почему они не возражают и не сопротивляются?» — думал я, и воображение рисовало мрачные картины моего положения.

«Вот это практикант! — будут смеяться в милиции. — Напугал людей до смерти, пистолетом махал перед прохожими, видно, душа-то у него заячья».

Я представлял себе, как Иван Федорович, потирая переносицу, будет говорить: «Не ожидал, не ожидал. От кого, от кого, а от тебя не ожидал. Я считал тебя уже опытным следователем, а у тебя нервишки сдали, применил насилие к невиновным. Наверное, нужно тебе отдохнуть».

Одновременно с главной мыслью, как в калейдоскопе, мелькали какие-то отрывочные видения из прошедшей моей короткой жизни.

В двухэтажное здание милиции, обросшее всевозможными пристройками, я привел задержанных почти обессиленный. Наверное, за эти пятнадцать минут у меня появился первый седой волос.

Ответдежурный Володя Багров, энергичный оперативник, знающий, что к чему, понял без всяких слов и увидел больше, чем я: у одного из задержанных во рту блестела желтая коронка. Он быстро развел незнакомцев по разным углам дежурной комнаты, пригласил понятых и приказал помощнику:

— Обыскать!

Я уселся на деревянный диван, стоящий у стены, и равнодушно наблюдал за той суматохой, которая возникла в дежурке. Кажется, происходящее не доходило до сознания и не касалось меня. По-моему, я пришел в себя, когда услышал голос Володи:

— А нож зачем?

Помощник дежурного достал из-за пояса высокого отличный финский нож с наборной рукояткой из цветного плексигласа. У второго ничего не обнаружили, но позднее он рассказал, что по дороге в милицию сумел освободиться от улики.

К утру на столе у прокурора лежали протоколы допросов Евтухова и Поварова, в которых они описали все разбойные нападения, совершенные за полгода. Запирались они недолго: задержание было столь неожиданным, что, по собственному признанию, их словно парализовало.