— Ты сказал, что отправили миниботы. А результат?

— Боты вернулись только частично. Оказалось невозможным идентифицировать даже обнаруженные останки. Пробы были странные, будто и не человеческие вовсе. Ив считал, что произошла какая-то сложная химическая реакция. И мы не могли понять, все ли погибли.

— Прах их предков, — прошептал Тим.

Людвиг покачал головой, то ли понял, о чем речь, то ли наоборот, решил, что Тим несет бред.

— В любом случае мы собрали информацию и пытались сами ее проанализировать — вдруг бы что вышло. В результате не успели отправить капсулу, как на нас напали.

Людвиг замолчал, высматривая что-то в полированной гладкости проекционного стола. Тим его не торопил, давал собраться с мыслями.

— Все эти годы в плену меня окатывала злость на тебя, адмирал. Из-за убившего нас проекта. Захлестнет, отступит и снова. Но потом все реже. Одиночество роднится со смирением, а для злости и гнева нужна компания себе подобных. Но дело даже не в этом. Ты слишком самоуверенно влез на эту планету, но и мы хороши. Так глупо и наивно считали, что на орбите мы в безопасности. Думали, крейсер им не по зубам.

— Как же они смогли захватить крейсер? Даже не укладывается в голове.

— Технически никак не могли. Только с военной тактикой у них оказалось лучше, чем у меня, Артемова, Ива и всех остальных, — горько усмехнулся Людвиг и поднял глаза. — Изоморфы обвели нас вокруг пальца. Точнее вокруг своих скользких отростков.

Недооценишь врага — потерпишь поражение. Эту аксиому Тиму вбивали буквально с первого курса военно-воздушного училища и мощными аккордами запрессовывали в стенах военно-космической академии. Ее знает каждый и каждый думает, что уж он-то своего врага правильно оценил. Но как это установить? Там, где нет ни формул, ни алгоритмов, ни регламентов, все определяет мера уверенности в себе или же дух чрезмерной самоуверенности.

— Если бы мы не задержались с отправкой информации, не надеялись бы разобраться самостоятельно… Или сбросили бы капсулу в направлении Земли, закрылись бы щитами и просто ждали помощи, экономя каждую щепотку энергии. Тогда все могло быть иначе. И я бы не варился столько лет в кишечнике проклятого Орфорта. Ведь так просто поступить правильно, и знаешь, адмирал, что самое неприятное?

— Знаю. Как сделать правильно, ясно сразу. Но так не делаешь.

— Да. Будто правила безопасности лишают тебя свободы выбора. И все усложняют.

— Просто у богов и героев нет правил, — покачал головой Тим. — А нам слишком хотелось добраться до вершины.

Людвиг пробурчал что-то смутно несогласное и поднялся с места. Не понятно, почему его потянуло к куполу авиетки. Бесконечная серость Пояса Холода или возможность, не видя перед собой Тима, погрузиться в воспоминания.

— Мы почти сформировали пакет на Землю, но сообщение о приближении к крейсеру опознанного шаттла пришло раньше. Нашего шаттла. Системы автоматически подготовились его впустить. Можно было бы заблокировать шлюзы корабля. Но мы растерялись. Слишком надеялись, что кому-то удалось вырваться. Глупо. С чего бы? Еще глупее не подумать, что аппарат вполне может поднять раса, которая не стремится осваивать космос.

— Неэкспансивный тип развития встречается во вселенной даже чаще экспансивного, все это знают.

— Да. Но ведь они производили впечатление слабо развитых. Эта их жизнь в пещерах, вечная охота. Конечности, все равно как у животных. В тот момент в рубке дежурила моя помощница, Грета Новз, совсем девчонка, стажер-навигатор. Она запустила оповещение по кораблю, что те, кто спаслись, возвращаются. Остальные в тот момент совещались в лаборатории, пытались выработать алгоритм обработки полученных фрагментов и выявить измененные реагентом человеческие ткани. Вдруг вспыхивает оповещение: "Спаслись! Возвращаются". Такая радость и облегчение, что мозги напрочь отшибло.

— И вы их впустили?

— Все произошло слишком быстро и заполошно. Мы впустили. В последний момент Артемов сказал, что странно, что вы не летели, а ползли, как сонные мухи, и никаких сигналов не подавали. Я тогда удивился, но подумал, что нужна срочная медпомощь. И позже, в плену, вспоминал много раз, как шаттл шлепнулся в шлюзовой отсек. Будто даже не автоматика его посадила, а безрукий орангутанг. И фасеточные элементы были тусклыми. Но когда из створа вывалился Кларк, все сомнения, как ластиком, стерло.

— Кларк?

— Его подделка. Причем довольно топорная. Но кто бы это сразу заметил? А потом все завертелось в бешенном темпе. Мы не успели хоть что-то сделать.

Тим подумал, что никто из оставшихся не имел вживленного чипа и не мог моментально отдать мыслеприказ.

— Ив и Мик Джа погибли на моих глазах, — обернулся Людвиг, тени ломали и без того угловатое лицо. — Я никогда раньше не видел смертей, Граув. А уж тем более таких. Мгновение — и кровавые куски. Они не успели активировать скафандры. При повреждении те запустились автоматически, и системы крейсера отреагировали, выбросили репарантов, которые пытались запечатать, сохранить их жизнь. Но даже условно погибшим никто не стал. Изоморфы всех вышвыривали в открытый космос.

— Сожрать или уничтожить.

— Помнишь, как Мик твердил, что пожирающие плоть расы никогда не сдаются без боя. Более того, они преследуют жертву до ее последнего вздоха.

— Не оставляют шанса вырваться и не проявляют милосердия, — кивнул Тим. — Но тебя оставили в живых?

— Да. Уже в плену я понял, что почему. В каком-то извращенном смысле мне повезло. Стены Божественных Изысканий запросили только один образец. Опасались оскорбить своих богов, коллекционируя ложных.

— Что за Стены?

Находясь в плену, Тим никогда не слышал о таких, хотя Чага и не стремился что-то знать за пределами ростков собственного хозяина.

— Что-то вроде храма и научного центра. Исследования во славу богов и лучших путей трансформации.

— Тебя не мучили?

— Проводили опыты, — нехотя сообщил Людвиг, смыкая за спиной круг рук. — Было страшно, мерзко, иногда больно. Чаще терпимо, а еще чаще унизительно. Некоторые подробности не смогу рассказать, наверное, никому. Но по-своему они берегли единственный образец. Заботились о его сохранности. Освоили мой родной немецкий и даже общались со мной. Но чаще лезли напрямик в мозги без лишних расспросов.

Опыты в Стенах Изысканий звучало пострашнее пребывания в Нишах с таким же названием, где Ру выпускал на Чагу живую слизь. Не так больно, как на ветвях Ирта, но куда более омерзительно.

— Скажи мне, адмирал? Почему мы висим над этой пустошью, а не вернемся на корабль на орбите?

— Висим, потому что экспедиция не завершена. Мы не собрали информацию о том, что происходит на Орфорте.

— Мы — это ты и этот спящий красавец?

Людвиг с сомнением покачал головой, хотя во взгляде мелькнуло любопытство. Напряжение, видимо, его отпустило, раз прорывалась ирония. Против красавца не возразишь, а вот забытье Ирта с рефлекторным сращением частей Тим бы назвал не сном, а обморок с регенерацией.

— Почему ты считаешь, что он спит?

— А что еще ему делать? Пояс Холода для них время сна и трансформации. Все на планете теряет быстроту и агрессию, сворачивает щупальца внутрь и засыпает.

— Он не уснул. Бросился разрушать неорганическую часть Просторов, которую мы нашли, и срубился. Смотри, я тебе покажу.

Авиетка не далеко улетела от груды камней, в которую превратился замерший кусочек орфортской природы. Если ее развернуть, Людвиг увидит сквозь купол все еще поднимающиеся вверх, не добитые изоморфом ветви. Запись короткой схватки объяснила все и сразу. Проекция в ускоренном режиме отыграла прыжок боевой "каракатицы", яростную пляску ветвей и лезвий, взрывы цветных искр на месте неподвижных плетений и форм. Все-таки Ирт слишком легко их разрушил. По химическому анализу соединения должны обладать алмазной твердостью. А тут — калейдоскоп стекляшек под лапами изоморфа. Вероятно, не цельные камни, а замки из алмазного песка. И в процессе короткой схватки с ними Ирт мгновенно дошел до состояния распадающегося веника.