Платформа впереди исчезла с короткой белой вспышкой. Значит, сейчас наступит и ее очередь исчезнуть. Только бы спасатели не ошиблись с выходом из этой кроличьей норы. Ведь именно так погибли ее родители. Авиетка дернулась, и темнота накрыла Джеки, отправляя в прошлое.

… Папа смеялся, катал ее на шее, говорил, что когда она вырастит, то сможет увидеть мир вокруг с еще большей высоты. Джеки тоже смеялась и отвечала, что уже каталась на авиетке и на небоскреб забиралась много раз. Видела все вокруг, как птички видят, а так высоко девочки и мальчики не вырастают. Папа твердил, что вырастают и видят даже дальше, чем самые зоркие птицы, при этом даже глаза не открывают.

— Ты глупый, па. С закрытыми глазами ничего как раз не видно, сразу становится темно. Темнее, чем ночью под одеялом. И фонариком нельзя посветить.

— Фонарик и не понадобится, Клюшонок. Ты научишься видеть весь мир сразу сквозь темноту. Дома и деревья, и на любом расстоянии.

— Тогда мне станет скучно, и незачем будет гулять.

— Ну почему? Если ты видишь у ворот мячик, разве тебе не хочется подойти поближе, взять его в руки и рассмотреть.

— Ага, — захихикала Джеки. — И подкинуть.

— Да, и подкинуть.

— Так гораздо интереснее, чем смотреть.

— Ну вот! А когда ты увидишь сразу все мячики вокруг, станет еще интереснее.

Джеки задумалась. И правда, много мячиков — это много дел, все не переделаешь, и скучать некогда.

— А мама так умеет?

— Ну, конечно, ты же знаешь, что наша мама умеет все.

— Тогда я согласна. Я хочу видеть весь-весь мир сразу и даже когда совсем темно. Ты научишь меня?

— Обязательно.

Но папа не успел преподать загадочную науку. И сам ошибся. Шагнул на изнанку мира и провалился в огненную дыру. Ему и маме надо было остаться на Земле. С Джеки и с Лешкой. В месте, о котором папа, наверняка, знал все…

Сознание резко вынырнуло в вялом, почти не управляемом теле. Какую-то секунду Джеки не понимала, куда исчез папа и почему вокруг карусель звезд. Она не дома и не маленькая девочка. Ночью приехала в Дублин к Лешке, за несколько часов ее вышвырнули в космос и загнали в кросс-переход. А это — выход из норы. И здесь холодно. Почему так ужасно холодно и темно? Джеки едва могла разглядеть внутренности кабины. Протянула ватную руку к мертвой панели управления. Значки на ней показались тусклыми пуговицами, пришитыми к плюшевому валику. Касание и вспыхнула голограмма. По куполу побежали огоньки, возвращая чувство реальности. Через пару мгновений Джеки осознала, что за куполом плывет громада Юпитера с темным на его фоне силуэтом станции. Теперь все в порядке. Станция примет, до нее не сложно добраться. Джеки сжала рычаги управления.

Спокойно. Это не трудно. Никаких проклятых кросс-переходов. Даже без указаний и оранжевых буйков вдоль пути понятно, куда лететь и как пришвартоваться к этому прекрасному и защищенному месту. На учениях во время призывов она множество раз выполняла такие упражнения: влетала внутрь станций и крейсеров. Джеки вела машину торопливо, ощущая острое желание ускориться, открыть пинком дверь в космический дом. Спрятаться от всей этой черноты, пустоты и неопределенности. На станции будет много людей, можно связаться с Майклом, Лешкой или с Мариной, с которой даже не попрощалась, собираясь на "Горизонт". Дура, дура, дура! На станции Джеки наконец объяснят, что происходит.

В последний момент сквозь шум мыслей она уловила, но не разобрала, какое-то неприятное и тревожное предупреждение, оттранслированное на экран. Не успела запросить повтор, как ложемент обхватил тело. И Джеки снова упала в кроличью нору кросс-перехода.

Время застыло, оставляя в прошлом спасительную станцию близ Юпитера. Неужели она все-таки умрет в этот проклятую ночь расставания с Майклом?

… Тянулся очередной невыносимо тоскливый и пасмурный день в дублинской конуре брата. Джеки еще с утра хотела уехать, прошвырнуться под парусом вдоль берега Австралии. Но что-то мешало оставить Лешку в одиночестве. Он был подозрительно медлительным и молчаливым и не стремился запереться в дурацком кабинете. Полдня они бродили по сумрачной квартире, что-то жевали, ковырялись в политеке и перебрасывались малозначительными фразами.

Джеки с чашкой горячего шоколада устроилась на подоконнике, посматривая то на вяло ползущие под мелким дождем тротуары, то на Лешку, который валялся на кровати с ядовито желтой гитарой и извлекал из нее кошачьи, мало гармоничные звуки.

— Когда родители погибли и появился ты, я никак не могла понять, почему они не сделали все наоборот. Не вернулись сами и не отправили дальше тебя, если уж кому-то нужно было лететь к той проклятой звезде.

— О! Ты меня ненавидела, сестренка?

— Немного. Ты появился вместо мамы и папы, заставил бабушку плакать и возиться с тобой. Это казалось неправильным. Нечестным.

Лешка хмыкнул и резко дернул две струны. Гитара обижено взвизгнула, так, что захотелось заткнуть уши.

— Но потом ты меня очень быстро полюбила. За красоту и сообразительность.

— За наглость, — хмыкнула Джеки. — Но все равно. Я тогда правильно рассудила, что, если уж кого-то засунули в спасательную капсулу и послали обратно, значит, впереди ждали опасности. Непонятно только зачем к ним лететь, а спасать невесть кого мелкого и вопящего?

Быстрые пальцы побежали по струнам, и чуть разогнавшуюся мелодию прервала прихлопнувшая по грифу ладонь.

— Наверно, на борту остались только капсулы для младенцев. Не пришлось выбирать, кому возвращаться, а кому продолжать путь. Можно было бы спасти дюжину младенцев, но их не успели нарожать.

— Кончай дурачиться, Лешка. Я ведь и до сих пор не понимаю, как они могли отправить тебя одного, а сами полететь дальше. А если бы и ты погиб?

— Тебя не поймешь, Джеки, то зачем меня спасать, то вдруг я погибну. Ты из-за чего переживаешь?

— Из-за всего! Что родители погибли, и ты чуть не погиб. И стал каким-то бесчувственным идиотом. Тоже мне звездный подкидыш!

Ей захотелось шмякнуть все еще полной чашкой по лбу братца, но пока до него доберешься, растеряешь весь пыл. Джеки посмотрела на густую шоколадную жижу, сделала крупный глоток, чтобы потушить злость, и закашлялась.

— Джек, — протянул Лешка.

Он приподнялся, опершись на локоть и все еще держа в руке гриф гитары. Смотрел внимательно, пристально.

— Ну что?

— Я тоже не понимаю, что там произошло у наших родителей. Думал, что есть какие-нибудь секретные документы про это, и я их найду, но… ничего. Почему они оказались внутри звезды, а я снаружи? Случился ли неудачный кросс-переход или что-то еще? Нет никакой информации. Но я еще надеюсь когда-нибудь это выяснить.

— О, я знаю, что ты не умеешь сдаваться. Обещай, что сразу расскажешь, пусть хоть тысячу раз все будет засекречено!

— Обещаю, — улыбнулся брат и снова улегся.

Какое-то время Джеки молчала, вслушиваясь в странную неровную песню струн. Мелодия затихала и вновь набирала силу, а голос затягивал в калейдоскоп образов и воспоминаний.

— Знаешь, папа не называл меня ни Джеки, ни Жаклин. Он звал меня Клюшонок. Птичка Клюшонок, сидящая на плече.

Лешка приподнял голову, уставился, изобразив на лице нечто радостно-издевательское.

— Ты попалась, птичка Клюшонок! Значит, я буду называть тебя просто Клюшка.

— Только попробуй, идиот!

Покрепче ухватив чашку с недопитым шоколадом, Джеки рванула к кровати. Прыгала прямо на развалившегося братца, но тот увернулся и исчез. Какая-то сила перевернула Джеки, протащила сквозь Дублин и выбросила в пустоту…

Снова космос. Многоглазое чудовище с бездонной жадной утробой. Она завертела головой, пытаясь понять, где теперь оказалась. Звезды выглядели чужими. Размытые ледяные спирали незнакомых галактик, призрачно мерцающие пятна на непроглядно черном полотне и россыпи алчных глаз затаившихся во тьме чудовищ. Нет, Джеки не затеряется в какой-то дыре вселенной. Не превратится в пепел и бесприютный мусор. Не она. Просто нужно разобраться. Все вспомнить и правильно действовать.