— Думаешь, что мне нужна человеческая еда?

Тим развернулся и скривил рот. Опять в глазах засветился вызов.

— Пропал аппетит? Раньше ты заглатывал даже не глядя. Да и в Нишах пира пожирал целые корзины чего-то давно мертвого и куда более гадкого, чем разваренный рауд, которого позволялось есть мне.

— В Нишах пира изоморфы едят и живое, и мертвое. И последнее не для питания, а для чистки ростков.

— Такие грязные изнутри? Ну, конечно. Между ростками застревают останки безмозглых голубатов и недоношенных хургов. Гниют там.

Можно было и согласиться с убогими человеческими представлениями. Но что-то лишнее пряталось в словах, проступало в прищуренных глазах, в напряженных уголках рта. Издевка — всплыло слово. Чага хочет стать равным. Даже забраться выше. Не с помощью силовой пленки, а с помощью слепленной из звуков издевки. Пусть строит из себя звездного капитана. Во время долгого полета Ирт был частью Чаги и корабля и узнал о людях много занимательных вещей.

— Мы их хотя бы вычищаем. А вы едите разваренные останки, раздуваетесь от мертвечины, и она превращается в брюхе в вонючую кашицу. Потом, наслаждаясь, избавляетесь от нее и стараетесь припрятать. Каждый из вас любит это занятие — избавляться и прятать, но никогда не обсуждает его с другими. Люди поглощают останки вместе, а дальше возятся с ними по углам и в одиночестве. Лицемеры, как и во всем!

Тимоти замер и захлопал глазами. Ирт подался вперед, вглядываясь в выражение лица. Землянин словно с разбегу налетел на кусок камня. Потом взвыл, и искры веселья и удивления рассыпались во все стороны.

— Предлагаешь нам срать совместно? Ты — неотесанное, далекое от человеческой культуры чудовище!

— Человеческая культура — это наслоение лицемерия. Изоморфы не лицемеры, а натуралисты и естествоиспытатели. Я все проверяю на ощупь, запах, вкус и описываю точными словами. Впрочем, ты и так это знаешь.

Лицо капитана помрачнело.

— О том, что добрался ростками даже до моего дерьма, сообщать необязательно.

— Почему? — Ирт чуть увеличил собственные глаза, вылепляя черты того, что называлось у людей изумление. — Признайся, это же весомая часть твоего существа. Ты же пытаешься взглянуть вглубь себя? Начни с этого.

Тим булькнул горлом. Кожа приобрела красноватый оттенок. Человеческое существо внешне не менялось, сколько ни прорастай. Но слова его делали разным.

— Твои жалкие глаза могут смотреть лишь перед собой, — продолжил Ирт, испытывая удовольствие от собственных слов и вида Чаги. — А я могу помочь и описать то, что ты не в состоянии увидеть.

— Иди в задницу, Ирт! — огрызнулся тот.

Клетки изоморфа забулькали весельем. Внутри Тима не было постоянства, и разум его не всегда работал верно.

— Сначала был недоволен, а теперь сам посылаешь.

— Это фигуральное выражение. Означает — оставь меня в покое.

— Посмотрим, что скажешь, когда через пару часов тебя начнет ломать по-настоящему.

— Чертов изоморф!

И Чага с грохотом впихнул пластину в кастрюлю.

— Не вырони углеродные соединения из картриджа синтезатора, дружок.

Фигура замерла у загудевшей кастрюли.

— Ты быстро учишься, орфортец.

Голос звучал глухо и напряженно. Ирт опустился на спружинившее под ним сидение и раскинул в стороны человеческие ноги.

— Ты даже не представляешь, насколько быстро, землянин.

***

Неудобно скроенное тело. Кости вставлены в кости и гнутся только по сочленениям. Стоит наклониться и уже ищи железный штырь, чтобы не упасть. Как еще одну кость. И летающая банка по имени крейсер состоит из расставленных там и сям костей. Или внезапно возникающих. Неуклюжий, негнущийся человеческий мир. В котором зверушка становится слишком нахальной. Ирт смотрел с верхнего уровня на Тима, расположившегося у встроенных в стены экранов.

— И что нового сообщают твои выползни, звездный капитан?

Тот взглянул вверх, но не издал ни звука. Ирт следил за движениями. То, что его человек рядом, успокаивало, как колыбель в Нише снов. Ледяные буркалы Ру видели насквозь, как глубоко Ирт врос. Готов терпеть охоту Чаги на него самого и забывать пленки силы. Остается послушно дожидаться слов и решений. Пояс холода лишал права убить, вытягивал силу ростков. Ирт должен был уйти к сердцу Стен. Но болтался над ними.

— Пришли подтвержденные данные о химическом составе воздуха и почвы на планете. Никаких смертельных отклонений.

Чага говорил будто сам с собой, что-то переключал на экране и не оборачивался. Люди обожают свои технические фокусы. То заставят пустые углы проекциями, то расцветят экранами стены и щелкают кнопками. Подменяют жизнь картинками, железными штырями и набором ученых слов.

— Значит, спускаемся, — коротко рыкнул Ирт.

Ростки бунтовали, сжимались в тугие кольца.

Тим пожал плечами. Вроде как нехотя, небрежно. Решил разговаривать спиной. Боится сказать лишнее. Чага не болтал про себя так много, как в тот раз, когда Ирта охватило бессилие холода. Испугался человечек, что останется один, и взялся жалеть себя. Но Ирт одного не оставит. Никогда теперь.

— Низкая температура, минус пять по Цельсию над поверхностью планеты. Правда под ней поднимается и быстро. Это очень странно, полметра глубины, и уже плюс пятнадцать. Может, не успела промерзнуть?

Тим обернулся, задрал голову и прищурил глаза. Ждет ответ и не верит, что его получит.

— Не промерзнет.

Промолчал. Надеется на пояснение? Зря. Может, когда поубавит капитанского гонора…

— Почему? Говорит твой опыт натуралиста и естествоиспытателя? Или можешь объяснить?

Смеется нахал, культурно человеческий. Это даже нравилось Ирту. Он покачнулся и чуть не спрыгнул. Ростки зашевелись, стремясь забраться в тугие сосуды, искупаться в крови и пополнить силы. Почему ни Чага, ни капитан Тим не смеялись, когда Ирт прорастал внутрь? Наоборот. Как заставить человека булькать весельем, а не вопить от боли, когда проникаешь в него.

— Зачем тебе объяснения? Ты и без меня разберешься. Как у вас там: сила гравитации составляет…, состав воздуха позволяет…, магнитное поле влияет…, тектоническая активность проявляется… И в таком вот духе, — с ленивым удовольствием произнес Ирт.

Лицо Чаги забавным образом вытянулось. Хочет оставаться главным умником в этой космической банке.

— Значит, ты все понимаешь, но строишь из себя тупого громилу.

Ирт нахмурился, поднял руку и покрутил кистью.

— Строю из себя прикрытого лоскутами хомо сапиенса. Боги снабдили его костяной коробочкой с горстью нейронной слизи. Он теперь вытягивает шею, говорит культурно и фигурально. Ничтожество с планеты Земля. А тупой громила — это тоже самое, что бешенный куст?

Тимоти хмыкнул и, престранно измяв лоб и изогнув брови, кивнул.

— Практически. Это бешеный куст, с виду похожий на огромного морпеха. Думает он не коробочкой, а конечностями. Ими же и размахивает.

— Если думаешь тем, чем пользуешься, то выживешь на охоте. Этому учат молодняк, прежде чем выпустить на Просторы. Но человека бесполезно. Вера, что коробочка — венец творения вскружила вам голову.

— Растешь в моих глазах. Сначала ученый, а теперь философ и поэт.

Изоморф рожден, чтобы расти и врастать. Ирт отпустил внутреннюю пружину, перебросил себя через поручень верхнего яруса и прыгнул вниз. Рухнул всем весом на ячеистый пол. Сила удара сдавила ростки и сразу расправила. Чага отпрянул в сторону. По тонким ребрам скафандра побежали оранжевые проблески. Встревожился. Хочет затянуться коконом и слепить шлем вокруг головы, чтобы спрятать влажное нутро.

— Не трону тебя, — протянул изоморф. — ты сам напросишься.

— Иди в задницу, Ирт. В собственную. Она у тебя теперь есть.

Боится. Но проблески потухли. Поверил или сделал вид. Слабое создание человек изобретательнее тысячи голодных офуров. Строит мертвые легионы и отдает им приказы. Они двигаются от планеты к планете, растопырив железные лапы, берут пробы, создают иллюзии, строят дороги сквозь космос. А выползни в прозрачных пленках играют в богов. В одного Ирт врос так глубоко, что не меняющее форму отродье стало казаться красивым. Тонкая светлая ткань скафандра закрывала конечности водянистого туловища. Белые пластины огибали плечи, тянулись ребрами вдоль рук и обхватывали запястья. Их квадраты и кольца повторялись на ногах, прорезали грудь и спину. Вставки не для уважения в чужих глазах, как гребень Удру. В них прячется мощь и изобретательность землян. Тим — зло, как и все люди, и мучительная загадка из теплой крови и смеющихся глаз. Его невозможно изменить, но он все меняет.