– Знаете что? – я скрипнул зубами и обвел собравшихся рукой. – Раз такие смелые – идите и говорите это Картеру, а не мне. А то взяли моду спорить с тем, кто априори ничего вам не сделает. Давайте, вперед. Герои недоделанные.

– Мы, может, и не герои, – процедила девушка, не сводя с меня взгляда. – Но уж точно не трусы. В отличие от вас!

Воцарилась такая тишина, что я услышал шум прибоя и пронзительные крики чаек. Назвать трусом родственника императора – это перебор даже по меркам сложившихся обстоятельств. И это прекрасно понимали сами студенты, потому и прикусили языки в ожидании развязки.

Работая в школе, пусть и совсем недолго, я прекрасно знал, что новый класс всегда начинает знакомство с прощупывания границ дозволенного. Можно ли шуметь? А опаздывать? А сидеть в телефонах? И стоит дать слабину в одном вопросе, как баловство тут же пустит метастазы, заразит весь коллектив и превратит учебный процесс в ад. Если же сразу одернуть зарвавшихся детишек и подавить их наглость своим авторитетом, они притихнут и станут доставлять гораздо меньше проблем.

Проще говоря, если учитель позволяет слишком многое, у него и медалисты превратятся в завзятых отморозков. Если же сразу ставит засранцев на место, то и полный класс хулиганов будет ходить по струнке. Знаем, проходили, но что я мог сделать сейчас? Вызвать родителей? Ха-ха, смешно. Отстранить от занятий? Это уже не в моей власти. На дуэль, блин, вызвать? Ага, с моим-то даром… Но и оставить столь серьезное оскорбление без наказания – значит опустить себя на уровень грязи. Что же, придется как-то выкручиваться и соображать на ходу…

Впрочем, всегда можно сослаться на случайно вырвавшееся словечко. Девушка, на эмоциях, не подумавши – пусть заберет сказанное обратно и принесет извинения: уверен, этого вполне хватит, чтобы сохранить лица нам обоим. Поэтому расправил плечи, набычился и шагнул вперед, нависнув над дерзкой леди, как шкаф.

– Ну-ка повтори, что сказала? – произнес тоном завзятого гопника, посчитав, что для экивоков и этикета не время и не место.

Но как оказалось, сказанное было вовсе не случайностью. И девушка повторила, причем в довесок еще и обосновав свое мнение.

– Вы трус! – прошипела она. – Трус, бездарность и пятно на репутации семьи! Думаете, о вас никто ничего не знает? Думаете, вы с неба упали или появились из ниоткуда? Вы ленивы, несмелы, алчны и завистливы. Вы никогда не работали и не служили, предпочитая сидеть на шее своего же народа и пользоваться благами титула. И даже когда началась Война, вы продолжили гулять на балах в Петербурге, вместо того, чтобы поехать на фронт, как все ваши братья. И чтобы совсем не опозориться перед подданными, вас послали сюда, перед тем отправив на пенсию человека, который не сдал бы академию самому дьяволу! Я презираю вас. Вы недостойны ни своей фамилии, ни своего статуса, ни своей Родины. Можете убить меня за эти слова – уверена, на это храбрости вам хватит. Но вы ничего не сделаете с той гнилой правдой, что тянется за вами из самой столицы!

Раунд, млять!

И что тут ответить на такую отповедь? К счастью, долго думать не пришлось – двери распахнулись, и в холл вошла колонна пулеметчиков. Здоровяки в кирасах встали кругом вдоль стены, держа оружие наизготовку, и только после этого в помещение вошел Картер в сопровождении десятка офицеров.

– Смотрю, вы уже готовы к присяге? – толстяк пыхнул трубкой. – Похвальное рвение.

Девушка резко крутанулась на каблучках с явным намерением высказать нечто подобное и британцу. Но я уже успел узнать, чем бы тот ответил на такую дерзость, поэтому схватил наглячку за шею и притянул к себе. И чуть слышно, но достаточно грозно прошептал на ухо:

– Заткнись, прошу тебя, не усугубляй положение. Эти люди – мясники и убийцы, не нарывайся, иначе тебя запытают до смерти и за половину того, что ты мне сказала. Их не взять грубой силой, их не одолеть прямым ударом. Включи мозги и не подставляй ни себя, ни товарищей – поняла?

Бунтарка вырвалась, оттолкнула меня и встала в строй, не сказав ни слова. Дура набитая. С другой стороны, понятия о чести и долге в двадцать первом веке принципиально иные, нежели сто лет назад. У нас в школе до сих пор висит плакат о том, как вести себя в случае захвата заложников – хотя казалось бы, уже давно не актуально.

И там черным по белому написано: выполнять все требования террористов, какими бы унизительными они не были. Но благородные чародеи из тысяча девятьсот пятнадцатого года вряд ли стали бы прислушиваться к подобным правилам.

– Клятва предельно проста, – сказал капитан. – Но последствия ее нарушения – более чем серьезные. А теперь каждый из вас произнесет такие слова: клянусь верой и правдой служить делу Короны и ее посланника Далласа Картера, пока он не освободит меня от сего бремени. Повторяйте!

Лорд стукнул тростью в пол, однако никто из студентов не издал ни звука. Все стояли, как пленные партизаны, вскинув подбородки и не мигая глядя сквозь налетчиков.

– Послушайте, – я протиснулся сквозь ряды учащихся и встал напротив толстяка. – Мы обещали вам пуд в день – вы получите пуд в день. Какой смысл попусту сотрясать воздух?

– Попусту? – британец хмыкнул. – Вы же чародей. Вам ли не знать, что сила происходит из слова, а слово обладает силой? Да и ваши подопечные отлично это понимают, потому и молчат. Но либо вы заставите их говорить, либо придется мне.

– Уверяю, в этом нет нужды…

Сердце словно сжали раскаленными тисками. Миг спустя горячая тяжесть перекинулась на легкие. Я схватился за грудь и попытался вдохнуть, но не смог. В затылок впились иглы, боль стремительно нарастала, как перед инсультом, а страх готовился перерасти в агонию.

– Я не просил вас со мной спорить, господин Романский, – холодно произнес Даллас. – Я приказываю, а вы исполняете – любая иная форма общения приведет только к боли и страданиям. Не понимаете умом – поймете телом.

Мучение закончилось, но мне все равно стоило немалых усилий устоять на подкосившихся ногах. Обливаясь потом и все еще держась за грудь, я отошел в сторонку и привалился плечом к колонне, что поддерживала потолок. После пережитого желание нарываться улетучилось, как дым в бурю. А что до студентов – то бог им судья. Хотят ощутить нечто подобное – пусть выеживаются дальше.

– Я даю вам последний шанс присягнуть по-хорошему. В противном случае пеняйте на себя.

И снова никто не проронил ни слова. Картер выждал полминуты, пыхнул трубкой и махнул подельникам. Офицеры расступились, и собравшиеся увидели молодого юнгу, что вел за руку девочку лет семи в белом кружевном платьице. Ребенок тащил за собой плюшевого медведя и во все глаза таращился на открывшееся взору великолепие.

– Тебе нравится? – с теплой улыбкой просил капитан.

– Да! – малышка в восхищении распахнула рот. – Здесь так здорово! Я всю жизнь мечтала побывать в академии!

– Наслаждайся, моя дорогая. А вы двое – подойдите сюда.

С грацией заводных автоматов приблизилась пара пулеметчиков. Картер сделал жест рукой, словно собирался позвонить по телефону, после чего один стрелок забросил оружие за спину, а второй снял со своего Льюиса ремень. И уложил ствол на плечо соседу так, чтобы получилась перекладина. И что-то подсказывало, что Даллас вовсе не собирался заняться воркаутом, хотя с учетом роста амбалов, он вполне мог использовать их как турник.

Нет, на ремне завязали небольшую петлю, и солдаты превратились в живую виселицу. Девочка не сразу заметила этот ужас, а когда британец подвел ее ближе, невинно спросила:

– Это что, качельки?

– Да, милая, – в тоне капитана не скользнуло ни намека на эмоции, словно он собирался просто выгулять собаку. – Сейчас ты на них покачаешься.

У меня чуть второй раз не случился приступ. Позабыв о страхе и боли, я рванулся к ублюдку и вскинул руки.

– Да вы совсем с ума сошли?! Это уже ни в какие ворота не лезет!

– Присяга, – холодно проскрипел Даллас. – Немедленно. Детей в городе еще полно. Не вынуждайте брать грех на душу.