— Меня не так-то легко убить, сэр Дракон! — закричал вновь обрётший мужество сэр Питер, сжимая обеими руками свой меч.

— Вы, сэр рыцарь, не умрёте как честный воин, — спокойно ответил сэр Генри. — Тот ручей, что привёл вас сюда, отгорожен от этой ямы специальной заслонкой. Мой слуга Ахмед, пожелавший оставить свою родную Палестину и остаться со мной до конца дней своих, сейчас поднимет заслонку и пустит воды ручья в яму. Вы утонете, как крыса в ведре, точно так же, как и все ваши предшественники из свиты принца Джона.

— Вы будете гореть в аду, Локсли! — прорыдал сэр Питер, роняя меч.

— Возможно, — печально ответил сэр Генри. — Но не из-за вас. На моих руках не будет вашей крови, подлые прихлебатели принца-негодяя, хоть это и не имеет особого значения. Перед отправкой в крестовый поход наш святейший Папа заранее отпустил всем его участникам, и мне в том числе, все прошлые и даже будущие грехи. И всё же вы умрёте не от моей руки. Я спас Ахмеду жизнь в Палестине. Потом он дважды спас меня от смерти. И поэтому, когда Ахмед попросил у меня привилегию на поднятие заслонки, я не смог ему отказать. Убийство христиан приближает его к мусульманскому раю. Ахмед живёт в пещере и убивает всех, кто осмелится подняться на Драконью гору. Это тоже способствует всеобщему убеждению, что дракон действительно живёт на этой горе, и сейчас уже никто из окрестных жителей не рискует приближаться к ней. Что ж, сэр Питер, приятно было побеседовать с вами, но меня ждут в замке более насущные дела…

— Подождите, сэр Генри! — закричал рыцарь, лихорадочно пытаясь избавиться от тяжёлых доспехов, но его голос заглушил победный «рёв дракона», и поток ледяной воды обрушился на голову сэра Питера…

…Едкий пот щипал глаза. Видимо, какой-то осколок повредил систему теплообмена, и теперь Олег плавился от жары, хотя за тонкой оболочкой его скафандра был космический холод. Космонавт не чувствовал собственного тела, паря в пространстве между Марсом и Землёй.

Пропала связь с Центром, и командир приказал Олегу проверить внешнюю антенну. Олег, недовольно ворча, натянул скафандр и вышел в космос. «Внизу» оранжевым апельсином пылал Марс, «вверху» голубым бриллиантом сияла Земля.

— Красота! — воскликнул Олег и повернулся к антеннам.

Что случилось в следующее мгновение, он мог только гадать. Корабль внезапно взорвался! Скорее всего, несколько микрометеоритов прошили его корпус. Олега отбросило взрывной волной, страховочный трос длинным хвостом парил где-то за спиной. Чёрное облако из обломков корабля, мгновенно замёрзших запасов воздуха, воды и топлива огромной кляксой расплывалось между космонавтом и Землёй. Олег даже не пытался искать других членов экипажа. Зачем? Выжить никто не мог.

— Кому повезло больше: мне или им? — невесело подумал он. Смерть товарищей была мгновенной. А вот ему придётся умирать долго и мучительно. Надежды на спасение нет. В Центре наверняка уже знают, что корабль взорвался. Спасательной экспедиции не будет — кому придёт в голову, что во время взрыва один из членов экипажа случайно оказался снаружи и уцелел? Но даже если бы там и узнали правду, то никто не успеет найти Олега в этом месиве обломков прежде, чем у него закончится кислород. — Я задохнусь, как рыба, выброшенная на берег, — обречённо констатировал космонавт.

Можно, конечно, самому ускорить процесс — разгерметизировать скафандр. Но ведь это же будет грех самоубийства! Нет, Олег не был верующим человеком, хотя и носил на шее крестик. Его дала ему при прощании перед полётом к Марсу мать. Простенький крестик на обычном шнурке.

— Надень, — всхлипывала мать. — Он убережёт тебя от беды.

— Сберёг, — угрюмо скрипнул зубами Олег. — А дальше-то что? Муки удушья? Или меня скорее убьют перегрев и радиация? Зачем терпеть бессмысленные мученья?

Но, как и многие атеисты в последние моменты жизни, космонавт не спешил самолично лишать себя жизни. А вдруг всё же «там кто-то есть», и за грех самоубийства придётся держать ответ и платить ещё более страшными и продолжительными муками?

— Не довезём! — прохрипел врач, стараясь перекричать вой сирены реанимобиля. — Множественные переломы, в том числе и позвоночника. Разрывы внутренних органов. Очень большая кровопотеря. У парня, на первый взгляд, цела только голова — шлем спас. Хотя сотрясение мозга наверняка есть.

— Неужели пятый «груз двести» за этот месяц везём? — спросил дюжий санитар, из-под халата которого проглядывала десантная тельняшка, и разразился матом, не стесняясь присутствия молоденькой медсестры. — Чёртовы стритрейсеры! Гоняют на купленных за папины денежки машинах и мотоциклах, как угорелые, — злобно прорычал врач. — Насмотрелись голливудских боевиков, идиоты! А наши российские дороги — это вам не американские шоссе! Вот и этот ни с того, ни с сего вылетел на встречку на своём навороченном мотоцикле и врезался в гружёный «Камаз». Не довезём пацана. Он уже практически труп…

— Так мозг-то ещё живёт! — всхлипнула медсестра, показывая врачу на прибор.

— А что толку? — махнул рукой тот. — Да и не жизнь это.

— А что же? — удивился санитар.

— Говорят, у человека перед смертью вся его жизнь перед глазами проносится. Вот это оно и есть.

— Какая там у этого бедолаги жизнь? — в голос зарыдала медсестра. Она достала из кармана окровавленной куртки водительские права разбившегося парня. — Олег Махов. Шестнадцать лет всего! Что он видел?

— Не плачь, Натаха! — прогудел санитар. — Обо всех сердце рвать — никакого здоровья не хватит.

— Что он видел?.. — продолжала рыдать медсестра.

— То, что мы с тобой ещё не видели, — попытался неуклюже сменить тему санитар. — Его дружки сказали, что они из кинотеатра ехали. Новый американский боевик смотрели. Про полёт на Марс. Давай тоже сходим в выходной, посмотрим? А, Натах?

— Хватит болтать! — резко сказал врач. — Пацан умер. Наташа, отключай приборы. Опять не довезли…

…Дышать становилось всё труднее. Сквозь слёзы Олег видел, как всё увеличивающаяся клякса обломков, превращаясь в чёрную кисть огромной руки, надвигается, затмевая звёзды, на призывно блестящий шарик Земли.

— Мы умрём вместе, — понял Олег. — Я и весь мир…

— Алло, мне нужен Одиссей.

— Я слушаю. Кто это?

— Ты меня не знаешь. Нам нужно поговорить.

— Говорите.

— Не по телефону. Лично.

— О чём? Кто дал Вам мой номер?

— Всё расскажу при встрече.

— Я сейчас занят. Когда освобожусь, не знаю.

— У нас полно времени — Лена вернётся не ранее, чем через полчаса: в магазине большая очередь в кассы.

— Лена? Вы — Игорь?

— Да. Она обо мне рассказывала?

— Много. Значит, и обо мне Лена сказала Вам?

— Рассказала. Сказку про ангела-хранителя в телефонной трубке. — Это она дала Вам мой номер?

— Нет. Я тайком скопировал её телефонную книжку, потом проследил за ней до твоего дома.

— Чего ж Вы хотите от меня?

— Я хочу увидеть ангела, которому моя невеста звонит чаще, чем мне. О котором она ничего не хочет мне рассказывать, к которому тайком от меня бегает на свиданья, кому покупает продукты, стоя в очередях. Что она ещё для тебя делает и почему?

— Ревность, значит, тебя грызёт, Игорёк. Это плохо. Что ж, видимо, придётся нам действительно встретиться лицом к лицу. Заходи.

— Куда? Я знаю только подъезд. Но никто в вашем дворе не знает никакого Одиссея.

— Четвёртый этаж, прямо.

Спартак потряс Рим. Пугачёв встряхнул Россию, Наполеон — Францию. История кишит именами великих полководцев, завоевателей, потрясателей основ. Среди Великих есть и женские имена: Клеопатра, Сафо, Жанна Д’Арк, Екатерина Великая… Что они сделали такого, из-за чего их имена живут, хотя сами их носители давно превратились в ничто?