Из-за большого количества предков никому из шалтуниан не хватило бы жизни для завершения одного цикла, если бы не эликсир. Но он замедляет старение, так что средняя продолжительность жизни у нас составляет около десяти тысяч лет.

– Что на самом деле двадцать тысяч лет, так как год на Шалтуне вдвое длиннее нашего, – заметил Саймон.

Он был так ошеломлен, что даже не заметил, когда Пуссилу выскочила из кабинки и, корчась от похоти, выбежала из заведения.

Космический Странник уже подумывал о том, чтобы отправиться дальше. На Шалтуне для него не осталось ничего интересного. У шалтуниан не было даже слова для такой вещи, как философия, не говоря уже об онтологии, эпистемологии и космологии. Все их интересы состояли в другом. Он мог понять, почему они думали только о приземленном и мирском, а точнее о еде, питье и спаривании. Увы, понимание этого не вызывало у него желания участвовать в подобных делах. Он жаждал куда более глубоких ответов.

Однако, узнав о ротации предков, он решил задержаться здесь чуть дольше. Ему было любопытно, каким образом это уникальное явление сформировало странную и сложную структуру здешнего общества. Кроме того, если быть честным, у его нежелания улетать с Шалтуна имелась эгоистичная причина. Ему нравилось быть знаменитостью. Кто знает, как к нему отнесутся на следующей планете? Вдруг вместо всеобщего обожания он станет объектом критики?

С другой стороны, его питомцы заскучали. Они отказывались выходить из корабля, хотя и страдали от каютной лихорадки. Запах шалтуниан доводил Анубиса до исступления, а Афину повергал в состояние шока. Когда у Саймона бывали гости, и пес, и сова прятались в камбузе. По завершении вечеринки, Саймон пытался сыграть с ними, чтобы поднять их настроение, но они не реагировали. Их большие глупые глаза умоляли его взлететь, навсегда оставить эту провонявшую кошками планету. Саймон попросил их потерпеть еще недельку. Искатели знания должны уметь сносить определенные неудобства. Животные не поняли его слов, но отлично поняли его тон. Они застряли здесь, пока их хозяин не решит вытащить их отсюда. Того, где бы им самим хотелось застрять, Саймон так и не узнал. Наверное, оно даже к лучшему, что звери не могут говорить.

Первое, что Саймон выяснил в своих исследованиях, это то, что ротация предков препятствовала изменениям. Это было не только неизбежно, но и необходимо. Общество должно функционировать изо дня в день, выращивать, собирать и перевозить урожай, заниматься государственными делами, школами, больницами, судами, торговлей и так далее. Чтобы это было возможно, семья на протяжении поколений занималась одним и тем же ремеслом или профессией. Если ваш праотец, живший тысячу поколений назад, копал канавы, значит, вы тоже их копали. Это помогало избежать путаницы, которая наверняка бы возникла, если бы кузнеца в один прекрасный день сменил судья, а того на следующий день – мусорщик.

Главная проблема в управлении таким обществом состояла в том, что в отпущенный ему день каждый предок стремился жить в свое удовольствие. Естественно, он/она не желали тратить время на работу, предпочитая есть, пить и спариваться. Но все понимали, что если он/она потворствует своим желаниям, общество развалится, и в скором времени все жители планеты умрут от голода. Поэтому каждый, пусть и с неохотой, отрабатывал восьмичасовой рабочий день, после чего предавался оргии. Так поступали почти все.

Но кто-то же должен был заботиться о детях, а кто-то – до конца дня трудиться на фермах.

Единственный способ решить эту проблему – поручить заботу о детях, и вспашку, и хозяйственные работы на фермах рабам. На Шалтуне раб всегда оставался рабом, таков был закон. Но как заставить предка-раба гнуть спину от зари до зари в его единственный за пятьсот лет день свободы? Во-первых, кто будет контролировать его? Ни один свободный гражданин не горел желанием тратить свое драгоценное время, надзирая за илотами. Раб же, оставшись без присмотра, наверняка будет бездельничать.

Как наказать раба, если тот пренебрег своими обязанностями, чтобы понаслаждаться жизнью? Если его повесить, тем самым вы убьете тысячи невинных людей. А также уменьшите количество рабов, которых и без того не хватало. Высечь его – наказать невиновных. На следующий день после порки виновный мужчина/женщина удалится в свою клетку и отключит боль. Страдать за него будет тот, чья очередь была следующей. Он возмутится тем, что наказан за нечто такое, чего он не делал, и его моральный дух падет ниже собачьего дерьма.

Власти понимали, чем чревата такая ситуации. Если достаточное число рабов возмутятся и восстанут, они могут легко захватить власть, пока их хозяева валяются пьяными посреди полуночной оргии. Единственный способ предотвратить такое развитие событий – удвоить количество рабов. Таким образом, во вторую смену раб трудился всего четыре часа, после чего мог уйти и предаваться удовольствиям, а его работу заканчивал другой раб. Но у этой схемы были и свои недостатки. Раб, который работал последние четыре часа, до этого все свое свободное время трахался, и пьянствовал, и поэтому был не в состоянии эффективно работать. Увы, с этим приходилось мириться.

Единственным источником дополнительных рабов были свободные граждане. Поэтому власти приняли драконовский закон, согласно которому человека можно поработить, если он плюнул на тротуар или слишком долго держал свою бричку на общественной стоянке. Разумеется, протесты и беспорядки не заставили себя ждать. Более того, правительство очень на них надеялось. Мятежников арестовали и превратили в рабов. Приговор был ретроактивным; все их предки также стали рабами.

Поговорив с несколькими рабами, Саймон убедился в том, что его подозрения попали точно в цель. Почти все новые рабы происходили из бедноты. Те немногие, что происходили из высшего класса, были либералами. Почему-то полицейские в упор не замечали, как на тротуар плюнули банкир, судья или бизнесмен.

Узнав об этом, Саймон стал опасаться. Было слишком много законов, о которых он не знал. Стоит ему забыть встать по ветру, прежде чем испортить воздух в присутствии полицейского, как его обратят в раба. Однако его заверили, что местные законы на него не распространяются.

– При условии, что вы улетите в течение двух ближайших недель, – сказал его осведомитель. – Нам не хотелось бы видеть вас рабом. У вас слишком много странных идей. Если вы останетесь дольше, вы можете заразить ими слишком многих.

Саймон воздержался от комментариев. Сравнение новых идей со смертельно опасными болезнями не было для него в новинку.

Один из любимых авторов Саймона, писатель-фантаст по имени Джонатан Свифт Сомерс-Третий, однажды посвятил этой параллели между болезнями и идеями целый рассказ, озаглавленный «Карантин!». В нем землянин приземляется на неизведанной планете. Он одержим желанием изучить инопланетян, но те не выпускают его из космического корабля, пока он не пройдет медосмотр. Сначала он подумал, что они опасаются, что он привез с собой микробы, против которых у них нет средств борьбы. После того, как он выучил их язык, он узнал, что это не так. У инопланетян давно уже имелась панацея от болезней плоти. Их страшило другое – то, что он, вторгшись в их общество, возможно, разрушил его крамольными мыслями.

Представители портовой администрации, отгородившись от его мыслей свинцовыми щитами, в течение двух недель с пристрастием допрашивали землянина. Он обильно потел, отвечая на их вопросы, так как единственный известный им метод профилактики болезней, эффективный на сто процентов, заключался в том, чтобы убить больного. Затем тело сжигалось, а его прах захоранивали в полночь в безымянной могиле.

– Теперь ты волен свободно гулять среди наших людей, – с улыбкой произнес главный чиновник после двух недель допросов.

– Вы хотите сказать, что я совершенно здоров? – удивился землянин.

– Можешь не волноваться, – ответил чиновник. – Мы проверили каждую твою мысль. И не нашли ни одной, которая не приходила бы нам в голову десять тысяч лет назад. Ты, должно быть, прибыл сюда из очень примитивного мира.