Младенцы мужского пола взлетали к носовым отверстиям матерей и кушали там свою кашу. Девчоночки поедали траву рядом со своими родительницами.

– Видишь, даже при рождении мы, самки, подвергаемся дискриминации, – заявила Анастасия. – Мы прикованы к земле и вынуждены поглощать пищу, которая переваривается не так легко, как та, которую получают мужчины из верхушечных органов. Как обычно, самцам достается все самое лучшее.

– Функция следует форме, – изрек Саймон.

– Что? – просвистела Анастасия.

Саймон зашагал прочь, ругая себя за излишнюю болтливость. Он шел вдоль берега моря, думая о том, а не улететь ли ему в тот же день. Да, у него состоялась одна философская дискуссия с самцами, но она оказалась на уровне той болтовни, что он немало наслушался в раздевалке средней школы. Впрочем, он и не ожидал услышать более глубокие вещи. Однако он обещал Анастасии стать крестным отцом ее дочери. И потому решил дождаться церемонии, которая должна была свершиться через три дня. Одна из слабых сторон Саймона состояла в том, что он постоянно боялся задеть чувства других. Он шагал вдоль изгиба пляжа, как вдруг увидел красивую женщину, выходящую из морской пены.

Саймон был потрясен не менее чем капитан Крузо, когда тот увидел отпечаток ноги Пятницы. Кстати, по земному календарю на борту его корабля сегодня была как раз пятница! Еще одно совпадение, какое бывает только в плохих романах. Но еще более непростительно – в романе, а не в Природе, которую меньше заботят совпадения – было то, что сцена эта была едва ли не точной копией знаменитой картины Боттичелли «Рождение Венеры». Нет, она не стояла на створке гигантской ракушки, и рядом с ней не было девушки-прислужницы, готовой набросить на нее покрывало. Не было и духа ветра, несущего раковину по волнам. Но береговая линия, деревья и цветы, плавающие в воздухе позади нее, напоминали те, что изобразил великий живописец.

У самой женщины, когда она вышла из моря, чтобы встать перед ним обнаженной, оказались волосы той же длины и цвета, что и у Венеры Боттичелли. Тем не менее, она была гораздо симпатичнее и имела куда более красивое тело – с точки зрения Саймона, во всяком случае. Она не прикрывала одной рукой грудь, кончики ее волос не закрывали ее лобок. Ее руки лежали у нее на губах.

Саймон, улыбаясь, медленно подошел к ней, и она опустила руки. Нет, они не понимали язык друг друга, но она указала вглубь острова, а затем повела его за собой в лес. Здесь, под ветвями огромных деревьев, стоял небольшой космический корабль. Они вошли в открытый люк. Внутри она усадила Саймона в кресло в небольшой каюте и угостила его спиртным напитком – чем-то вроде коктейля из алкоголя и незнакомого фруктового сока. Она вышла в соседнюю комнату, и вернулась уже одетой. На ней было длинное платье с низким вырезом, сплошь в серебряных блестках. Такие обычно носят хозяйки борделей.

Прошло несколько недель, прежде чем она довольно бегло заговорила по-английски. Тем временем Саймон забрал ее на свой корабль. Анубис и Афина, похоже, прониклись к ней симпатией, но при виде совы незнакомка начинала нервничать. Позднее Саймон узнал почему.

Чворктэп была не только красива, с ней было весело. Она говорила весьма забавно. Саймон ни разу не встречал никого, кто знал бы так много разных историй, причем все до одной были жутко смешные. Более того, она никогда не повторялась. Более того, она, казалось, чувствовала, когда Саймон не был расположен говорить. Это было большим прогрессом по сравнению с Рамоной. Она также любила слушать его игру на банджо.

Однажды Саймон, возвращаясь с прогулки, услышал свое банджо. Тот, кто играл на нем, играл хорошо, почти в его стиле. Не знай он, что к чему, он бы счел это записью. Он поспешил внутрь корабля и застал там Чворктэп, играющую на банджо. Причем играла она так, будто родилась с этим инструментом в руках..

– У вас на Зельпсте есть банджо? – удивился он.

– Нет.

– Тогда как ты научилась играть на нем?

– Я наблюдала за тобой, как ты это делаешь.

– Я потратил двадцать лет на то, чему ты научилась за несколько часов! – воскликнул он. Ему не было обидно, он был просто поражен.

– Естественно.

– Почему естественно?

– Это один из моих талантов.

– У вас на Зельпсте все такие талантливые, как ты?

– Не все.

– Было бы интересно слетать туда.

– Я бы не стала, – сказала она.

Саймон взял у нее банджо, но, прежде чем успел спросить у нее что-то еще, она сказала:

– Через минуту будет ужин.

Она открыла духовку. В нос Саймону ударил запах еды. Он тотчас пришел в экстаз. В детстве его перекормили китайской кухней – овощным рагу, лапшой и кисло-сладкой свининой, он же был слишком мягок, чтобы для смены диеты убивать кого-то, если только не умирал с голоду. И тут вошла Чворктэп с большим подносом, на котором горкой высились гамбургеры, картофель-фри, молочные коктейли, кетчуп, горчица и пикули с укропом!

Набив желудок и выкурив большую сигару, Саймон спросил у нее, как она сотворила это чудо.

– Ты сказал мне, какая еда тебе больше всего нравится. Или ты забыл, как я спросила у тебя, из чего это сделано?

– Отчего же, отлично помню.

– Я пошла и подстрелила одну из диких коров, – сказала Чворктэп. – Разделав тушу, я положила одну ее часть в морозильник, после чего отправилась на поиски растений и овощей, например, чего-то вроде картофеля. Заодно нашла и другие, эти пошли на горчицу и кетчуп. Я также нашла нечто похожее на огурец, и засолила его. У меня весьма обширные познания в области химии.

– Я не знал, – сказал Саймон, покачав головой.

– А еще я нашла в кладовой шоколад и сухое молоко. Добавив к ним несколько других ингредиентов, я приготовила мороженое и шоколадный соус.

– Невероятно! – воскликнул Саймон. – А что еще ты умеешь делать?

– …

Она встала и расстегнула молнию на платье. Платье соскользнуло на пол, а сама она уселась Саймону на колени. Ее поцелуй был нежным и горячим, с привкусом молочного коктейля и кетчупа. Саймону не пришло в голову больше ни одного вопроса. Позже, приняв душ и двойную порцию рисового вина, он сказал:

– Надеюсь, ты не беременна, Чворктэп. У меня нет никаких противозачаточных средств, и я не догадался спросить, есть ли они у тебя.

– Я не могу забеременеть.

– Прискорбно это слышать, – ответил он. – А ты хотела бы иметь детей? При желании всегда можно усыновить ребенка.

– Во мне нет материнского инстинкта.

Саймон был озадачен.

– Откуда ты это знаешь?

– Я не запрограммирована на материнскую любовь. Я робот.

Саймон был потрясен. Во время близости с Чворктэп он не почувствовал ничего, кроме обычной смазки. Ни в ней, ни на ней не было ни пластика, ни пенорезины, ни металла.

– Почему ты так побледнел, любимый?

– Почему я так побледнел? – переспросил он. – Как я понял, это вопрос, а не констатация факта. Кстати, ты и сама бледна.

– Мне просто не приходило в голову, что ты не знаешь, – сказала она. – Как только я подумала об этом, то решила сказать тебе правду. Я запрограммирована говорить правду. Так же, как настоящие люди запрограммированы лгать, – добавила она после недолгой паузы.

Неужели робот мог быть злым или даже ехидным? Да, если он так запрограммирован. Но кто это сделал? И с какой целью? Кто-то, кому хотелось унизить людей или же разъярить их, и поэтому он предусмотрел в своем роботе специальные схемы?

Но робот, который способен на эмоции? Столь сильные, что она… Саймон отказывался воспринимать Чворктэп как машину – так сильно побледнела она, или, наоборот, залилась краской? Бред какой-то! Но с другой стороны, что ему известно о таких роботах? Наука на Земле еще не продвинулась до такой степени, чтобы создать разумную копию человека. Пока ей было по силам лишь облечь металлопластиковую электромеханику в искусственный белок. Но телодвижения земных роботов были такими резкими, такими механическими, что даже малый ребенок понял бы, что это машина. Ее планета, Зельпст, в области науки и техники явно ушла далеко вперед.