– Марина, – услышала она Игоря откуда-то издалека.

– Очень приятно, – выдавила девушка, с неподвижной улыбкой глядя Глебу в плечо. – Простите, мне надо в уборную. Я… мигом вернусь.

– Извините… О, бога ради, простите меня…

– Ничего, Марина, все хорошо.

«Не хорошо», – подумала Марина с раздражением. Ей не нужно было видеть лицо психотерапевта, чтобы понять, насколько она была противна этой женщине в такие минуты. Почти наверняка Екатерина Альбертовна ненавидела вторники, потому что каждый вечер того дня ее уютный, обложенный подушками диван превращался в койку тяжелобольного.

Марина не пролежала и пяти минут. Едва их разговор коснулся расставания с молодым человеком, как девушку начало рвать. Она никогда не обедала перед сеансами психотерапии, но желудок продолжал требовать избавления. От воды. От желчи. От болезненных воспоминаний.

– Дышите глубже, – проговорила Екатерина Альбертовна. Время консультации шло, а они не могли начать разговор как следует. Дрожащей рукой Марина накрыла тазик крышкой и, зажмурившись, вдыхала и выдыхала отравленный ее горем воздух до тех пор, пока не начала кружиться голова. – Помните: вы можете это сделать.

– Я могу это сделать, – повторила Марина. – Я могу это сделать…

На ее глазах закипали слезы: она не почувствовала за этими словами никакой силы. Женщина разглядывала девушку поверх очков-половинок со спокойствием хирурга, изучающего снимок операбельной опухоли.

– Почему вы плачете? – тем не менее спросила она.

– Потому что все это бесполезно, – простонала Марина. Силы ее покинули. – Мы уже месяц занимаемся, но я все еще «не могу это сделать». Мне все время плохо, работать не получается, меня скоро уволят… Я не могу есть. Я ничего не могу делать. Я вообще уже так больше не могу, – добавила она в сердцах и спрятала лицо в ладони.

– Не можете что?

– Так жить, – сказала Марина очевидное. Ее злила и выматывала необходимость проговаривать вслух каждую мелочь.

Екатерина Альбертовна секунду помолчала. Она отложила на журнальный столик планшетку, туда же – ручку, и, устроив одну ногу поверх другой, спросила так:

– Когда конкретно у вас начинаются приступы рвоты? Вы можете отследить мысль, от которой реакция организма неизбежна?

– Конечно. Это всегда происходит, когда я вспоминаю бывшего… молодого человека, – сказала Марина с заминкой и вновь сделала серию глубоких вдохов, выдохов и самоподбадривающих реплик. Обе женщины терпеливо ждали, когда ее язык отлипнет от нёба. – Стоит мне вспомнить о нем, как в носу встает этот… запах. Невролог назвал его фантомным. Запах поджаренного яйца.

На последнем слоге Марина опять склонилась над тазиком. Благо, успела приподнять крышку.

– И все-таки давайте внесем конкретику. – Екатерина Альбертовна подала клиентке стакан воды, когда тошнить ее стало больше нечем. – Чтобы свободно говорить о вас и ваших отношениях с бывшим, мы должны развести его и фантомные запахи по разным углам. На каком этапе отношений появился этот триггер? Когда вас вырвало от этого запаха в первый раз?

– Когда мы с Глебом расстались. – Марина утерла рот салфеткой, не глядя на женщину. – Простите. Мне так стыдно за себя. Этот человек не заслужил ни одной моей слезы после того, что сделал со мной и моим доверием. Это нечестно! – воскликнула внезапно взорвавшаяся Марина и ударила себя по колену. – Даже сейчас он не дает мне покоя, когда его уже три месяца как нет в моей жизни. Он там где-то живет, как жил, а я… на глазах угасаю.

– Вас очень задела измена, – покивала Екатерина Альбертовна, на сей раз с неподдельным сочувствием. Жалеть и ласкать своих клиентов она не имела привычки, но не всегда могла найти в себе силы так запросто рассматривать проблему Марины под микроскопом. – Кем он был для вас? Что это был за человек?

– Н-ну… На момент нашей первой встречи Глебу было двадцать три года, мне – двадцать два… Он не учился, но пришел на вечеринку в честь успешной защиты диплома выпускниками факультета дизайна, потому что был знаком с некоторыми моими…

– Остановитесь. – Екатерина Альбертовна мягко подняла ладонь, но Марина вздрогнула как от пощечины. – Я хочу, чтобы вы описали мне его в двух словах, таким, каким он был для вас и только для вас.

Марина приоткрыла рот и почувствовала, как перехватывает дыхание. Да откуда же берутся эти слезы? Можно ли на самом деле выплакать их все?

– Он был моим первым – во всех смыслах. Он был единственным, кто отнесся ко мне как к настоящей женщине.

Екатерина Альбертовна еще как поспорила бы на этот счет, но пока только молчала, внимательно следя за ходом ее мыслей.

– Глеб был двигателем моей жизни. Он был риском, эмоцией, он был…

Марина бросила попытки объяснить, устыдившись высокопарности своих примеров. А может, потому что думала, что ей, старой кошелке, такую сильную любовь нельзя было понять.

– Скажите, Марина, где он?

Девушка недоуменно подняла на психотерапевта глаза. Екатерина Альбертовна коснулась ладонью своей головы и выразительно посмотрела на Марину.

– Глеб у вас здесь? – Она переместила руку на грудь. – Здесь? – Спустила на низ живота. – Или вот тут? Где болит сейчас, когда вы думаете о нем?

Марина поджала губы и отвела взгляд, однако всерьез прислушалась к себе. Она жевала язык и мысленно прощупывала себя с головы до ног – где кольнет до темноты в глазах от звучания одного только его имени.

Наконец, Марина беспомощно развела руки, демонстрируя всю себя как есть – поникшую, истощенную, в краткий срок потерявшую всю свою свежесть и красоту.

– Везде. Он не в мыслях, не в сердце и не в чреве. Глеб… а кровотоке, наверное. В костях. В спинном мозгу. Он – стволовые клетки, из которых я состою. Глеб был моей жизнью, а когда жизнь уходит, остается только смерть.

– Что вы понимаете под жизнью в таком случае? – допытывалась Екатерина Альбертовна. Никому еще не удавалось завершить с ней разговор на драматической ноте.

– Глеб был первым, кто захотел со мной серьезных отношений, – сказала Марина, начав, видно, издалека. Она обняла себя за плечи и уставилась под ноги. – Вернее, не то, чтобы прям первым, но он сильно отличался от других. До этого я отказывала молодым людям, и они очень легко отступались. А Глеб… первый, кто захотел меня всерьез. Он был очень настойчив и не принимал отказов. Я наконец встретила того, кому нужен был не просто «кто-то», а кому нужна была я. Точнее, думала, что встретила.

Марина нашла в себе силы мельком взглянуть на психотерапевта. Екатерина Альбертовна кивнула, подбадривая ее продолжать.

– С Глебом я чувствовала себя особенной и совершенно беспомощной перед тем, как сильно меня хотели. Я не могла всерьез сопротивляться его ухаживаниям, пусть и очень нескромным, как стыдно бы мне ни было. Просто потому, что мне льстило его внимание и несдержанность. Как будто я была так сексуальна в его глазах, что Глеб просто не мог устоять.

Марина шумно высморкалась, смутившись своей наивности. Она хотела сменить тему, но Екатерина Альбертовна беспощадно ждала продолжения. И Марине пришлось говорить.

– Глупо было, конечно, принимать это на свой счет. Уже позже я поняла, что он просто человек такой. Глеб еще был к тому же из тех… знаете, самоуверенных типов. Он добивался всего, чего хотел, и я в какой-то момент привыкла к мысли, что принадлежу ему целиком. Я думала о себе не иначе, как о его девушке. Сама моя личность перетекла в его собственность, и я ценила себя ровно на столько, на сколько мог наслаждаться моей компанией Глеб.

Екатерина Альбертовна вновь глубоко кивнула, не обнаружив на лице ни единой захватившей ее эмоции.

– Иногда, если я не хотела экспериментировать в постели, он начинал задумчиво посматривать на других девушек прямо при мне, – сказала Марина, поникнув. – Знала, что он делает это мне назло, но не могла этого вытерпеть. Это были мои первые отношения, я хотела быть на высоте, и… н-ну я…