Нам несказанно повезло, что повёрнутые на порядке немцы поставили свои танки на сельской улице в ряд, как на параде. Сорокапятки и зенитки в лоб и тридцатьчетвёрка в бок начали расстреливать их почти в упор. Счёт времени пошёл на минуты, если не на секунды. Темп стрельбы достиг предела. Пилипенко с двух сотен метров не мазал, да, и Варик из танка клал в цель снаряд за снарядом. Взрывы, грохот и внезапность нападения напрочь парализовали немцев. Танкисты в панике носились, как угорелые, и падали замертво возле своих бронированных машин, которые вспыхивали или взрывались одна за другой. У дороги стрельба закончилась, и из Ганомага я разглядел, что там бойцы начали разворачивать гаубицы в сторону противника.

Первые ответные выстрелы из оставшихся немецких танков почти совпали с выстрелами захваченных гаубиц. Сначала бабахнули две, потом подключались другие, и, наконец, загрохотали несколько батарей. За какие-то четверть часа от танков в селе остались лишь бесформенные лохмотья железа. В отчаянном порыве артиллеристы наверно решили превратить их в качественный металлолом, а заодно стёрли с лица земли северную часть села.

Мы уже готовы были праздновать победу, когда произошло непредвиденное. Со стороны южной околицы при поддержке броневиков ударил немецкий пехотный полк, атаковал мощно и внезапно, а артиллеристы и стрелки его прозевали. В считанные минуты ситуация вывернулась наизнанку, и началась рукопашная мясорубка.

Сидя в Ганомаге за пулемётом, я кусал губы от бессилья. Стрелять далеко и невозможно, там перемешались и свои, и чужие, и оба наших ударных батальона тоже ничем не могли помочь, поскольку уже сцепились с противником в тылу села. Яростные вопли и крики перекрывали редкую стрельбу, и, похоже, у орудий немцы начали брать верх над истощёнными и измождёнными бойцами. В желании хоть как-то помочь я уже собирался гнать к месту рукопашной, когда со стороны леса донеслось мощное «ура-а!!». В спину немцам ударили стрелки, в которых я признал тех, кто ушёл с майором Вяхиревым. Зажатые с двух сторон немцы не выдержали и дрогнули. Кто-то из них пытался бежать, кто-то задирал повыше руки, но в итоге все до одного легли на белорусскую землю.

В бою за село Лоск погибло 387 бойцов, почти полтысячи получили ранения из них около сотни тяжёлые.

Расход боеприпасов удручал, а впереди ещё предстоял прорыв через линию фронта. С тревогой поглядывая на колонну машин с ранеными, детьми и больными, я не стал тянуть кота за подробности, плюнул на здравый смысл и вышел в эфир на известной частоте штаба дивизии полковника Панова:

– Здесь Сталь, здесь Сталь, вызываю Вепря…

– Вепрь на связи. Приём.

– Здесь Сталь. Передайте папаше, что родственники приедут завтра утром, если не застрянут из-за сильной грозы, а то обувь изношена, лошадь чуть жива и детей полна телега.

– Принято.

– Конец связи.

Всю ночь артиллеристы строили гаубичные позиции, вместе со стрелками копали капониры, артиллерийские дворики и окопы. «Вольный» батальон Вяхирева вернулся в лес, а остальная пехота разделилась. Примерно тысяча бойцов осталась защищать гаубицы и новый узел обороны, а остальные красноармейцы рано утром отправились вместе с нами на восток.

Однако далеко мы не ушли. Разведка сообщила, что в прифронтовой деревне Клочково сосредоточены крупные силы противника. И, похоже, существенно больше, чем в Лоске. Иначе и быть не могло. Во-первых, это был фронт и линия соприкосновения. Во-вторых, я бы сильно удивился, если после всех вчерашних событий, немцы сидели бы сложа руки. Мы основательно разворошили их тылы, уничтожили автобат, разгромили концлагерь, смешали с землёй гарнизон в Лоске и захватили артполк. По всем армейским понятиям ситуация чрезвычайная. А всё это означает, что впереди нас ждёт горячий приём. Вопрос только в том, насколько фрицы разозлены и какие успели стянуть силы.

Вчера утром я и ухом бы не повёл, поскольку имели мы всячески ввиду всякие там силы. Но сейчас я озабоченно скрёб отросшую щетину, прикидывая, сколько осталось снарядов и патронов на тот или иной ствол. Винтовки освобождённых я в расчёт не принимал. В любом случае нам светила серьёзная драка при прорыве.

Здравый смысл буквально выл от возмущения и безнадёжности предстоящего боя. В продуманной и организованной обороне или в диверсионной акции наша рота стоила полка, но в наступлении с хода без подготовки, с ограниченным боезапасом, на неизвестного по силам противника наши шансы падали почти до нуля. Взвесив все за и против, я решил атаковать немцев силами «стальной» роты с двух направлений с интервалом в десять минут. Бывших пленных я еле уговорил остаться в резерве. Да, и сами они по итогам прошлого боя уже поняли, что пока не готовы на равных противостоять сытому, сильному и умелому противнику.

Чтобы наш гражданский «обоз» не попал под раздачу, я решил укрыть его в лесном урочище. Длинная колонна из семи десятков машин и вереницы пеших свернула на лесную дорогу и начала втягиваться в пущу. Я с облегчением вздохнул, теперь гражданские не вязали нас по рукам и ногам, а значит, действовать мы будем смелее, а маневрировать свободнее.

Когда колонна гражданских скрылась за кромкой леса, мы начали готовиться к схватке. Не придумав ничего лучшего, я решил превратить атаку в активную оборону, применив скифскую тактику «удар-отскок» и заманивания врага в ловушку. Сигналом к началу боя стал отчаянный рывок отделения добровольцев, которые заехали на машине на окраину деревни и начали палить из автоматов во все стороны. Вот тут и выявились силы, которые успели собрать гансы. Несомненно, противник серьёзно приготовился отстаивать этот рубеж, но недостатком обороны было то, что изначально немцы выстроили её фронтом на восток против Красной армии. А мы ущипнули их с тыла, с запада.

На наших зачинщиков со всех сторон обрушился ответный огонь из разных мелких стволов. Того, что досталось смельчакам на машине, хватило бы, чтобы нашпиговать свинцом стрелковый батальон. Сотни стволов выплюнули тысячи пуль в нашу машину, и если бы не броня, то от неё уже через минуту осталась бы груда железного хлама. Машина развернулась и начала удаляться от деревни. Такого нахального нежелания умирать немцы стерпеть не смогли. Из-за домов выскочили несколько мотоциклов с пулемётами и лёгкие танки, сколько, я из-за холма не видел. За ними следом выползли несколько «четвёрок», и вся эта шобла погналась за единственным виляющим из стороны в сторону грузовиком.

Но, едва немцы миновали околицу, как по ним ударили сорокапятки и зенитки. Танки ответили, и на земле вспухли кусты взрывов. Итог той вылазки был известен заранее, не прошло и четверти часа, как чадно задымились шесть больших костров. Пушечная стрельба и взрывы прекратились. По нашей задумке Пилипенко сейчас должен поменять позиции. А между тем из села начали выползать панцеры, явно желая охватить наших пушкарей в клещи. Навскидку не меньше полудюжины троек и столько же четвёрок. Вот тут и пришёл черёд нашего танка станцевать цыганочку с выходом.

Тридцатьчетвёрка выползла из-за холма, остановилась и выстрелила. Д-дух – Ч-чак. Есть! Немец получил снаряд прямо в корму. Д-дух – Ч-чак. У другого от мощного внутреннего взрыва башня сползла в сторону. Крестоносцы задёргались, не понимая, откуда их убивают. Вот ещё один выплюнул жирное пламя. Под нашим перекрёстным огнём остальные принялись маневрировать и разворачивать пушки. Поздно пить «Боржоми» господа захватчики, когда почки отвалились. Уползти смогли четыре последних танка, скрывшись за дымами горящих собратьев и за крайними домами. И тут же в нашу сторону полетели снаряды немецких противотанковых «колотушек», а чуть позже и полковых гаубиц, и за стеной взрывов замелькали фигуры в фельдграу. Милости просим господа гансы, фрицы и прочие вильгельмы, а то наши пулемёты и миномёты совсем заскучали. Два миномётных ствола, танковые и два десятка ручных пулемётов моментально скосили передовые цепи наступающих и заставили остальных залечь и отползти назад.