Парнишка как-то по-взрослому усмехнулся и отошёл к окошку. Оба снайпера, оба сапёра, Баля, Иванов и я накинули на шеи ремни автоматов, нацепили по три подсумка с магазинами, прихватили гранаты, и быстро забрались в грузовик. Я втопил педаль газа, и машина запрыгала по грунтовке навстречу немецким танкам. Трясло немилосердно.

Впереди творилось что-то невообразимое. Через лобовое стекло было видно, что вблизи левого моста в плотной дымке кипит жестокий бой, кое-где переходящий в рукопашную. А мимо нашего заслона, выбрасывая струи белого дыма, один за другим проползают серые угловатые махины с чёрно-белыми крестами. Остановившаяся на полпути наша тридцатьчетвёрка грохотала выстрелами, но из-за замерших и горящих «крестоносцев» выползали и выползали другие. На пути железной лавины стоял одинокий советский танк и отчаянно огрызался, содрогаясь от множества попаданий.

Слабый грунт поймы заметно ограничивал манёвр немцев, поскольку слева от грунтовки протянулась мокрая низина, в которой уже застрял один железный ганс, и другие туда не сунулись. Лишь вдоль шоссе полосой в сотню метров раскинулся ровный, как стол луг. Вот по нему немцы и попёрли.

Не доезжая до нашего танка, я свернул налево к заброшенному сараю. Гансы не могли не заметить грузовик с бойцами, и потому счёт пошёл буквально на секунды. Мы выскочили из Опеля и бросились к нашему танку. Отбежали шагов на тридцать, и возле нашей машины поднялись кусты взрывов. Она завалилась набок.

Наш «неубиваемый» был окутан дымом и пылью от взрывов и попаданий, бежать к нему не имело никакого смысла. Не теряя ни секунды, мы разбежались по лугу и до сближения с врагом постарались укрыться в ямках и промоинах. Я тоже упал за небольшой бугорок, успев мельком охватить панораму боя. Перед нашим танком уже застыли пять или шесть подбитых немцев, но приближалось их намного больше. Рыча и дымя, они протискивались через мост, и лезли и лезли из дымного марева, всё глубже проникая в прорыв.

Скажу прямо, удовольствие ниже среднего, когда ты лежишь посреди ровного луга, а на тебя прёт стадо вражьих танков, и кажется, что все они хотят раздавить именно тебя. И хотя размер опасности зашкаливал, я вдруг не нашёл в себе парализующего страха, место которого незаметно заняла холодная решимость и страстное желание уничтожить гадов. Сколько смогу.

Рычание и гул моторов доносились со всех сторон, а лично на меня, оставляя за кормой клубы сизого выхлопа, надвигался угловатый, и даже на вид жестокий железный монстр. Более того, он, видно, засёк меня и подвернул, чтобы раздавить гусеницей.

Из дымного марева донёсся громкий взрыв гранаты, потом ещё один. Но для меня все события отодвинулись на грань восприятия, зрение сузилось до круга, в котором я видел только надвигающегося врага.

Я низко пригнулся, метнулся в сторону, метров с пяти швырнул тяжёлую гранату прямо на трансмиссию и тут же нырнул в траву, заткнув уши пальцами. Взрыв обдал меня тугой горячей волной и прижал к земле. Через пару секунд я приподнялся, и увидел, что на трансмиссии разгорается жаркое пламя, а из люков лезут танкисты в чёрных комбезах и круглых шлемах с резиновыми ободками. К-куда, мрази! Нечего вам шастать по моей земле! Я потянул затвор автомата. Подстреленный немец свалился прямо в огонь, другой повис в люке, третий успел выскочить, но ткнулся носом в траву, не пробежав и пяти шагов.

А из-за дыма уже показалась ещё одна «четвёрка». Я приготовил последнюю гранату и, укрывшись за корпусом подбитого танка, стал ждать. Вот появился ствол, продвинулся вперёд корпус, трансмиссия. На, сволочь, тебе подарок от дяди Васи. Взрыв, осколки, пламя.

С трудом переводя дух, я с бессильной яростью стоял и смотрел, как очередной панцер пытается объехать горящих камрадов, и мне нечего ему предложить, кроме бессмысленной очереди из автомата. Неспешно маневрируя, серая махина повернулась боком, и тут в неё почти одновременно смачно впились два снаряда. Немец дёрнулся, замер и через пару секунд получил ещё пару снарядов в корпус. Слава богу, подключились наши зенитки. Из дымного марева донёсся двойной удар и следом взрыв. Я переполз под защиту горящего танка, приподнялся и выглянул из-за кормы. Поле плотно окутала чадная муть, но даже через неё было видно, что немцы встали. Невольный вздох облегчения вырвался, когда уже пятящийся танк вздрогнул от попадания трёхдюймового бронебойного снаряда. Слава богу, пушки тоже в деле. Вот теперь и потанцуем.

Разглядев среди клочьев дыма бегущего Балю, я махнул ему рукой и крикнул, чтобы все собрались у нашего танка. Через пять минут возле танка стояли все. Почти. Шестеро.

– Где Иванов?

– Погиб Ванька… – голос мрачный и угрюмый.

– Как это, погиб? Почему, погиб? Что ты ерунду несёшь?!

– Гранату бросил, а сам не успел, под танк угодил. Под гусеницу…

– Где он!!

– Не надо, командир. Там сейчас не пойми что творится. Потом…

Я с трудом проглотил сжавший грудь горький комок, больно прокусил губу и крепко сдавил ни в чём не повинный автомат. Изнутри поднялась слепая, граничащая с безумством злость:

– Все на танк.

Я постучал по броне условным сигналом и крикнул высунувшемуся Демьяну:

– Давайте к мосту. Работайте пулемётами, и шпигуйте гадов свинцом погуще.

Объезжая на скорости подбитые танки, «неубиваемый» в клубах дорожной пыли прорвался к мосту. Там кипел жуткий рукопашный бой, и наше внезапное появление немцев явно ошеломило. Мы спрыгнули с брони и вскинули автоматы. Две густые пулемётные струи из танка и шесть автоматных очередей сразу пробили брешь в рядах атакующих.

Адреналин выбросил в мышцы остатки сил, сжигая живую плоть. Плевать! Не обращая внимания на бесчисленные удары пуль, мы рванули вперёд, только успевая менять магазины. Наши тоже поднажали и через четверть часа последний немец свалился мешком на бревенчатое покрытие моста и затих.

Яростный порыв буквально выпил последние силы. Покачиваясь от невыносимой усталости, я стоял на пыльной дороге, опустив дымящийся автомат с пустым последним магазином. Вокруг простиралась выжженная пустыня со следами страшного побоища: сотни убитых и раненых немцев, несколько поваленных мотоциклов, подбитые и горящие танки и машины, дымящиеся воронки, россыпи стреляных гильз под ногами, лужи крови, тошнотворная вонь, стоны и тонкий звон в ушах.

Я кое-как перевёл дыхание и тяжело поднялся на танк.

– Прохор Васильевич, пусть Станислав свяжется по рации с Дедом, он на НП, – я взял шлемофон и прислонил к горлу и уху. – Дед… Дед. Как дела? Приём.

– Справа ещё постреливают. Строгов последних на дороге и в поле добивает. Потери есть, но какие толком не знаю.

– Ясно. Будут новости, звони.

– Не понял.

– Сообщишь, если что. Я возле танка у

Спрыгнув с брони, я направился к окопам. Мокрый камуфляж прилип к телу. Вокруг сидели или медленно бродили измученные боем запылённые, окровавленные и прокопчённые бойцы, среди которых я едва угадал взводного Ситникова.

– Андрей, что тут у вас произошло?

– Танки атаковали внезапно во время бомбёжки,– начал он мрачно и озабоченно. – Три коробки рванули на минах, остальные прорвались. Расчёты новых сорокапяток неопытные, всего по паре раз и успели пальнуть. Пару танков подбили, и их смяли. Немцы попёрли, как одержимые, а у нас только ДШК, да бесполезные миномёты. Сашка молотил как из шланга, но что танку пулемёт, даже крупнокалиберный. Одной «тройке» он гуски посбивал, а тут и «четвёрки» расползлись. Мы за гранаты. Ещё два подорвали, а они всё равно прут и прут. Сашкину машину таранили первой. Грузовик опрокинулся, и Сашку раздавили на месте. Он и сейчас там лежит…

Толи свалившееся горе, толи уходящая ярость, толи едкий дым вбили отчаянный крик в горло, и я пошатнулся, как от удара кулаком. Живот сжала тошнота, накатила противная слабость. Сашка… лежит… там… раздавленный… немецким… танком… Сашки больше нет. Эта мысль громко стучалась в сознание, но оно словно приморозилось, воспринимая реальность отстранённо и равнодушно. И только в ушах где-то далеко внутри тихо звучал сашкин голос: «…В тоске и тревоге не стой на пороге, я вернусь, когда растает снег…».