Утро выдалось ясным, тёплым и обидно мирным. Воевать совсем не хотелось, но времени до начала операции оставалось всего ничего, поэтому взводы сразу разошлись по заранее определённым позициям, чтобы успеть хоть немного их оборудовать и окопаться.

Батарея Батуры оседлала западное шоссе, ведущее в Барановичи. Пилипенко начал окапывать сорокапятки в полуверсте от батареи Батуры на окраине села Нехачево так, чтобы прогалина старой лесозаготовки открыла ему широкий сектор обстрела в поле. Строгов угнал обе пушки на соседнее Минское шоссе и поставил их на прямую наводку. ДШК в кузовах грузовиков поставили по обе стороны дороги вблизи пушек Строгова. Там же прямо на шоссе встал наш танк, перекрыв с юга наиболее опасное направление. Зенитки расположились примерно посередине в глубине обороны.

Оба взвода растянулись по кромке леса, как говорится: пешочком, в лесочке, в тенёчке за кусточком. Первый взвод окапывался фронтом на север в сторону Ивацевичей. Второй взвод занял рубеж фронтом на юг в сторону Бреста. По сути обе линии обороны представляли собой усиленные автоматчиками цепочки пулемётных гнёзд, находящихся примерно в пятидесяти-шестидесяти метрах друг от друга. Жиденько, конечно, но особо выбирать не приходилось.

Выгрузив часть боеприпасов и маскировочные сети, водители загнали грузовики под деревья на краю двора и принялись укрывать их ветками.

Едва все разошлись по местам, вдруг откуда не возьмись появились местные жители во главе с высоким пожилым мужиком, одетым в белую подпоясанную тонким ремешком косоворотку и чёрные, заправленные в сапоги штаны. Он стащил широкополую шляпу, вытер платком блестящую лысину, расправил густые висячие усы и проговорил басом, обращаясь ко мне.

– Таварыш начальник, гэта, вядома, не наша справа, але ци нельга ваяваць трошки у иншым месцы? (Товарищ начальник, это, конечно, не наше дело, но нельзя ли воевать чуток в другом месте?)

– Я командир этой роты, зовут меня Василий Захарович, – представился я по-граждански, – вы кто будете, товарищ?

– Я старшыня тутэйшага гаспадарки … э-э, калхасу, тоесть. Пятрусь Асипович мяне кликаць. (Я председатель здешнего хозяйства… э-э, колхоза, тоесть. Петр Осипович меня звать.)

– Видите ли, Пётр Осипович, в стране идёт война. Страшная война. Примерно через час-два здесь будет жестокий бой. И не от нас зависит, воевать или нет. Я настоятельно вам советую, как можно быстрее предупредить жителей, взять самое необходимое и срочно уходить по большаку в сторону Коссово. Там безопасно. Опоздаете, пеняйте на себя. Скорее всего, ваши сёла будут разрушены. Поспешите.

– Але як жа… (Но как же…) – он продолжал гнуть своё. А я начал закипать. И жалко их было, и время меня держало за горло.

– Я всё сказал. Да, очнитесь же! Поймите война никого не пощадит! Оторвите же, наконец, задницы, и бегите отсюда, куда глаза глядят!

Со стороны большака послышался рык танковых двигателей, и, пересекая шоссе, на двор стали вползать тридцатьчетвёрки с пехотой на броне. Наш боец-регулировщик направил их по широкому съезду в сторону площадки колхозного тока.

При виде танков селяне бросились врассыпную.

Из переднего танка выбрался майор Иванюк и сразу направился ко мне.

– Привет, старшина, где твоё воинство?

– Воинство уже на местах, тельняшки на груди рвёт от нетерпения. Сколько танков, товарищ майор?

– Шестнадцать, остальные неисправны или ненадёжны. Чем богаты, тем и рады. Здесь лучшие экипажи. Они будут драться.

– Не сомневаюсь ни секунды. Как известно, слон топчет кур намного лучше петухов, а с вашими стальными слонами мы тут всех гансов враз стопчем.

Майор хмыкнул, кивнул, спрятав в усах улыбку, достал и начал неторопливо разминать папиросу, а я продолжил:

– Предлагаю распределить танки группами по четыре, – я развернул карту, – поставить их по углам квадрата скрытно вдоль обоих шоссе за кромкой леса в двух-трёх сотнях метров от батарей. Немцы зайдут в эти ловушки, как мыши в мышеловки и подставят вам борта. Наши пушки завалят головного, а ваш крайний танк, куда дотянется, гасит последнего. А потом начнётся работа для наводчиков и башнёров. На Минском шоссе наш танк сам справится, поэтому четвёртый танковый взвод оставим здесь в резерве. Где начнётся сейчас сказать невозможно. Ясно одно, настырные гансы будут давить и искать лазейки. А отсюда при необходимости можно двинуть по всем направлениям.

– Лихо задумано, – он отбросил чинарик, сдвинул на затылок шлемофон, быстро пробежал пальцем по карте и крикнул вниз: – Ротные и взводные ко мне!

Получив указания, танкисты и пехотинцы разбежались по машинам и вскоре взрыкивающие моторами тридцатьчетвёрки расползлись по местам. Сам майор остался с резервным взводом, чтобы наблюдать картину боя с возвышающегося за током бугра.

Стрелки часов неумолимо приближались к 9-00. И вот где-то на севере загрохотало. Потом звуки артиллерийской пальбы донеслись с востока и северо-запада. Немцы ответили. Канонада усиливалась с каждой минутой. Началось.

Грохот продолжал расширяться. В той стороне над лесом поднялись далёкие дымы. Мы ждали, и, словно вымершие оба шоссе вызывали тревожное беспокойство. Ожидание повисло звенящей пустотой, которая вдруг лопнула от беспорядочной ружейно-пулемётной стрельбы со стороны Минского шоссе. После нескольких пулемётных очередей всё опять стихло.

– Курянин, танк на связь.

– Есть танк.

– Здесь командир. Что там у вас?

– Наметилось какое-то оживление. Три мотоцикла с пулемётами со стороны Бреста. Всех положили. Скоро, поди, большие дяди пожалуют.

– Справитесь?

– А, куда мы денемся.

– Если появится что-то серьёзное, сообщишь. Конец связи.

От знакомого до тошноты звука подлетающих с юго-запада лаптёжников плюнул от отвращения. Но на этот раз они явились не по наши души. Косяк юнкерсов потянулся в сторону Ивацевичей. Три девятки. Похоже, фрицы серьёзно взялись за наших. Двадцать семь тонн рвущей в клочья смерти – это не кошка чихнула. Потом вернутся, загрузятся и опять вывалят на наших тонны взрывчатки. И снова, и снова. Пока им морду не расквасят.

Будто услышав мои мысли, строй бомберов пересекли наши ястребки. Как пчёлы они кружили вокруг лаптёжников и жалили их со всех сторон. Вдалеке в небе вспухли облачка взрывов зенитных снарядов, потом ещё и ещё. Юнкерсы явно занервничали. Они начали уходить с курса, потеряли строй. Вот один, кувыркаясь, полетел вниз. Другой задымил и начал снижаться. Сверху упала четвёрка мессеров и наши «ишачки» завертелись с ними в «собачьей свалке». Некоторые лаптёжники начали поворачивать назад, поспешно сбрасывая груз. С той стороны донеслись глухие взрывы. «Чайки» и «ишачки» продолжали вертеться вокруг стаи стервятников. Вот ещё за одним юнкерсом потянулся дымный хвост. Кажется, наши отбились.

Почти два часа грохотали звуки далёкого боя, и с той стороны дымом затянуло полнеба. Ждать уже не было мочи, и я жаждал нападения, как избавления. И впрямь говорят, ничего нет хуже, чем ждать и догонять. Ну, догонять, положим, не такое уж и плохое занятие, особенно, если это симпатичная девчонка. А вот ждать, дюже погано.

Со стороны Минского шоссе опять донеслись звуки винтовочной стрельбы, потом присоединились пулемёты и выстрелы танковой пушки.

Я подбежал к Иванюку:

– Пётр Иванович, дай пару танков. Вдруг там немец попёр. Мы ждём гансов со стороны Ивацевичей, а они могут вдарить сзади.

Он махнул рукой и что-то проговорил в ларингофон. Две тридцатьчетвёрки взревели дизелями. Я помахал мехводу крайнего танка, подтянулся и забрался на броню, присоединившись к десанту. Грунтовка вывела нас к шоссейной насыпи.

– Давай низом, вдоль дороги, – крикнул я в люк командиру, и тот кивнул головой. Танк под откосом медленно пополз в сторону боя. Через полсотни метров из зелени выскочил боец в камуфляже и замахал руками:

– Стой!! Стой!

– Что там?

– Товарищ командир, колонна немецкой пехоты и артиллерия. Орудия разворачивают и миномёты.