Оба-на! Та-ак, это что ещё за фокусы?

– Что значит, железный?

Парнишка, молча, достал перочинный ножик, раскрыл и провёл по руке. Нож с металлическим звуком соскользнул. Твою ж мать! Всё чудесатее и чудесатее. Я ничего не понимал. Каким-то образом этот малолетний засранец попал под излучение генератора.

– А, теперь рассказывай всё подробно.

Оказывается, парень эвакуировался с семьями командиров из-под Вылковыска, где в Супрасельской пуще они отдыхали в летнем лагере. Как раз в тот день, когда мы били Неринга, то есть 24 июня, колонна беженцев западнее Слонима попала под бомбёжку, а потом немногие выжившие вскоре нарвались на немецкие мотоциклы. Бежали под пулями. В итоге он остался один. Сутки шёл на восток, потом на старой лодке переправился через Щару. Днём позже он оказался в Барановичах. Кормился кое-как, выпрашивая у местных или красноармейцев, спал в стогу прошлогоднего сена. За нами наблюдает второй день. Когда я обрабатывал танк, ему стало интересно посмотреть боевую машину. Мы его не видели, а он стоял за танком. Когда танк перегоняли, парнишка спрятался в сарае. Вчера он обнаружил, что с ним произошли изменения. Подслушал бойцов и понял, что с ним случилось. Знает, что мы завтра отбываем, и потому решился открыться.

Так. В сознании нарисовалась неприглядная картина. Ситуёвина не предвещала ничего хорошего. И главной проблемой стало повышение вероятности утечки сведений о генераторе, а где сведения, там госбезопасность и НКВД, не к ночи будь помянуто. Здравый смысл подсказывал оставить мальчишку в роте. Но что значит оставить? Куда нас зафигачат в ближайшие дни? Конечно, личная броня давала ему, как и нам, серьёзную защиту, но он же ребёнок. Как им можно управлять? У них в этом возрасте семь пятниц на неделе. Не дай бог взбрыкнёт в самый неподходящий момент. С другой стороны, он прошёл весь путь от Вылковыска, выжил и горя повидал, значит, потенциал у него имеется. Ладно, пусть остаётся. Главное, чтобы он не попал в зубы безопасникам, или ещё кому из их хищной породы. Надо поговорить с Дедом, а вечером – с бойцами.

– Слушай сюда, дружище. Сейчас мы пойдём к старшине, он хороший человек, а вечером ты встретишься с бойцами. Если им понравишься, то останешься с нами. Но учти, никто и никогда не должен знать о том, что ты теперь «железный». Это военная тайна. Ты меня понял?

– Так точно, товарищ командир, – вытянулся он в струнку, затаив дыхание.

– Ладно, – я не смог сдержать улыбки, – пошли к Семёну Ивановичу.

Под удивлёнными взглядами немногих оставшихся во дворе бойцов мы направились в пристройку к Деду.

– Товарищ ротный старшина, вот знакомьтесь с новым бойцом. Как твои имя и фамилия?

– Павел Кравцов, товарищ командир, – бодро ответил парнишка, а я вздрогнул и внимательно всмотрелся в его лицо.

– Отца как зовут?

– Андрей.

– Родом-то откуда?

– Из Москвы.

– Год рождения?

– 28-й.

У меня в горле ёкнуло, и опустились руки. Ко всему прочему не хватало ещё приютить собственного деда.

– Товарищ командир, Василий Захарович, не положено. Накажут ведь нас за парнишку.

– Этот стервец прятался в сарае и попал под излучение, когда я обрабатывал танк. Соображаешь?

– Да, уж. Тогда это иной коленкор. Оставлять его здесь точно нельзя. Замучают парня. А делать-то что?

– Официально он сирота. Предположим, что мы встретили его в походе, когда он находился в опасной для жизни ситуации и не имел возможности самостоятельно спастись. Так?

– Предположим.

– Значит, мы обязаны его спасти, и имеем право временно приютить, защитить и поставить на довольствие, если не как сына полка, то, как сына роты. Временно. А там что-то придумается.

– Вроде бы всё гладко.

– Семён Иванович, надо его отмыть, покормить, приодеть, а то смотреть на его грязь и рвань невозможно. Подбери ему форму поменьше, подгони как-нибудь. А как придут наши, соберёмся и обсудим. До отъезда будем его прятать.

Дед задумчиво поковырял в ухе и проворчал:

– Ладно, коль блины выходят комом, будем жарить оладьи.

После ужина на вечерних посиделках, состоялся выход мальчишки к публике, когда приодетый в более-менее подходящий камуфляж с подвёрнутыми рукавами и штанинами Пашка, скромно помалкивая, появился перед бойцами.

– Это что за явление природы? – проговорил, поднимаясь, Сашка.

– Знакомьтесь, его зовут Павел. Он сирота. Просится к нам в роту. А теперь главное. Дневальные посмотрите, чтоб никого постороннего… Павел случайно попал под излучение. Танком, видите ли залюбовался. Теперь он тоже такой же, как и мы «стальной». Если его оставить здесь, то очень скоро он попадёт в НКВД, а затем к учёным, которые его в прямом смысле выпотрошат в поисках тайны брони. Единственный выход, временно его приютить. Если кто хочет сказать, высказывайтесь.

– Товарищ командир, но ведь вы уже приняли решение?

– В общем-то, да. Но если будут аргументированные возражения, я не пойду против воли коллектива.

– Что тут рассуждать. Давайте проголосуем, – встрял мехвод Сорокин.

– Кто против? Так. Кто за? Единогласно. Теперь слушайте внимательно. Парень пока будет прятаться. Если кто-то развяжет язык, пусть пеняет на себя. Он не игрушка, а живой человек, и хлебнуть горя успел. Пусть пока поживёт среди нас, присмотрится. А потом разберёмся, кто станет его наставником. Вопросы есть? Нет. Готовьтесь ко сну. Завтра всех подниму в пять.

Сон не шёл. Уже полночь миновала, а я продолжал ворочаться. Только сейчас накануне нового похода до меня стал доходить смысл пребывания в этом времени. Сама судьба, или кто-то на неё похожий, столкнула меня с танковой армадой Гудериана. Ведь, насколько я знал, именно эта танковая группа переломила ход войны в центре и на юге. Именно на её счету кровь почти полумиллиона бойцов и страдания почти миллиона пленных. Именно эта группа замкнула кольцо в Белостокско-Минском и потом в Киевском котлах. И может быть потому свой путь священной справедливости я начал с того, что оказался на пути этой своры закованных в броню убийц. А может был иной смысл. Чтобы спасти доверившихся мне 123 человека. Чтобы не исчезли они в жуткой мясорубке начала войны, а потом появились их потомки. Или может быть в спасении собственного деда, чтобы продолжился мой род и появился я сам. Ну, что же, будем считать, что и этот день прошёл необычно, но в целом закончился удачно.

Проснулся я ни свет, ни заря. Подъём и недолгие сборы. В восемь часов загруженные машины с орудиями на прицепе выбрались на дорогу. Танк рявкнул двигателем и выехал последним, замыкая колонну. Не спеша мы подкатили к площади перед штабом. Покинув грузовики, бойцы сняли головные платки, надели новые каски, построились повзводно и замерли в строю. Ладно подогнанная новая форма, чёткий строй и однотипное оружие придавали роте своеобразный шик.

Я нервно прохаживался, поскольку понятия не имел, что на уме у начальства, а бежать в штаб и что-то выяснять, не имел ни права, ни желания.

Однако ситуация разрешилась сама собой. На широкие ступеньки здания горсовета вышли оба генерала в окружении десятка командиров званием пониже. Тут же от свиты отделился молодой лощёный лейтенантик и побежал в нашу сторону. Через минуту он прерывистым от волнения и бега голосом проговорил:

– Кто старший?

– Старшина Батов, – я отдал честь.

– Генерал-майор Петров приказал вам пройти с песней и построиться на том краю площади для смотра, – он пробежал по строю глазами и был таков.

– Внимание рота. Сейчас мы пройдём по этой площади, но не просто прошагаем, а вступим в историю. Я убеждён, что именно наша стальная рота станет смертельным оружием против фашистской гадины, которую мы раздавим и закопаем в нашей святой земле. Дальше нас враги не пройдут. Шагайте в историю честно и грозно. И пусть вашу поступь услышат и в Москве, и в Берлине. Запевалы, в первую шеренгу. Барабанщик за мной. Рота!! Равняйсь!! Смирно!! Напра-во!! Правое плечо вперёд. Шагом марш!! Запевай!!