Поздоровавшись, Петр вздохнул:

– Эх, жалко, что мы плотно пообедали, здесь такая вкусная еда!

– Вся натуральная? – поинтересовался Серафим.

– Нет, еда здесь самая разная, на любой вкус и размер счета. Но натуральные блюда – это просто волшебство! Кухня конца девятнадцатого века.

Еще раз вздохнув, Петр попросил чая с пирожками с земляникой. И чай, и пирожки оказались необычайно вкусными, так что братья повторили заказ.

Выйдя из зала ожидания, как его назвала девушка, братья обошли здание. По поводу второго строения Петр сказал, что оно вспомогательное, в нем кухня и подсобные помещения, не представляющие интереса. За залом ожидания была еще одна деревянная площадка, значительно более узкая, чем перрон. По краям возвышались две смотровые площадки – из дерева, с широкими брусьями, высокими перилами. Серафим ахнул от удивления. Петр его успокоил:

– Все, что с этой стороны зданий, выполнено из современных материалов. По лестнице подниматься и стоять на платформе смотровой площадке можно без опаски – силовое защитное поле работает. Высота, кстати, десять метров, видно далеко.

Братья стояли и смотрели на зеленую бесконечность степи, впитывая потрясающий вид, звуки и запахи. Высоко в небе, зависнув на одном месте, пели какие-то птицы.

– Жаворонки, – определив, куда нацелен взгляд брата, объяснил Петр. – Интересные птицы. Ты знаешь, что скоро вокруг все изменится?

– Как это? – не понял Серафим.

– Станет очень жарко, большая часть трав высохнет. Будет царствовать ковыль – довольно высокой растение и длинными узкими листьями серебристого цвета. Будет красиво, но не так, как сейчас… А жаворонки вообще объедятся до того, что не смогут летать, и будут бегать по земле.

– Ты не шутишь? – не поверил Серафим.

– Не шучу. Мне земляне, особенно верхушка руководства, напоминает этих обожравшихся жаворонков.

Братья минуту молчали. Потом Серафим сказал:

– Ты обещал рассказать мне что-то очень важное и интересное. И даже какие-то большие тайны.

– Давай, начнем. Ты спрашивал, зачем надо было выделять героям войны эти участки? Понимаешь, в древности на Земле была такая военный обычай: захваченную штурмом крепость, ну или город отдавали на пару дней на разграбление победителю, то есть армии. Варварский обычай. Солдаты грабили, насиловали, убивали… С одной стороны это была награда тем, кто рисковал своей жизнью, с другой стороны, устрашало проигравшую сторону, заставляло оставить мысли о сопротивлении. Что-то подобное и в нашем случае, только в очень мягком варианте. Всего солдатам Перфицыды выделена тысяча таких участков, половина из них отдана под разработку. Можно было, наверное, обойтись без этого, наградить по-иному, хотя в бюджете Перфициды в связи с войной образовалась дыра. Но дело здесь в ином. Отнесись к моим словам правильно. Я редко придумываю что-то сам, в основном мои предложения рождаются по аналогии с историческими фактами. За многие тысячи лет человечество сильно продвинулось в технологическом развитии, но люди мало в чем изменились в сравнении со своими далекими предками. Психология та же, мотивация поступков та же…

Серафим с удивлением понял, что брат сильно волнуется. Петр даже начал медленно расхаживать по смотровой площадке:

– Была на Земле такая война, которую назвали Второй мировой. Победители всегда стремились увековечить память о своих победах, и на этот раз возвели много мемориалов, иногда просто огромных, монументальных. Так вот, в проигравшей стране детей организованно приводили в эти мемориалы, на кладбища, где были захоронены солдаты. И дети клялись, что подобное никогда не повторится. Но всего через три поколения историю начали переписывать, памятники стали сносить. Процесс окончательно завершили через четыре поколения. Тогда это все произошло за сто лет. Сейчас поколением считается не 25 лет, а 40. Вот и считай: через 160 лет о нашей войне почти забудут, про нее будут врать так, как это выгодно власти.

– И ты хочешь этого не допустить? Получится ли? – усомнился Серафим.

– Я хочу сохранить в памяти землян нашу войну. Про то, что что-то построили на участке, которым Перфицида отблагодарила своего героя, будут помнить в лучшем случае два поколения. А памятник на участке, который отдан в разработку, будет стоять тысячи лет. Не веришь? Скоро увидишь. Кстати, один из памятников, на твоем участке, самом маленьком, двести на двести метров, будет стоять в этой степи и будет хорошо виден со смотровых вышек, посещение которых обязательно для туристов.

Мимо станции на невысокой скорости, громко пыхтя, пуская клубы черного дыма и постукивая на стыках, проехал паровоз с пятью пассажирскими вагонами. Внимание братьев переключилось на него.

– Это что? Настоящий дым и копоть? В паровозе жгут уголь? – поразился Серафим.

– Нет, – засмеялся Петр. – Эта копоть искусственная и совсем не мажется. Да, на паровозе есть уголь, и перед отправкой в путь перед туристами показательно бросают пару лопат в топку, где горит огонь. Но вообще двигатель электрический. Пошли, нам можно трогаться. На этот раз мы тоже поедем на электрической тяге, так намного быстрее будет.

…Площадка, на которой братья оставили катер, находилась у дороги, а к ней почти вплотную примыкал лес. Они шли по высокой траве: Петр уверенно, Серафим – боязливо, при каждом шаге выискивая место, куда ставить ногу.

– Давай быстрее! – поторопил Петр. – Да не бойся ты, примятая трава скоро встанет. Поражен?

– Да, – признался Серафим. – Столько цветов, сколько насекомых летает и ползает! Сколько звуков вокруг!

– Видов растений на Земле в сравнении с Перфицидой больше в шесть раз, видов животных – в семь раз.

Они пересекли небольшую полоску травы, отделяющую дорогу от леса, зашли в тень высоких раскидистых деревьев с черно-белыми стволами. Через двадцать метров деревья разошлись в сторону, и взору братьев открылась большая поляна. В ее середине стояло несколько пней. Петр сел на один, махнул рукой, предлагая брату расположиться на втором пне. Они замерли. Поляна и лес жили своей жизнью. На легком ветру шуршали листья деревьев, пятнами по траве прыгали солнечные лучи, стрекотали кузнечики, жужжали пчелы, шмели и мухи, тонко пищали комары, беззвучно махали разноцветными крыльями бабочки.

– А воздух какой! А небо! – жмурился от удовольствия Серафим.

– Красота! – поддакнул Петр. – Был на Земле такой поэт в двадцатом веке, Есенин. Он писал про небо: «Только синь сосет глаза».

– Очень точно сказано, – согласился Серафим. – Но мы же сюда не зря пришли. Ты меня привел не любоваться, как ты сказал, березовой рощей.

– Почему, и за этим тоже. Но и про дело не стоит забывать. Вон там, где заканчивается поляна, начинается участок, он тоже небольшой, двести на двести метров, для разработки.

– Слушай, – задумчиво сказал Серафим, – такая красота пострадает. А нельзя отменить твою эту самую разработку? Да мне вообще не нужна никакая награда от Перфициды.

– Нет, – ответил Петр. Его голос зазвенел металлом. – Обратной дороги нет. Ты сам подписывал документы.

– Но я не представлял, что это такое, – попробовал протестовать Серафим.

– Да ты и сейчас не представляешь. Хватить сидеть, сопли распускать. Надо лететь дальше.

…Катер сел на площадку почти на вершине горы. Вершина была немного выше, и представляла собой скалу метров в 50 высотой. Дорога ее обтекала и полого опускалась вниз с двух сторон.

Братья пошли по хорошо натоптанной широкой тропинке, обошли скалу. С ее обратной стороны вверх зигзагами уходили вырубленные в камне ступени.

– Не опасно? – спросил Серафим.

– Нет, здесь и наверху защитное силовое поле. Даже если захочешь распрощаться с жизнью и прыгнешь с вниз, оно тебя поймает и вернет на место.

– А что, были такие попытки? – удивился Серафим.

– Были, и успешные, поэтому и поставили силовое поле.

Площадка наверху оказалась неожиданно большой, с перилами.

– Это для удобства, – прокомментировал Петр.