Разобравшись с родиной, Серафим перешел к собственной персоне. Родился и воспитывался он в семье, которую родители гордо называли потомственными интеллигентами: по женской линии были сплошь преподаватели, учителя и наставники, по мужской – инженеры, изобретатели и руководители самых разных производств, тесно связанных с воплощением в жизнь научных достижений. До десятилетнего возраста Серафим учился средне, в спорте тоже не мог похвастаться сколько-нибудь заметными достижениями. Все изменилось, когда он начал увлекаться коллекционированием и сборкой моделей сначала боевых космических кораблей, а затем вообще всякой связанной с войной техники, преимущественно летающей. Он стал отличником, сначала в точных, а затем и в гуманитарных науках. Когда понял, что станет военным, поднажал на физическую подготовку и спорт, и даже стал победителем ВсеПерфицидских юношеских игр по трем дисциплинам – рукопашный бой, полоса препятствий и стрельба из спортивного бластера по движущимся мишеням.
Неожиданно для родителей Серафим поступил и с отличием окончил военно-космическое училище, затем – военно-космическую академию Перфициды, причем на не самом популярном в силу невероятной сложности в обучении, инженерном отделении. Он преуспел и в практическом применении полученных знаний. Как раз на данном поприще и была приобретена и намертво приклеилась к нему кличка – «Крылатый Серафим». Он самостоятельно разработал крылья и первый миниатюрный маневровый электродвигатель на старые боеприпасы снарядного типа, давно подлежащие утилизации. Врезанные в корпус снаряда крылья открывались в полете, увеличивая его дальность втрое, а находящийся в хвостовой части двигатель улучшал точность попадания – аж в 50 раз, отклонение от заданной цели составляло всего один метр.
Но большую часть времени Серафим проводил не за тренажерами, не в полетах и даже не на космодромах и не в ангарах военной техники. Он предпочитал бывать на сборочных стапелях всяческих корветов, линкоров, крейсеров и прочей боевой летающей армады. Он общался со сборщиками и создателями этой техники, копался в чертежах, выискивал любую доступную информацию во всех источниках. Благо, такая возможность была, Земля и Перфицида пребывали в деловых отношениях, по крайней мере, старшая в этом союзе сторона охотно приобретала и использовала научные разработки своего младшего партнера по выгодным ценам. Ответным жестом являлся если не совсем открытый, то достаточно легко организуемый доступ к земным технологиям. Перфицида в техническом развитии явно ушла вперед, поэтому считалось, что землянам скрывать что-то просто нет смысла. И у Серафима был допуск на многие объекты, ему интересные. Эх, знали бы земляне, обладателем какой бесценной информации он в итоге становился! Молодой, подающий большие надежды военный космолетчик-инженер с Перфициды выяснил особенности конструкций и строение всех без исключения земных военных кораблей. Он и сам не очень понимал, зачем это нужно, но старательно искал и находил слабые места внушительных и страшных монстров колоссальной разрушительной силы.
Тем более что такое на первый взгляд странное увлечение, переросшее в поистине маниакальную страсть, активно поддерживал двоюродный брат Серафима, Петр. Их семьи жили в соседних коттеджах, кузены все время были вместе, в детском саду сидели за одним столом, в школе – за одной партой. Их пути разошлись, когда один выбрал профессию военного, второй решил посвятить себя изучению истории. По крайней мере, все думали, что Петр будет копаться в архивах, ездить и летать на раскопки. Но он подался в чиновники, а к окончанию академии специально для Петра, несмотря на его несолидно молодой возраст, в Правительстве Перфициды появилась должность планировщика-советника. Серафим не очень понимал, что это такое, да и двоюродный брат от его вопросов отмахивался: «Да ничем особенным, консультирую по разным мелким вопросам». И непременно переводил разговор на своего собеседника: «А вот ты не обращай ни на что внимание, ни в чем не сомневайся и изучай боевые корабли землян. Помни, в мире не бывает ненужных знаний». Петр даже как-то во время очередного произношения этой тирады назвал землян «вероятным противником». Правда, потом смеялся, говорил, что оговорился. Оговорка, если она и являлась таковой, запала Серафиму в душу, и он продолжал свое дело с удвоенным рвением. Тем более что для себя решил: это вовсе не ошибка. А к Петру на самых обычных флаерах (для маскировки, что ли?) прилетали такие высокопоставленные лица из Правительства Перфициды, что голова могла пойти кругом – Перт дважды видел самого Президента. А ведь Серафим так редко бывал дома! Или ему просто так везло, и таких прилетов было много? Но сам факт, что к мелкому чиновнику-консультанту наведываются и проводят по несколько часов (Серафим не отходил от окна до тех пор, пока визитеры не отбывали восвояси) высшее руководство планеты, просто обязывал относиться к советам Петра самым серьезным образом.
Серафим плавал по своим воспоминаниям. Он старался четко придерживаться хронологии, но порой сознательно нарушал четкий порядок событий. Иногда ему казалось, что что-то не так с его чувствами, и он возвращался назад, внимательно вслушивался, принюхивался и трогал окружающие предметы, сравнивал цвета, оценивая, все ли чувства работают правильно. Временами пытался полностью реконструировать полузабытые эпизоды, вроде бы стершиеся из памяти, и с удивлением обнаруживал, что легко удается восстановить каждую, даже самую незначительную деталь. Несколько раз он возвращался назад или прыгал вперед, чтобы лучше понять закономерность, взаимосвязь событий.
Особенно внимательно, не спеша, Серафим вспоминал все связанное с войной, объявленной Земной Конфедерацией его родной планете, а точнее, Межпланетному Союзу Перфициды.
…В небольшой комнате, за самым обычным столом, сидели пятеро человек. Рядом с Серафимом ерзал на стуле Гай Петрович Победоносцев. Это низенький, толстенький мужчина неопределенного возраста, с крупной лохматой головой, круглым лицом, носом-картошкой, глубоко посаженными глазами и то ли брезгливо, то ли обиженно сжатыми губами был гением компьютерного, виртуального мира. Он создавал такие программы, что самые великие программисты вселенной, знакомясь с ними, восхищенно цокала языком, закатывали глаза и широко разводили руками, поражаясь необузданной фантазии Победы, как его обычно коротко звали все, кто хотя бы шапочно был с ним знаком.
Напротив Серафима, скрестив на груди руки, сидел его насупленный двоюродный брат Петр Сергеевич Смыслов. На вид – типичный рубаха-парень: простое лицо с множеством веснушек, на котором каждый элемент – глаза, лоб, подбородок, раскосые скулы, растрепанные густые каштановые волосы – по отдельности были немножко карикатурны, однако в общем складывались в довольно приятную картину. За толстые, словно надутые губы, ему еще в школе пытались приклеить кличку Губошлеп. Но ничего не вышло, уже начиная с седьмого класса его звали не иначе как Петр Великий. Ближайший друг и одногодок Серафима, он, несмотря на молодость, занимал должность планировщика-советника в Правительстве Перфициды, был по сути правой рукой Президента.
Рядом с Петром, почти прижавшись к столу, положив на него руки, на самом краешке стула, казалось, не сидел, а парил в воздухе почетный член, пожалуй, всех существующих во вселенной академий наук Иванов Никита Валерьевич. Его худенькая, будто ссохшаяся фигура, узкое, птичье лицо с острым носом, глазами-пуговками и неожиданно широкой щелкой рта были неподвижны. Он лишь изредка перекатывал взгляд на одного их присутствующих, не обязательно говорящего, и долго и задумчиво разглядывал его, словно изучая под микроскопом что-то знакомое, но не очень понятное. Кличка у ученого была соответствующей – Знайка.
Во главе стола, откинувшись назад и положив на сцепленные за затылком ладони кудрявую голову с хищным древнеримским профилем, восседал Карпатый Юлий Святославович. Президент Межпланетного Союза Перфициды был на голову ниже всех, тем не менее, смотрелся величественно и монументально. И причина крылась не в широких, поистине необъятных плечах, а во всем его облике – слегка высокомерном и все понимающем. Лицо Юлия было бледным, почти восковым от явно читаемого утомления и хронического недосыпания. Но это не мешало ему вести совещание живо, быстро схватывать суть высказываний каждого из присутствующих и не давать ему говорить слишком долго.
