Даже сегодня, на банкете по случаю, он приглядывался и выявлял кандидатов в «гугеноты Варфоломеевой ночи». Рубахин это называл «сталинским методом». Как-то услышал, что Вождь Всех Народов спиртным накачивал своих соратников, потом, слушая их пьяные бредни, делал выводы и подключал Берию.

А веселье уже расплескалось по всей конторе. Кто-то где-то плясал, кто-то пел или пил из горла, стоя в кругу. Парочки целовались. Рылин поправлял здоровье в туалете: он то блевал в писсуар, то умывался холодной водой – здоровье поправлялось медленно.

Рубахин, увидев свое отражение в зеркале над раковиной, вдруг показал ему оттопыренный кверху средний палец правой руки.

Толи о финнах сейчас вспомнил, толи о биточках жены….

Это была совсем ничего не обещающая встреча. Случайно столкнулись в дверях магазина студент Инночкин и его преподаватель Вербицкая – она с авоськами, он за пельменями шел, угнетаемый голодом.

– Давайте я вам помогу.

И поднялись в квартиру одинокой женщины – она с желанием отблагодарить знакомого парня ужином, он с желанием принять ее благодарность. Поели, попили кофе, послушали классическую музыку…

– Что это было?

– Бах. Доступный и гармоничный Бах. Тебе он понятен?

Чтобы не врать:

– У вас отличный вкус.

– А что ты любишь из классики?

– Мне, пожалуй, пора.

Инночкин встал.

– Как скажешь, – Клара Оскаровна заметно погрустнела, и Косте захотелось сказать ей что-нибудь хорошее.

– Спасибо за ужин, все очень понравилось, особенно музыка.

– Тебе спасибо. Так приятно провести вечер в чьей-то компании…

– Переезжайте в общагу, – пошутил. – Там этого добра…

– Много не надо. Достаточно одного, но хорошего, – Вербицкая подошла вплотную к Инночкину и неожиданно обвила свои руки вокруг его шеи.

Костя мягко попытался освободиться, но хрупкие на вид руки Клары Оскаровны держали его крепко.

– Мне так хочется, чтобы ты остался у меня еще ненадолго, – губы у доцента и кандидата экономических наук были горячими, и слова они произносили обжигающие. – Думай обо мне что хочешь, только не уходи.

Что же мы делаем? – хотел сказать Инночкин, но не подвластные разуму руки его уже обнимали женщину, а губы тянулись к ее губам. Поцелуи с одновременным освобождением друг друга от одежды продлились не более минуты. Затем Клара Оскаровна увлекла Костю через коридор в спальню.

– Я твоя, – сказала она, извиваясь в его объятиях, и больше ничего не говорила, только постанывала от наслаждения.

В глубине души Инночкин понимал, что никакая это не любовь: им просто-напросто пользуются – ну, да и пусть!

– Это называется – нечаянная радость, – сказала Вербицкая, когда они, наконец, утолили страсть. – Ты сердишься на меня?

– Нисколечко не сержусь, – ответил Костя и не соврал.

Какой смысл сердиться на соблазнившую тебя женщину? В конце концов, им обоим было хорошо друг с другом, Ему, во всяком случае, точно было хорошо. Даже очень.

– Это хорошо, – Клара приподнялась на локте и посмотрела Инночкину в глаза. – Ты придешь еще?

– Не уверен, – ответил Костя.

– Почему? – тонкие брови хозяйки квартиры взметнулись вверх. – Я слишком торопилась, да? Извини, просто у меня больше года никого не было. В следующий раз буду вести себя как надо. Ты оценишь.

– Да не в этом дело. – В подобной ситуации было просто невозможно не обнять женщину и не привлечь к себе. – У меня ведь девушка есть.

– Странно было, если бы у тебя ее не было – такой парень! – сказала Вербицкая, прижимаясь к нему всем телом. – Но я ведь ни на что не претендую, только на встречи… Иногда.

– Я буду себя чувствовать предателем по отношению к ней.

– Да, это проблема, – вздохнула женщина. – Скажу для сведения – я люблю жить одна и не собираюсь жертвовать своим одиночеством, чтобы не пришлось считаться с чужими привычками и желаниями. Когда-то очень хотела завести ребенка, но выяснилось, что мне и это не под силу, поэтому внебрачных детей от меня можешь не опасаться. Для бесед по душам и поездок на море у меня есть подруги…

– Тогда зачем тебе я? – полушутя-полусерьезно спросил Инночкин.

– Исключительно ради секса.

Костя уже достиг того возраста, когда начинаешь понимать, что секс не может быть просто сексом и не влечь за собой ничего. На самом деле с секса все только начинается – и настоящие отношения, и взаимные обязательства, и осложнения с неприятностями.

Правильнее всего было встать, молча одеться и уйти. Навсегда. И при встречах в универе коротко, по-деловому здороваться, не более того. Но подумать легко, а сделать трудно. Хотя бы потому, что подобное поведение было бы невежливым по отношению к милой, очень симпатичной и явно расположенной к нему женщине, которая пригласила его в гости, накормила, угостила вкусным кофе, развлекла музыкой и напоследок показала ему «небо в алмазах». Оттолкнуть ее и начать одеваться было невозможно. Раньше надо было отталкивать. До того, как… Но и просто лежать тоже было тяжело – чувство недовольства собой нарастало и могло спровоцировать взрыв.

Положение спасла Вербицкая – если, конечно, это можно было назвать спасением.

– Ты все же сердишься, – тихо сказала она и замолчала, то ли ожидая ответа, то ли обдумывая следующую фразу.

Инночкин молчал.

– Ты больше не придешь…

– Наверное – да, – «наверное» Костя вставил из вежливости. – Не приду.

– Тогда я сейчас возьму от жизни все, что она способна мне дать, – женская рука скользнула вниз по животу парня, проверяя, готов ли он к новым подвигам.

Для того чтобы немедленно встать и уйти, надо быть святым-пресвятым.

Семь бед – один ответ! – рассудил Инночкин и ни о чем больше не думал…

На завтрак Клара разогрела в микроволновке пиццу, которую они пошустрому съели и выпили кофе….

Потом поехали в универ.

Прошло десять лет.

Рубахин подкинул Костю до банка, пообещал заехать по звонку, но расставаться не торопился:

– А с госпожой Вербицкой у тебя что-то было или только складываются предпосылки?

– Хорошая сегодня погода, – ответил Инночкин, покидая салон. – Солнце светит в синем небе, птички поют, травка зеленеет. Чувствуешь, какой свежий воздух? Как за городом….

– Чувствую, – ответил Рубахин. – Дышу полной грудью. И не стоит так напрягаться; просто подумал: раз ты примерный семьянин, то мог бы я погрешить за тебя – мне не впервой. Тем более по возрасту она мне более подходящая.

Печально все это, – думал Инночкин, поднимаясь по ступеням в банк. – Даже умные люди не могут без пошлости воспринимать существующее бытие.

Когда-то, еще в студентах, Костя склонен был верить в то, что окружающий мир устроен разумно и логично. По мере взросления и накопления опыта, особенно делового, он все больше и больше убеждался в том, что никакой логики в устройстве мира нет. Есть только хаос и определенные причинно-следственные связи, большей частью – неподвластные разуму.

Самое стройное и грамотное, на его взгляд, объяснение придумали индусы. Поступки, совершенные в одной жизни, влияют на все, что творится в другой. Индус бы ответил Рубахину на его закидон – будешь злоупотреблять этим, в следующей жизни станешь пенисом. А Костя не смог.

Госпоже Вербицкой, сказали в банке, занездоровилось, и она уехала домой.

Инночкин позвонил Кларе.

– Что с тобой?

– Мой грех! – повинилась она, совершенно не удивившись звонку Константина. – Что-то неважно себя почувствовала и сачканула. Все документы твои готовы – я их с собой забрала. Приедешь? У меня сейчас просто нет сил снова выходить из дома. Как вернулась с работы, пала трупом и думаю – кто бы мне ужин приготовил? Если хочешь, я завтра встану пораньше и к восьми подвезу тебе эти проклятые бумажки, а?

Последняя фраза была сказана с такой надеждой на то, что слишком рано вставать не придется, что только конченая сволочь могла сказать: «Хорошо, привози утром».