– Спасибо, доченька!

Под свирепым взглядом директора Нина Львовна съежилась, уменьшилась в объеме чуть ли не вполовину.

Выдержав долгую паузу, Соломон Венедиктович сказал:

– Все свободны!

Присутствующих, кроме Инночкина, словно ураганом понесло к двери.

– Но учтите, – сказал им Рубахин в спину. – У меня достаточно крепкая память, чтобы не забыть обиды. Как говорил в такой ситуации крестный отец дон Вито Корлеоне: «Я верю в дружбу и готов доказать свою дружбу первым».

Надо ясность внести, чтобы и читатель смог понять смысл выше сказанного.

А дело все в том, что Рубахин никогда не гнушался пить с подчиненными, а выпимши, любил вспоминать свое лихое криминальное прошлое.

Главные специалисты энергоремонтного предприятия были люди вменяемые – понимали намеки с полуслова. Через четверть часа в кабинет попросился обратно Рылин:

– Я тут подумал: какая мне с этих финнов польза?

И положил заявление на стол.

– Разумеется, – кивнул Соломон Венедиктович и добавил. – Да я забыл сказать: оклад главного инженера на моем предприятии будет на 50 % выше, чем здесь.

Цысарочка ты моя! – засветились любовью к начальству глаза Рылина.

Соломон Венедиктович стремился к тому, чтобы его предприятие всегда было на хорошем счету. Хороший счет это не только отсутствие жалоб заказчиков и нареканий со стороны руководства, но и положительные экономические показатели. Этому нимало способствовало отсутствие конкуренции: возглавляемое Рубахиным предприятие было единственным ремонтным во всей энергосистеме Урала. Кадры себе Соломон Венедиктович подбирал расторопные и руководил ими толково, не забывая при каждом удобном случае поощрять ударников и сторонников.

Дождавшись заявления Нины Львовны, приказал Ксюше оповестить инженерно-технических работников об оперативном совещании в кабинете директора в два часа пополудни.

– Ну вот, Костян, костяк нового предприятия создан, – объявил он Инночкину. – Погоним волну сверху вниз.

До совещания предложил снабжающему заму пройтись по производственным участкам. Соломон Венедиктович имел обыкновение каждый рабочий день обходить предприятие. Заходить в кабинеты руководителей и специалистов, оценивать обстановку на местах, интересоваться состоянием дел и настроением людей. Он искренне верил в то, что подобные обходы дисциплинируют подчиненных, давая им понять, что директор где-то рядом, что его неусыпное око зорко бдит.

Если бы он узнал, что эти его обходы сотрудники меж собой называли не иначе, как «наезды пахана», то очень бы расстроился. К счастью он оставался в неведении. Почему «к счастью»? Да потому что нельзя отбирать у человека его заблуждения. Без них он подобен древу без корней – нечем цепляться за реальность. Жалким становится и достойным сочувствия.

Инночкин же имел собственное мнение в этом вопросе – даже три:

Специалиста учить – дело губить.

Судить надо по конечному результату.

Поощрять и наказывать только рублем, без всякой лирики.

Это была тема их постоянных споров, но не сегодня.

После обхода вполне дружелюбные приятели вернулись в директорский кабинет перекусить, выпить чаю, выкурить сигарету. Письмо из «Фортуны» по-прежнему лежало на столе, напоминая о причине затеянной смуты. Рубахин за чашкой чая с бутербродами сделал контрольный звонок домой. Тылы были крепки и надежны – во всяком случае голос жены звучал спокойно, даже доброжелательно.

– Я готовлю на ужин биточки с цветной капустой, – сообщила она. – Но ты, конечно, можешь есть свои любимые пельмени. Если хочешь.

– Да ты что! – притворно удивился Рубахин. – Разве какие-то там пельмени могут сравниться с твоими биточками! В семь буду за столом. Как штык!

Отключив телефон, Соломон Венедиктович прокомментировал приятелю:

– Намедни с братишками засиделся в баре, домой не помню как доставлялся. Утром встаю – мама родная! – благоверная, как сломанный телевизор: изображение присутствует, а звук пропал….

Совещание началось со вступительного слова директора предприятия. Он обожал ораторствовать, и получалось это у него, признать надо, весьма толково.

Сделав суровое лицо и помахав в воздухе письмом из «Фортуны», Рубахин сказал:

– Здесь приказано, мать нашу так: всему персоналу ИТР пройти переаттестацию на предмет профпригодности. Ну и кто выживет, получит соответствующий оклад… Я думаю, ниже нынешнего. Зачем финнам думать о нас, мать иху этак?

Аудитория возмущенно загудела.

– Они уже черте че натворили на теплогенерирующих предприятиях, теперь вот до нас добрались….

И снова пауза для реплик с мест.

– Я знаю, что говорю! – Рубахин рубанул воздух ладонью, будто кто-то ему возразил. – Вижу, что в этой «Фортуне» творится, а будет того хуже. И мы тут решили…

Принялся излагать идею создания собственного энергоремонтного предприятия.

– Смело! – кто-то из зала.

Рубахин грудь расправил и широко улыбнулся:

– Меня поддержали все заместители и главные специалисты предприятия. Дело за вами. Не собираюсь никого упрашивать, а просто призываю вас всегда помнить о том, что вы – энергоремонтники. Специалисты! Да вам равных в России нет! Вам надо в ножки кланяться, а эти придурки закордонные удумали переаттестацию! Как в курятнике на предмет яйценоскости. Тьфу! Кто со мной пойдет?

Рубахин все делал быстро – быстро читал, быстро писал, быстро ел и пил, напиваясь быстро, быстро решал и руководил, быстро впадал в гнев и столь же быстро отходил.

– Берите бумагу, доставайте ручки, пишите заявления на увольнение.

Народ ударился в эпистолярии, а Соломон Венедиктович сел в свое кресло, играя бровями. Начальнице отдела кадров Чирковой приказал:

– Юлия Павловна, соберите и готовьте приказы. А вы, господа, по рабочим местам – и до конца дня занесите в ОК заявления своих подчиненных. Не бывать нам под финнами!

– Хорошо, Соломон Венедиктович!

– Скажите рабочим от моего имени на новом предприятии у всех зарплата будет в полтора раза выше. Слово Рубахина!

– Прямо сейчас и займемся, Соломон Венедиктович…

– Пока оформляются учредительные документы, все в оплачиваемых отгулах.

– Ура командиру!

Прошел час.

Рубахин нажал кнопку селектора:

– Юлия Павловна, много сдано заявлений?

– Ни-од-но-го!

Приятели переглянулись.

– Совсем распоясался народ, – тяжело вздохнув, сказал Рубахин. – Эти чумазые проституты думают, что директор у них не рыба, не мясо, а с капустой пирожок. Ждут, что я им в ножки буду кланяться….

Переварив обиду непродолжительным молчанием, Соломон Венедиктович изрек:

– А мы поклонимся, не сломимся – игра стоит свеч.

Подмигнул Инночкину:

– Волна сверху разбилась о твердолобые скалы, так мы под ними почву шатнем.

– Как это?

– Как в анекдоте.

И рассказал:

– Врач пациента спас, тот: «Чем вас, доктор, отблагодарить?». Мужик со «скорой» видит – палаты у больного навороченные и, боясь продешевить, «Отблагодарите, – говорит, – по-божески». В ответ: «Хорошо, доктор. Буду за вас молиться».

– В че тут суть?

– А в то: что сухая ложка горло дерет.

И по селектору:

– Нина Львовна, всю наличку кассы ко мне.

Инночкину:

– Сади торопыг своих на колеса, чтоб через сорок минут в столовой были накрыты столы для банкета по случаю создания многопрофильного предприятия «Рубин».

И снова в селектор:

– Ксюша, объяви по участкам: в 16-00 в столовой банкет всех сотрудников нового предприятия. Приглашаются все желающие. Вход по заявлениям на работу.

– Многопрофильное предприятие? – удивился Костя. – Ты говорил об энергоремонтном.

Рубахин вознес к потолку палец:

– Думать надо на перспективу. А название не удивило?

– «Рубахин-Инночкин»? Годится.

Вошла Шулленберг с деньгами – вышла без них.

– Ну, давай, Костян, шевели батонами: закуска, выпивка, музон – чтоб все честь по чести. Людям надо угодить.

Идея сработала. Не организовано, но вереницей народ потянулся в отдел кадров, потом в столовую. И там, и там возникли очереди: Юлия Павловна принимала заявления на увольнения, а инспектор ОК Галочка Гончарова – на прием.