Вербицкая показала Косте язык.

Рубахин отзвонился через два дня.

– Ты прости меня – подзагулял.

– Да все нормально – путевка наша.

– Я про «папу» тебе обещал… «Папы» не было.

– И здесь все устроилось: мы сыграли на его имени – враг разбит и позорно бежал.

Мир наш завязан на балансе черного и белого, хорошего и плохого. Самое опасное состояние – это когда человек восклицает: остановись, мгновение, ты прекрасно! Но мгновение не замирает, а сразу за ним наступает черная полоса шириной во всю оставшуюся жизнь. И от этого не застрахован никто.

Пусть все будет хорошо, думал Костя Инночкин, просчитывая возможные вариации предстоящей учебы в Кембридже, но еще лучше, когда для полного блаженства или окончательной и громогласной победы всегда не хватает какой-то малости. Так надежней….

Прошло два года и еще немного.

– А вот и наш Диккенс воротился из Англии! – встретил Костю на пороге офиса не самой широкой из своих улыбок Рубахин.

– Что-то не так? – рука, протянутая для рукопожатия, повисла в воздухе.

– Да все не так. Проходи, садись, закуривай. Сейчас на оперативку соберутся специалисты – сам и услышишь. Давно приехал?

Костя присел, закурил, ответил:

– Четыре дня как в России. Из них два в Челябинске. Визиты к родне, туда-сюда…

– Теперь на работу? Ну, молодца – вовремя: у нас тут сплошной завал.

На этот «завал» горечи у Рубахина скопилось достаточно – он бы весь день ее изливал, но тут отворилась дверь, и из приемной в кабинет потянулись специалисты.

Рубахин открыл совещание.

– Ошибки строителей бывают разные – некоторые можно исправить за счет резервов предприятия, а за иные надо сразу отрывать головы. Вот по Тобольску… Что нам скажет уважаемый Мустафа Абрамович? Почему от финнов в адрес нашего предприятия летят рекламации за рекламациями? Почему мы в сроки-то не укладываемся? Если наш объект передадут в другие руки, мы ни хрена не получим от вложенного и заработанного. Вы это-то понимаете, горе-строители?

Барашкин, при упоминании его имени гендиректором, встал и молча стоял в ожидании паузы.

Рубахин кивнул ему:

– Ну, говори.

– А я с самого начала говорил, – заместитель директора по производству любил резать правду-матку в глаза начальству, чтобы потом покаяться и признать ошибки, – что Тобольск выставляет нереальные сроки. Уже потому, как оформлены документы, было ясно, что нас там накажут. Что и практикует «Фортуна» в данное время.

– Сроки, в сроки почему не укладываетесь? – скривился Рубахин будто от зубной боли.

– Есть порядок технологических операций, – пожал плечами Барашкин. – Не выполнив первую, нельзя приступать ко второй.

– Ты что, самый умный? – набычился гендиректор. – Мало людей – бери еще.

Мустафа Абрамович снова изобразил недоумение вздернутыми плечами:

– Да причем тут люди? Как бы вам образно-то объяснить? Простите, дамы, но… Вы, Соломон Венедиктович, хоть втроем, хоть вшестером пользуйте бабу, она вам раньше, чем через девять месяцев не родит.

Народ загудел, закивал соглашаясь – мол, бабы такие: им по фигу финские рекламации.

– Садись, гинеколог. Я тебя скоро сам буду пользовать, – устало махнул Рубахин рукой. – А по Зареченску что? Кто нам доложит?

Поднялся главный инженер Рылин.

– Там одна беда – заказчик дурак.

– А ты и не знаешь, как с ними надо обращаться?

– Я энергостроитель, а не психиатр.

– Да какой ты строитель? – махнул Рубахин рукой, а Рылин набычился. – Хороший!

В Соломоне Венедиктовиче взыграла его язвительная натура – не зная, как и за что поддеть Рылина, плаксиво надул губы:

– Если бы у меня в кармане лежал белый накрахмаленный платочек, я бы сейчас прослезился от счастья. Больно уж трогательно ты заявляешь – «хороший». Только почему у «хорошего» энергостроителя так хреновато идут дела?

– Про дела не знаю, а про платочки жене пеняйте, – буркнул Рылин и сел.

– Вот так всегда и во всем! – притворно ужаснулся Рубахин. – А пошли вы все к черту, горе-работнички! Давай, Костян, по рюмке чая за приезд.

Когда специалисты покинули кабинет, хозяин его достал из одного шкафа бутылку, из другого рюмки и поставил на стол. Из ящика стола извлек шоколадку.

– Ты чему улыбаешься?

– Выпьем с горя? Я из кружки!

– Этому тебя в Кембридже научили?

– Пушкин в России.

Рубахин выпил, Костя отломил дольку шоколада и отправил в рот.

– Что скажешь по поводу?

– Разбираться надо – с чувством, толком, расстановкой, без суеты и нервотрепки.

– Вот и разбирайся. А я, признаться, заи…каться скоро буду. Ну, ты меня понял.

Бывают в жизни хорошие дни. С утра просыпаешься бодрый, здоровый, готовый к подвигам трудовым. Выходишь из дома и замираешь от наслаждения, вдыхая запахи лесной свежести и луговых трав, откуда-то проникающих в загазованный воздух мегаполиса.

В такие дни машина заводится с пол оборота, не чихает двигатель, не стучит кардан. Пробок нет до самой работы. А на работе… сплошной бедлам! Директор ругается, подчиненные прячутся. Никто не знает, что надо делать и надо ли что-то делать вообще. То ли пипец подкрался к предприятию, то ли еще крадется где-то…

– Не все так страшно, – считает Рубахин.

– Разумеется, – отвечает Костя, чувствуя в глубине души, на краю сознание звук тревожного колокольчика.

Не надо иметь диплом английского университета, чтобы понять, что если рабочие сидят на своих местах, то с производством не все в порядке. Вялотекущая деятельность специалистов настораживала еще больше.

Кризисный шок предприятия во всей своей красе, – поставил диагноз Костя, как его учили кембриджские профессора. – Или по-другому: «черная метка» – билет на тот свет. Мягкий или плацкартный – это уж кому как повезет. Некоторым везет – предприятие закрывается, а его руководители и подчиненные расстаются друзьями. Другие, у которых возникли большие долги по зарплате, мучительно агонизируют в бесконечных конфликтах – когда верхи уже ничего не могут, а низы ничего не хотят. Но может и повезти, если найдется специалист умеющий разруливать подобные ситуации.

Главное – определить наиважнейшее направление: за все хвататься – ничего не вытянешь. По всему выходило, что главное – это Нягань: там зависло более 140 миллионов вложенных и освоенных средств. Инночкин стал собирать информацию о партнере.

– Мне вот с ним даже встречаться не хочется, – поморщилась Нина Львовна, главный бухгалтер.

– Проблемный субъект? – спросил Костя.

– Хам брутальный.

– Как это выражается?

– Поехали с Соломоном Венедиктовичем на сверку. Ну, по бухгалтерии они долги признали, а потом к этому… с «Ю-8», заходим. Он мне с первого взгляда не понравился – серый костюм, серый галстук, серые недобрые глаза и залысины, как у…. Ну, крыса крысой – к тому же армянская. А голос такой – сухой и резкий. Посмотрел акт сверки и говорит: «Рубину» вашему я ни рубля не подпишу». Соломон Венедиктович ему спокойно: «Хотите в арбитражном суде разбираться? Разберемся! И не надо разговаривать со мной таким тоном!» А тот орет аж прям до визга: «Я разговариваю с тобой так, как ты того заслуживаешь! Строитель хренов! Напортачил браку – сейчас мы за тобой переделываем – и думаешь, что это тебе сойдет с рук? Думаешь, буду подписывать твои сраные бумажки? Вот тебе, выкуси!» И сует Рубахину кукиш под нос. Соломон Венедиктович его за грудки. Тот охрану вызвал, милицию подключил – едва мы из этой Нягани ноги с директором унесли. И что теперь делать – ума не приложу. Соломон Венедиктович, правда, говорит, что есть у него будто где-то какой-то блат. Может, и есть, да воз-то и ныне там.

Директора нашел в кабинете в компании коньяка с шоколадом.

– Слышь, Костян, а что там, в Англии, нынче в моде – я в смысле выпивки?

– Не знаю, не интересовался. Гораздо интереснее, что у нас с Няганью?