Инночкин не был сволочью, тем более конченой. Поэтому он ответил:

– Я сейчас возьму пельменей и спасу тебя от голодной смерти. Или пиццу?

– Из твоих рук даже яд. Жду.

Затем Костя отказался от услуг Рубахина – не хотелось пошлости слушать, и поймал такси: свой авто на профилактике в СТО. Подумав о Соломоне Венедиктовиче, поймал себя на мысли о том, что пьяный Рубахин нравится ему гораздо больше трезвого – никакой заносчивости, никакого апломба, никакого негатива в отношениях с окружающими. Напротив – сплошной позитив. Да он и сам на лесть подчиненных «Золотой вы человек, Соломон Венедиктович!» говорил без бахвальства: «Когда выпью – да!»

– Как ты вовремя! Молодец! – похвалила Клара, открывая дверь.

В прихожую тут же потянуло запахом свежей выпечки, к которому примешивались ваниль и корица.

Несмотря на заявленное «нездоровье», Вербицкая была не в халате, как ожидалось, а при полном домашнем параде – кремовая трикотажная блузка, светло-коричневые бриджи с завязками на поясе, легкий, естественный, без ярких красок макияж.

– Я испекла сметанный кекс с изюмом, – придав голосу заговорщицкий оттенок, словно речь шла о чем-то запретном и оттого еще более желанном, сообщила хозяйка. – Можешь считать, что старалась к твоему приезду. Так что ты просто обязан попробовать.

– А это куда? – пакет пельменей в руках.

– В морозилку или домой увезешь.

Кекс, стоявший посреди стола, уже успел остыть до той кондиции, когда его можно есть.

– Чай? Кофе?

– Чай, и покрепче, пожалуйста, – попросил Инночкин.

Незаметно для себя Костя слопал почти весь кекс. Хозяйке досталось всего два кусочка, но она не была в претензии.

– Я так радуюсь, когда моя стряпня кому-то нравится, – сказала она. – Иногда накатит: испеку что-нибудь и везу утром на работу, народ угощать. Хлопот на копейку, а удовольствия на миллион.

– В следующий раз, когда что-нибудь съедобное в банк привезешь, не забудь и меня пригласить, – напросился Инночкин.

– Я тебя уж не раз приглашала заглядывать на чашку чая, когда захочется. Только ты такой деловой….

– Ну а как же! Семью кормить надо.

Вербицкая поджала губы:

– Разумно. Только давай об этом не здесь и не сейчас. Еще хочешь чаю?

– Полчашки.

– Мужчины такие странные…, – Клара налила гостю чаю, отставила чайник в сторону. – Почему неудобно приходить в гости, если женщина приглашает? Почему нельзя получить максимум удовольствия от общения, если хочется? Почему, если нет никаких осложнений, их надо придумывать?

– Сама запрещаешь и сама начинаешь. Да будет тебе известно: я женат…

– Знал бы ты, как приятно соблазнять серьезных мужчин с моральными принципами! – рассмеялась Вербицкая. – Даже если известно, что ничего не получится, сам процесс увлекает и развлекает. Да ладно, не хмурься, тебе не идет суровость, ты и без нее красивый. Допивай чай и пошли смотреть бумаги – Ланселот же за ними прискакал.

Последняя фраза Клары была буквально пропитана сарказмом, но Инночкин предпочел его не заметить. Допил, как ему было велено, чай, и потопал за хозяйкой в ее кабинет.

«Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними», – сказал римский поэт Овидий в год рождества Христова.

За прошедшие десять лет кандидат наук и доцент кафедры экономики Южноуральского государственного университета Вербицкая Клара Оскаровна, отчаявшись защитить докторскую диссертацию, поменяла место работы. Теперь она в «Альфа-банке» заведовала кредитным отделом. Приобрела права и машину «Альфа-Ромео», новую квартиру в новом доме нового спального района города. Только статус незамужней женщины не поменялся. Да и сердечная привязанность тоже.

Инночкин закончил университет, поработал на стройках, приобретая навыки. Женился, купил две машины – себе и жене, квартиру в центре города. Теперь он совладелец и финансовый директор процветающего предприятия «Рубин». Жизнь задалась – можно сказать расхожею фразой, или по-рубахински: мужик решил – мужик сделал; респект ему и уважуха!

Документы действительно были готовы. Инночкин полистал для проформы.

– Я молодец? – Клара подставила щеку для поцелуя. – С тебя причитается.

– Хочешь заставить меня мыть посуду?

– Да ты че? – округлила хозяйка глаза. – До таких интимностей между нами вряд ли когда дойдет. Я хочу лишь, чтоб ты был так любезен, помочь мне растрясти жирок.

Мнимые излишки жира были продемонстрированы столь соблазнительным образом, что устоять было невозможно. Впрочем, Инночкин и не собирался себя сдерживать. Назвался груздем – цепляйся на вилку!

– А потом мы обсудим еще одну тему, – пообещала Клара, исступленно целуя гостя. – Давно хотела поговорить.

– Если у тебя останутся силы, – плотоядно усмехнулся Костя.

– Останутся. Сегодня ты будешь просить пощады....

– Нет, ты, – упрямился Костя, стягивая с нее одежды.

– О, пощади меня, мой господин – ты же добрый такой…

– Это тебе так кажется, или ты хочешь в это верить! На самом деле – я холодный и расчетливый мерзавец, преследующий своекорыстные цели…

– Да ты, я вижу, проблемный парень!

– Отнюдь – кто мне не создает проблем, со мной проблем никогда не имеет.

Многолетняя привычка жить на два дома давно уже вытравила из Инночкина угрызения в стиле – мачо ты, кобелячо. Утолив первый натиск страсти, он лежал закинув руки за голову и ее проветривал – не думая ни о чем. Клара нежно теребила его ключицу.

– Слушай, мы вместе уже десять лет. Наверное, это любовь. Ты чему улыбаешься?

– Тому, как причудливо в тебе сочетаются романтизм и практицизм.

– Да – я практичный романтик, – кивнула Вербицкая. – И помечтать люблю, и деньги считать умею. Женщина двадцать первого века.

Инночкин внезапно почувствовал себя не очень молодым. Ощущение, если честно, не из приятных. Бизнесмена работа обязывает держаться солидно – это, во-первых. А во-вторых, когда называют по имени-отчеству, поневоле прибавляешь себе годков. В-третьих, любовница на семь лет старше – даже Рубахина это цепляет.

Впрочем, нашел успокаивающее – зря он кручинится, его ж сегодня в магазине дважды молодым человеком обозвали. Так что не все потеряно в жизни…

– Знаешь, никак не могу привыкнуть к тому, что ты уже папа! – глаза Клары повлажнели. – Я ж тебя еще…

– Вот таким помнишь! – Инночкин слегка развел в сторону ладони, показывая, каким именно его помнит любовница с десятилетним стажем.

– .. студентом далеко не прилежного поведения.

– Ага, теперь скажи, что я тебя силой взял, и ты меня хотела за это отправить в тюрьму.

– Дохамишь сейчас – повторить заставлю.

– А понравилось?

– Да уж…! Прибежал, перекусил, перепихнул – все наспех, по-быстрому: не успел вставить, как уже кончил. Дома так же? Смотри, привыкнешь – а эту привычку перебороть трудно.

– Ты чего? – Костя изумленно. – Какая насекомая укусила?

Несколько минут лежали молча, холодно соприкасаясь обнаженными телами.

– Ты хотела об этом поговорить?

– Ты прости меня. Я поплачу – ладно?

Клара уткнулась носом в его предплечье и зашвыркала носом, и завздрагивала телом. Спасибо, что не голосила. Инночкин погладил ее по роскошным волосам.

– Я понимаю – усталость, нервы, одиночество…

Женщина покивала головой, изображая согласие и полную покорность судьбе.

Инночкин, по привычке доверяться рассудку, а не эмоциям, просчитал ситуацию. Клара не гонит его – это плюс. Упрекает, любит значит – это с одной стороны вроде как плюс, если закрыть глаза на то, как упрекает и чем; если не закрывать – тогда большой минус. Ему – молодому и самолюбивому. Но сам-то он знает, что с ним все в порядке – и этот плюс пересилит все минусы.

А вобщем-то, какая-то идиотская театрольно-киношная ситуация. И Клара так на себя не похожа. В конце концов, Инночкин пришел к выводу, что ничего изменить он не в силах: сама затеяла инцидент, сама пусть разруливает.

Мышление странным образом раздвоилось: мысли уже потянулись к документам, подготовленным для него Кларой, а какой-то участок мозга все еще «переваривал» внезапную слабость в ее поведении.