— Напиши-ка мне стихотворение.
Первый служка попросил назвать тему, князь предложил ему «Цзунцзы». Тогда Первый служка сложил такие стихи:
Четыре остреньких угла,
опутан стан травою,
Дорога им через котел
с бурлящею водою.
А если Танского Сань-цзана
[61]собою привлекут,
Он мигом обдерет одну
обертку за другою.
Князь выслушал четверостишие и, смеясь, сказал:
— Хорошие стихи, но им не хватает изощренности.
Затем он предложил Второму служке сложить стихи. Тот поклонился и спросил тему; ему тоже была дана тема «Цзунцзы». Стихи Второго служки звучали так:
Год за годом душистые цзунцзы готовят —
Цюй Юаню
[62] от всех подношение;
А монахам постящимся в день этот будет
их судьбины благой завершение.
Угощением щедрым наполнился зал —
подсчитайте-ка, сколько тут яств?
Есть для жизни пора, есть для смерти пора —
так чему же отдать предпочтение?
Князь, выслушав, пришел в восторг.
— Хорошие стихи, — одобрил он и спросил Второго служку: — Не ты ли написал стихи на стене галереи?
— Да, милостивый князь, они написаны мной, — ответил Второй служка.
— Раз их написал ты, — сказал князь, — ты и раскрой мне их смысл.
— В государстве Ци был господин Мэн-чан, — ответил Второй служка. — Он содержал три тысячи дружинников. Родился он в полдень пятого числа пятой луны. В государстве Цзинь был генерал Ван Чжэнь-э — он тоже родился в полдень пятого числа пятой луны. Но вот я, родившийся в тот же день и час, что и они, страдаю от бедности и горестей. В четверостишии я вздыхаю о своей несчастной судьбе.
— Откуда ты родом? — осведомился князь.
— Я родом из уезда Лэцинсянь области Вэньчжоу, по фамилии Чэнь, по имени И, по прозванию Кэ-чан, — ответил служка.
Видя, что слова служки чисты и что талант этого человека поистине выдающийся, князь захотел возвысить его. Он в тот же день послал стражника в управление по делам буддийских монастырей в городе Линьаньфу за монашеским свидетельством для Второго служки, чтобы можно было постричь его в монахи. Прозвище Кэ-чан сохранилось за ним как монашеское имя. Кэ-чан был назначен священнослужителем при дворе князя. К вечеру князь вернулся домой, и больше рассказывать о нем пока нечего.
Время летит как стрела. Незаметно прошел еще год. Наступил пятый день пятой луны, и князь снова отправился в монастырь Линъиньсы угощать монахов. Настоятель ввел в свою келью Кэ-чана и всех монахов. Не обошлось без угощения. За трапезой князь подозвал к себе Кэ-чана и сказал:
— Сложи мне цы, из которого я узнал бы историю твоей жизни.
Кэ-чан поклонился и прочел цы на мотив «Бодхисаттва из племени Мань»:
Нынче с утра оказался ошибкой
пройденный жизненный путь;
Все же свой жизненный путь подлатаю
нынче с утра хоть чуть-чуть.
В год только раз
наступает Пятерка Двойная.
Скромный монах,
с нетерпеньем ее ожидаю.
Славен хозяин
милостью и добротою:
Целых два года
милостей я удостоен.
Ставши монахом,
блюду я свою чистоту,
Дни провожу
в уединенном скиту.
Князь остался доволен. Он отправился домой совершенно пьяный и захватил с собой Кэ-чана. Дома он представил его двум своим женам.
— Этот монах родом из Вэньчжоу, по фамилии Чэнь, по имени И, — сказал им князь. — Он трижды сдавал экзамены, но степени не получил, а потому отрешился от мирской суеты и стал служкой в монастыре Линъиньсы. Заметив, что он хорошо пишет стихи, я сделал его своим придворным монахом и дал ему монашеское имя Кэ-чан. Это было год назад. Сегодня я привел его к себе домой, чтобы он нанес вам визит.
Услышав это, жены очень обрадовались. Домашние князя также были восхищены умом и скромностью Кэ-чана. Разворачивая женам цзунцзы, князь передал один из них Кэ-чану и предложил ему сочинить цы на тему «Цзунцзы», использовав тот же мотив «Бодхисаттва из племени Мань». Кэ-чан поклонился, попросил бумагу, кисть и написал:
Рис ароматный упрятан в обертку,
рожки торчат по бокам.
Нити цветные разрезав, разносят
лакомство это гостям.
в кубках, что влагой полны,
В каждом году
с наступлением пятой луны.
Славен хозяин
милостью и добротою:
Отблесков света,
радостей я удостоен.
Если ж ко мне
в горы поднимешься ты,
В зарослях тотчас
мальвы раскроют цветы.
Стихи понравились князю, и он приказал позвать певицу Синь-хэ, что значит «Свежий лотос», и велел ей спеть новое цы Кэ-чана. У Синь-хэ были длинные брови и узкие глаза, белое лицо и алые губы, двигалась она легко и грациозно. Взяв в руки сянбань[64] из слоновой кости, она встала перед присутствующими и запела звучным голосом. Все громко выразили одобрение. Князь велел Кэ-чану написать еще цы в честь Синь-хэ, снова на мотив «Бодхисаттва из племени Мань». Кэ-чан взял кисть и написал:
Руки и стан ее созданы Небом,
гибко изящное тело.
Дивно звучит ее новая песня,
вот уже песню допела.
Выйдя из уст ее,
чист и прекрасен напев,
Пляшут пылинки,
в воздух высоко взлетев.
Славен хозяин
милостью и добротою:
Алое платье
я созерцать удостоен.
Может, Синь-хэ
я любоваться и смог,
Но невелик
жизни отмеренный срок.
Князь обрадовался еще больше. К вечеру, когда кончился пир, Кэ-чану было велено вернуться в монастырь.
На следующий год в пятый день пятой луны князь снова хотел отправиться в монастырь Линъиньсы угощать монахов. Неожиданно полил сильный дождь. Тогда князь приказал слуге:
— Пойди ты один. Раздай монахам угощенье и возвращайся вместе с Кэ-чаном. Я хочу повидать его.
Получив приказ, слуга отправился в монастырь Линъиньсы угощать монахов и сказал настоятелю, что князь велел ему привести с собою Кэ-чана.
— На днях у Кэ-чана заболело сердце, он не выходит из кельи, — сказал настоятель. — Я пойду к нему вместе с тобой и спрошу его.
Слуга и настоятель пришли в келью Кэ-чана. Кэ-чан лежал на кровати. Он сказал слуге:
