– Добро пожаловать, батюшка. Ждал тебя и догадывался, что почтишь ты меня своим высоким присутствием, – рассыпался Волошенинов в любезностях, позволив себе некоторую вольность в обращении к такому высокому духовному лицу, как протопоп.

Приблизившись к протопопу, он заботливо поддерживая гостя под локоть, проводил его к креслу и бережно усадил. Потом отбежал и с ловкостью фокусника вытащил с нижней полки своего стола плоскую атласную подушечку. Почтительно передал через стол, чтобы протопоп сам подложил себе ее под спину для удобства. Но Стефан подушечку не принял. Важно кивнув, он демонстративно отодвинулся от спинки своего кресла. Пришлось Михаилу Дмитриевичу самому обходить стол и подкладывать под спину гостя подушечку, аккуратно ее расправляя. Затем он вернулся на место и сел, внимательно поглядев на протопопа.

– Ну, сын мой, как семейство, как дети? – расспрашивал протопоп.

– Всё, слава Богу, батюшка, всё, слава Богу… Твоими молитвами только и здравствуем. Благодарю за то, что не устаешь нас поминать за здравие, – довольный отвечал Волошенинов.

– Молюсь, всякий раз молюсь, как не молиться, голубчик! Я вот что пришел спросить у тебя. Про письмо твое. Ты ведь, давеча, поди, неспроста его мне прислал?

– Неспроста, батюшка, ох неспроста, – согласился Волошенинов.

– Вот и я так тоже подумал. Ну тебе-то, голубчик, видней, что там у этих поляков на уме твориться. Но все же ты мне поясни, а хорошо ли выйдет, если мы с тобой вот сейчас пошлем в Чудов монастырь человека, да попросим его привезти к нам афонских священников сюда на допрос?

Волошенинов подумал и согласно кивнул.

– Как тебе угодно, батюшка. Честно говоря, желаю того же самого. Для этого и послал письмо.

– До чего же хорошо, голубчик, что мы с тобой вот так влет друг друга понимаем. Как же мне это нравится, – похвалил протопоп. И взгляд у него потеплел.

– Помогать церкви и тебе – моя первейшая обязанность. Ввек не забуду, кому обязан тем, что служу на благо отечества в посольском приказе.

– Да уж пора и забыть, – усмехнулся довольный протопоп. – А монахов мы хорошенько расспросим, с какой целью собирается приехать в Москву патриарх Иерусалимский Паисий, и кто его будет сопровождать, – рассуждал Вонифатьев.

Волошенинов кивал, внимательно слушая и всем видом показывая готовность согласиться с каждым словом протопопа, свое одобрение и искреннюю заинтересованность.

Афонских старцев доставили в приказ на допрос в тот же день. Уединившись в специально отведенной для этих целей рабочей горнице, протопоп Вонифатьев и Волошенинов с горячим пристрастием расспрашивали старцев, задавая по очереди каверзные и наводящие вопросы. Однако приезжие отцы то ли и, правда, ничего не знали об истинных причинах, то ли прикидывались, но выведать у них что-то толком не удалось. Раздосадованный Вонифатьев, не скрывая разочарования, распрощался с Волошениновым и старцами и, покинув приказ, поспешил в Кремль на беседу с царем.

Следующий допрос тех же афонских отцов произошел уже через несколько дней в том же Посольском приказе. И снова он не принес результатов. Единственное, в чем убедился протопоп, что в Москву, действительно, приезжает патриарх Иерусалимский Паисий.

Январским днем, как только ударил первый час, и восходящее солнце осветило башни и золотоверхие купола колоколен Чудова монастыря в восточном крыле Кремля, к широкому готическому крыльцу хозяйственного монастырского корпуса со стройными белоснежными колоннами, подпирающими входной свод, подъехали богатые сани, в верхних ободьях крытые тяжелой медвежьей шкурой. Из саней торопливо вылез посольский дьяк Михаил Дмитриевич Волошенинов в роскошной шубе из куницы с опушкой из рыжей лисы. На голове у него красовалась украшенная золотым шитьем шапка камилавка из такой же рыжей лисицы.

Войдя в трапезную палату, он первым делом отыскал глазами в правом углу внушительный позолоченный иконостас и помолился, размашисто перекрестившись. Потом внимательно оглядел сидевших за столом, одетых в черные одинаковые рясы монахов, среди которых в царившем полумраке не сразу и заметил Вонифатьева.

Тот сидел, ссутулившись и низко опустив голову, внимательно слушая, что рассказывает ему сидящий рядом монах. Все монахи уже закончили трапезу и теперь просто вполголоса разговаривали. Некоторые братья поворачивали головы к стоявшему возле дверей Волошенинову и с любопытством придирчиво разглядывали его, потом снова отворачивались, погружаясь в свои думы или же перешептываясь с соседями. Волошенинов ждал, когда Вонифатьев обратит на него внимание. Наконец Стефан повернулся к дверям и махнул ему рукой, приглашая подойти.

Михаил Дмитриевич присел возле протопопа на лавку и заговорил о чем-то несущественном. Вонифатьев подвинул к нему чай и блюдо с булочками, а сам прихлебывал чай с вареньем, внимательно слушая и иногда вставляя замечания. Когда Волошенинов закончил, протопоп мягко и сокрушенно посетовал:

– А я вот, голубчик Михаил Дмитриевич, вижу, что ты так и не притронулся к нашему угощению. Сделай уж, батюшка мой, одолжение, отведай скромной пищи. Калачи-то здесь вкусные, тают во рту будто мед. Порадуй старика.

Наевшись и чувствуя приятную сытую тяжесть в желудке, Волошенинов пришел в благодушное расположение духа, неспешно поднялся и последовал за Стефаном. Они поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в узкую с высоким потолком келью, выходящую окнами во внутренний монастырский двор.

В келье кроме стоявшей у стены скамьи и старого сундука, никакой мебели больше не было. Вонифатьев закрыл дверь на ключ, перекрестился на иконы и промолвил, кивая на скамью:

– Устроим сиденье, Михаил Дмитриевич. Не удивляйся, что принимаю столько предосторожностей. Монастырские стены всюду имеют чуткие уши. Говори, что тебя привело ко мне, голубчик. Вижу, что опять неспроста ты приехал ко мне с вестями.

– Истинная правда, – согласился Волошенинов. – Дело касается известного вам визита Иерусалимского патриарха…

– Я так и знал, что продолженье последует, – оживился Стефан. – Что известно, поведай.

– Получил сегодня депешу от путивленского воеводы Никифора Плещеева. Паисия сопровождает в Москву от черкасского казачества полковник Мужиловский и как будто бы везет он с собой важную грамоту для государя московского Алексея Михайловича от гетмана Хмельницкого.

– А что в той грамоте написано, знаешь? – спросил Стефан.

Волошенинов с сожалением покачал головой.

– О том, батюшка мой, не могу сказать. В полученной мной депеше ничего не прописано.

– А хорошо бы узнать, – лукаво прищурился Стефан. Подумал и прибавил: – Как будто нам знак сверху ниспослан, чтобы мы про это еще изведали.

Он в сомнении опустил голову и умолк. Волошенинов тоже молчал.

Слышно было, как по коридору внизу кто-то тяжело и поспешно прошел. Потом заскрипели половицы уже возле их двери, и кто-то осторожно постучался.

Волошенинов вопросительно взглянул на Стефана. Но тот приложил палец к губам и предостерегающе покачал головой. Человек за дверью потоптался немного и ушел.

– От царя, наверно, гонца прислали, – объяснил он. – Вот что я думаю, Михаил Дмитриевич. Как приедет Паисий в Москву, нам надо упредить людей Морозова и первыми его повидать да расспросить. А если все сможем выведать, то сразу понятно станет, кто за всем этим стоит, и что все это значит.

– Так это известно, боярин Морозов да дьяк Алмаз Ерофеев воду мутят. Еще, может, и боярин Львов, – откликнулся Волошенинов.

– Возможно, они, а может, и нет. Ну да ладно. Даст Бог, разведаем. А ты, я вижу, Михаил Дмитриевич хорошо разбираешься, что к чему, – и протопоп хитро улыбнулся.

– Так у меня и учителя-то какие, – ответил Волошенинов. – Я должен уже завтра передать в Разрядный приказ донесение Плещеева. Тот интересуется, каким порядком принимать в Путивле иерусалимского патриарха Паисия.

– Докладывай выше по чину, как и положено. А я как буду у государя, всё разузнаю, – сказал Вонифатьев.