Минуту спустя служащий высвободил бумагу из зажимов, заверил канцелярской печатью и своей подписью и пригласил всех элдеров поставить свою метку на документе. Все пятеро склонились над распоряжением и молча поставили поданной им ручкой подписи. Мужчина, взяв в руки документ и машинку, распрощался с элдерами и кивнул в сторону Проводников и инициированных, выходя из зала и притворяя за собой дверь.

Я все эти минуты, сложив руки на груди, молча сидел на занятом собою месте и глазел на магов, пытаясь сообразить, каково мое отношение ко всему только что произошедшему. Милиан ходил от одних волшебников к другим, выказывал короткие жесты элдерам и другим наставникам. Я не мог понять, озлоблен ли он или возбужден, или расчетливо принял весть и теперь старается уложить ее в голове в верной и положительной трактовке.

Наконец элдеры объявили об окончании собрания. Из зала они вышли первыми. Следом расходились остальные чародеи. Я и Улло удалились среди последних.

Оказавшись в общем фойе, мы отметили деловую активность дворцовых служащих; видимо, уже пошла весть о дополнительно принятых мерах и необходимо было довести информацию до всех инстанций и населения, разослав подписанное Советом распоряжение. Самих элдеров уже не было видно.

— Впечатление от мастеров Совета? — Рядом со мной возник Милиан, провожая взором группу спускающихся на этаж ниже Проводников и инициированных.

— Нормальные. — Я пожал плечами, не зная, что и сказать.

В следующий миг почувствовал похлопывание по плечу.

— Лучшие, на данный момент. Скоро переизбрание: у нынешнего Совета заканчивается срок. В общем, Константин, правила и законы Континента таковы, что хотите вы или нет, но инициированные по мере возможностей будут помогать справляться со всем над нами нависнувшим. Иначе пропадет сама Изнанка и нам не поздоровится.

— Кому «нам»?

— Всем, — только и сказал Милиан, более ничего не уточняя.

Праздничного настроения как не бывало. Приходящие в порядок мысли начали анализировать только что произошедшее в зале.

Я понимал, во что ввязался, точнее, во что меня втянули. Но что впоследствии всё приведет меня к страшным опасностям, тогда не имел даже приблизительного понятия.

Шел второй месяц моего знакомства с магией, а дальше вопроса о том, почему именно меня указали как волшебника, я так и не ушел.

Нет, конечно, в голове назрело с десяток вопросов, но всё же самый основной и краеугольный был именно этот. Потому что от его разрешения, я считал, потянутся нити ответов на все остальные. Не в силах объяснить явление избрания Провидением будущих магов, чародеи Изнанки тем не менее отстаивали веру в эту высшую силу как данное и должное, с чем надо соглашаться или хотя бы покорно принять. Им-то, конечно, легко говорить: они в этом всём, волшебном, варятся всю свою жизнь, из поколения в поколение живут и дышат воздухом, где нечто неизвестное когда-то и зачем-то распылило магические искры. У нас в мире такого нет: единственное, что распыляют в воздухе (и то сами люди) — это серный диоксид и углеводороды, которые приводят к плохой экологии. Доведись бы мне, инициированному с левой планеты, иметь доступ к научным, академическим, исследовательским центрам Континента, я бы потратил все силы (ну, не все, а по возможности), чтобы попытаться разгадать смысл Провидения. А вдруг бы получилось! Ведь великие открытия иногда происходят нечаянно, незапланированно: Ньютон заприметил падающее яблоко и внезапно подумал о каком-то на тот момент сверхъестественном законе; Архимед купался в ванне и нашел связь между объемом погруженного в воду предмета и вытесненной им жидкостью.

Практически так же случайно моя дочь в четыре года открыла, что меня зовут не «Папа».

— А как? А маму тоже не «Мамой»? — Ариша удивленно выпучивала на меня глаза. В детском саду ее новая подружка стала перечислять, как зовут по имени всех ее многочисленных родственников, и потому вечером мой ребенок сел в автомобиль озадаченный.

— Ну ты же знаешь, что тебя зовут Ариша, мы же так с мамой к тебе обращаемся? — Я развернулся, чтобы сдать назад, ни во что не въехав, и быстро взглянул на дочь.

— Да, — робко сказала та.

— Мы тебя «дочка» тоже называем, да ведь?

— Да, — опять робкий кивок.

— Это потому что ты — наша дочь, а зовут тебя — Ариша, — втолковал я, выезжая с парковки у детсада. — Ты слышишь ведь, что я зову маму не «мама», а «Лиза», а мама зовет меня не «папа», а «Костя»?

— Да. — Ариша посмотрела в окно, смущенно перебирая пальцами платьице на коленках.

— И ты разве не понимаешь, что «папа» и «Костя», «мама» и «Лиза» — одни и те же люди?

— Не знаю, — Ариша засмеялась. Я улыбнулся ей в салонное зеркало заднего вида.

— Ну как так, ты чего! У каждого человека есть имя, его собственное, а все остальные «имена» — это по отношению к членам семьи.

Просвещенная Ариша решила поделиться своим внезапным и удивительным открытием с мамой, едва последняя переступила порог квартиры, вернувшись из поликлиники, куда ездила на такси.

— Мама, а ты — не Мама! Мне папа сказал! — радостно сообщила Ариша, убегая встречать Лизу в прихожую.

— Костя, ты совсем?! — Лиза в ужасе посмотрела мне в глаза и покрутила пальцем у виска. Я стоял в кухонном проеме и поверх голоса дочери объяснял супруге суть детской претензии.

Как-то последние дни мы стали хуже понимать друг друга и прислушиваться к каждому, скорее, по моей вине. Мы не отдалились, нет. Просто больше обычного молчали. Начинали общение после затянувшихся минут тишины как ни в чем не бывало, но, честно, осадок у обоих на душе еще некоторое время оставался. Я пресекал любые разговоры по поводу своего самочувствия, когда Лиза видела на моем лице ясный отпечаток дум и сомнений, который я пытался, но не мог скрыть; молча мотал головой, не поднимая на нее глаз, на вопрос о сложности в работе и переводил стрелки на нее: мол, как твой день прошел, какими новостями коллеги делятся. Ей не нравилось: она думала, что я что-то от нее скрываю (как она права! я действительно «что-то» скрываю — но не могу об этом рассказать!), и, считая себя то ли оскорбленной, то ли недооцененной, отвечала на мой вопрос кратко и как-то даже бесчувственно.

А ведь супруга очень любит свою работу, и я рад, что у Лизы есть такое профессиональное занятие, от которого она светится, которым увлечена так же сильно, как и дочкой. На днях Лиза должна писать заявление на декретный отпуск и вновь расставаться с коллегами на пару лет, с которыми только-только, казалось, успела встретиться после первого декрета и не успела обменяться с ними всеми новостями. После рождения Ариши Лиза сидела дома чуть меньше года, веря в свои силы совмещать уход за малюткой-дочкой и работу. Благо наши родители жили не в других городах, а в Москве, и не было сложностей, чтобы они поочередно приезжали посидеть с Аришей и забавлять ее, когда мы с Лизой отсутствовали. Теперь супруга тоже полна решимости выйти с декрета раньше, памятуя об удачном, как ей показалось, опыте воспитания Ариши и проведения часов на рабочем месте.

Я не хотел верить, что всё это между нами надолго. Затянувшееся молчание. Внезапное общение, как будто ничего не случилось. Скрываемая обида. Принятие обмана и недосказанности: уж лучше проглотить услышанное, чем выяснять правду — так до ссоры недалеко.

Я поделать ничего не мог. Лиза если и пыталась делать шаги навстречу, чтобы наладить атмосферу между нами, то я их не замечал, не обнаруживал. Был занят собой. Своими мыслями, ощущениями. Я головой понимал, что никто из моих родных и близких не виноват, что я стал больше времени печалиться о себе, о том, что со мной случилось при встрече с магией, и они не должны испытывать на себе мое изменившееся поведение. Но сердце, этот моторчик и заводила всех эмоций, выдавал гигантские порции переживаний, в которых я варился каждый день, как в компоте. Я настолько подсел на думы о своей чародейской судьбе, что даже мало заботился о том, как веду и показываю себя в театре, хотя хотел казаться обычным. Но, может, коллегам виднее? Правда, еще ни один за последние два месяца не подошел ко мне, не сказал, что видно: со мной не всё в норме; не передал слухи обо мне, что поползли в связи с тем внезапным и необъяснимым ударом на духовой инструмент, и я не словил на себе (а может, плохо смотрел всем в глаза?) подозрительные взгляды, не слышал шепот за спиной. Я смотрел в ноты, смотрел на инструменты и руки, смотрел на весь оркестр, солистов и хор, но не видел никого. Я опять держал в руках палочку, отчего-то совершенно теперь не боясь вычудить. (Может, мне было нечего в магическом мире терять? Там узна́ют, что я наколдовал среди непосвященных, и лишат магии, сотрут память, чтоб я никогда больше не знал о волшебном мире; тогда только заживу как обычно.)