Конечно, не обходилось без бокала. Ну какой же вечер без красного, наполненного солнцем долины Луары бургундского. Иногда, когда вечером забегал русский, образовывался и другой ритуал.

Марсель так вопросительно-задумчиво на русского глядела. Он, сидя в кресле, важно кивал головой. И появлялись тонкие пахитоски, серебряные, старинной работы пепельницы. И, конечно, бокалы бургундского. И свечи. Русский научил её некоторым выражениям их дикого языка. «Кайф» – вот это что! Так она и говорила супруге русского: «Ах, голубушка, вчера я от вашего супруга такой кайф получила».

И не понимала, что в этом смешного. А во дворе все понимали иначе. Всё-таки менталитет. Вот в этой связи и появилась однажды у Марсель её родная сестра, которая годами с ней не встречалась.

«Ты что это выдумала», – ринулась в атаку сестра. Она, как рассказывала Марсель, всегда отличалась некой агрессивностью. «Что это мне во дворе рассказывают. На старости лет. Позор! Да как ты можешь. Что бы сказал твой покойный муж. Какой-то русский! Да кто он такой? Что он возомнил? Что ему надо? Впрочем, что ему надо, я отлично представляю. Но ты-то! Хороша, нечего сказать. Не слышишь, с палкой, хромая. А туда же. Поздравляю, ну просто поздравляю!»

Марсель от изумления лишилась речи.

– Погоди, погоди. При чём здесь русский? И что ты вообще имеешь в виду? Да, он гуляет с моей собакой. Да, мы смотрим футбол. Ну и что?

– А вот что. Сейчас же идём к нотариусу. Пока я не получу завещания, я отсюда не уеду. Ишь, с собакой он гуляет. Представляю я всё это вполне, нечего мне ерунду болтать. Едем к нотэру немедленно.

Но тут нашла коса на камень.

– Никуда я не еду. Нотэр успеет. Не убежит. И ты свои гадкие мысли брось. И о русском я и не думаю вовсе. И убирайся. Не волнуйся – всё завещаю твоим детям, не дура. А сейчас – убирайся.

Вот так закончилось это свидание двух родных сестёр, лет же им в сумме было более 160.

А «этот русский» ничего такого и не подозревал. Они по-прежнему смотрели футбол, пили вино понемногу, обсуждали дворовых дам. Правда, русский продолжал время от времени поражать Марсель своими экстравагантными поступками, но, во-первых, она к этому уже понемногу привыкла, а во-вторых, как ни странно, ей многое стало нравиться в этом малокультурном и уже «совершенно не комильфо» русском.

Шло время. Время текло неумолимо. Марсель со старенькой уже Галой всё реже и реже появлялась в своей роскошной квартире. Большую часть времени теперь она проводит в России, в Москве, где купила небольшую квартиру недалеко от «этих русских».

Почти все вечера – она с ними. И счастлива. Уже достаточно хорошо говорит по-русски. Во всяком случае, точно различает и правильно пользуется такими расхожими литературными выражениями, как «кайф», «музон», «лабуда», «залудить», «шняга» и некоторыми другими. А чему её дальше обучит «этот русский», кто ж его знает.

15/V 2006

Антони, Франция

Вначале немного о русской эмиграции нынешней. Собственно, нынешней эмиграции во Франции и не существует вовсе, в том самом эмигрантском понимании. Когда чемоданы не распаковывались, власть советская проклиналась, а по березкам, да усадьбам сожжённым, да особнякам родным очень даже тосковали. И только оказавшись в благословенной Франции и имея возможность в любую минуту уехать назад, в Россию, начинаешь понимать, какая страшная, безысходная тоска охватывала наших настоящих эмигрантов. Ещё того, первого разлива.

Нынче же всё пока (пока!!!) по-другому. Россияне, во Франции проживающие и приехавшие сюда в годы перестройки, плюрализма и полной демократии, чувствуют себя вовсе не эмигрантами, от родины навсегда отторгнутыми. Они вроде бы приехали в командировку разного периода длительности. Как, например, кто-то взял да и переехал жить и работать, или просто проживать, или доживать из Москвы в Ростов, или Самару, или даже во Владивосток.

Всё нынче можно. Благодать!

Правда, переезд во Францию, например, связан с определёнными формальностями. Это трудно. Даже тяжко. Но – решаемо.

Как говаривал мой знакомый Нугзарчик: «Что не могут сделать большие деньги, могут сделать очень большие деньги».

Но даже и без них (а лучше бы с ними) можно, поверь, читатель дорогой, можно жить в этой благословенной Богом Франции.

Вот наши россияне и живут. Но всё-таки, конечно, скучают. И пытаются общаться. Правда, народ российский своеобычный, и общаются в основном методом «блуждания». Не то что раньше, когда у первой волны, да и второй тоже, были твёрдо установившиеся салоны и рауты, где граф к графу, князь к князю, барон к барону; да и военные имели свои организации и помогали друг другу, как и чем могли.

Нынче всё не совсем так. Вернее, всё совершенно не так. Ни салонов, ни иных сборищ нету. Собираются, правда, потомки военных первой волны, честь им и хвала!

Но вот последние прибывшие россияне блуждают по городам и весям Франции. Некоторые активные дамы пытаются, правда, устроить свои «салоны». Ох, однако, как им далеко до Мережковских, Тэффи и иных, уже давно ушедших. Поэтому это всё – «салоны»-однодневки. И народ собирается разный, непонятный не только собравшимся, но зачастую и самому себе. Так вот и бродят. Кто кого соберёт. И все эти встречи, что в «Графомане», что в «Островке» или ином месте, крайне скучны и инертны. Нет огня, но много занудства. И общество распадается в этих вечеринках так же быстро, как и собирается.

Вот таким образом я однажды оказался приглашённым в пригород Парижа, где решили отметить Татьянин день.

Было, правда, мило. Гитары призывали к каким-либо подвигам, стол ломился от винегретов. Я сразу вспомнил наше студенческое московское время: ведро винегрета, три бутылки «Агдама», и вечер, считай, удался на славу.

И здесь, в этой пёстрой компании, вечер тёк своим порядком. Я уже пожил в Парижах и побывал на различного рода таких вот «салонах». Поэтому был спокоен: драки не будет. Не будет и оскорбительного поведения, вроде того, что я так часто встречал в России, где за долгую жизнь свою в каких только компаниях не перебывал. И был спокоен. Никто не скажет: «Ну, ты, брат, м…к, дай я тебя поцелую, ты ведь знаешь, как я тебя люблю».

Но зато я познакомился с дамой, которая очаровательно пела и была очень даже хороша. Назовем её Вика, Виктория то есть. Из Новосибирска. Но это было давно, в другой жизни, как она мне отметила. В общем, познакомились.

И очень мне не захотелось эту даму, к тому же прелестно певшую под гитару, потерять. (Правда, я её ещё и не приобрёл.) Поэтому я получил её телефон. И начал медленную (в моём всё-таки возрасте) осаду крепости. По всем канонам куртуазного обхождения этак 1950-х годов. То есть звонки. Не очень частые встречи в кафе. Визиты в картинную галерею. Конечно, при расставании поцелуи ручки. А хороша была эта Вика-Виктория. Когда она уходила, я с удовольствием смотрел вслед: такую попу я не встречал ещё или не встречал давно. И раньше уж точно бы вослед не смотрел. Но то раньше. Вот они, годы!

Так мы постепенно стали, к моему удивлению, друзьями. Оказалось, что мы, как говорили в старину, одного круга. Вот и проводили часто время в кафешке.

Хозяин кафе и прислуга, конечно, судачили на наш счёт. Сначала решили безапелляционно – любовники. Но затем мнение переменили. Мол, уже долго встречаются, а всё так же нежны друг к другу, особенно он – это значит – я. Нет, эти – не любовники. Но и не трансвеститы. И не голубые. И не лесбиянки, уж я на эту роль со своей лысиной точно не подходил. И хозяин, и обслуга совершенно успокоились, только узнав, что мы – русские. «Это другое дело, – удовлетворённо думали они. – От русских ожидать можно всего, даже самого невероятного». И оставили нас в покое своим вниманием.

А мы продолжали наш «кафейный роман», который уже давно и незаметно перешёл в нормальные дружеские отношения. Мы обсуждали всё – от спорта и политики до секса и революции. Мы помогали друг другу советом, и здесь я несколько первенствовал – всё-таки родился и прожил всю почти сознательную жизнь в Стране Советов.