Я молча смотрела на него.

– Хватит быть мега остроумной, много шутить и отфутболивать меня, чтобы выглядеть самодостаточной. Ты потому сюда и приехала. Потому что эти твои игры в крутую бабу сделали тебя одинокой. Но даже здесь ты их продолжаешь. Не надо.

Сказать, что я офигела в конец – ничего не сказать. Сказать, что такого я точно не ожидала – аналогично.

Меня пробрало. Насквозь. Потому что, сука, он был просто на двести процентов прав. И это было больно.

– Слушай, Макс, – начала я. Потом как-то растерялась. Я действительно говорила с ним, как с младшим, как с тем, кому не дотянуться до моего интеллекта и не понять меня, такую всю сложную и далекую. Вот же я дрянь.

Я отвела глаза в сторону. Поджала губы.

– Окей. Хорошо. Признаю. Ты все просек. Все так и есть, – я все же подняла на него глаза. Он смотрел прямо, внимательно. Серьезно. Мне это понравилось. И помогло говорить дальше. – Мне просто не раз делали очень сильно больно. Знаю, звучит банально, все влюблялись и страдали. Но… Я забывала каждого из них по три года. Ты можешь себе представить этот срок? Три года. То есть это год ужасной агонии. Потом год самокопаний. А потом еще год попыток не вспоминать. Не возвращать к жизни воспоминания о нем. Не позволять себе о нем думать. Чтобы образ, который уже выцвел, не обретал наново краски. А это даже через такой срок иногда случалось. Короче, я пережила две таких истории. И… Я так их и не пережила. – я вдруг разревелась. Мое лицо сморщилось от горя, я отвернулась. Стала плакать. И была так благодарна ему, что он не кинулся меня банально утешать. Он дал мне выреветься, просто сев рядом на пол, у моих ног. Когда я снова смогла говорить, то продолжила. – Я не знаю, как это работает, но я знаю, что это уже не пройдет. В 17 лет я тоже страдала, но все проходило, как сон, все улетало, новая жизнь и новые увлечения влекли меня вперед, и все было хорошо. А вот после тридцати… Когда находишь уже по куче параметров того самого и любишь всем сердцем. То потерять – это все равно что лишиться всего. В эту взрослую любовь вкладываешь всю себя. И когда она уходит, она забирает все. Ничего больше не остается. Только какие-то тщетные попытки найти хотя бы отблеск того чувства. Хотя бы путем самообмана. Или алкоголя. Или дурацких затей вроде этого тура. Я приехала сюда спасаться на самом деле. Потому что уже не вывожу. Я одна, понимаешь. Совсем и навсегда. И я не могу уже пережить, когда испытываю к кому-то симпатию, а он в ответ просто разит пустотой. Поэтому я и не хочу иметь с тобой ничего, чего лишусь. Потому что ты мне нравишься. Как просто симпатичный парень. Еще и умный, оказывается. Потому я отстраняюсь. Я не хочу даже капли боли, а она всегда будет, если я буду с тем, кто мне нравится. Так что, – я усмехнулась сквозь слезы, – если уже секс, то с теми, о ком я ничего не знаю и к кому ничего, кроме быстрого желания, не испытываю. Надеюсь, все объяснила. Прости, если была по отношению к тебе надменной сучкой.

Я умолкла. Потом посмотрела на Макса. На его такое воинственное мальчишечье лицо.

Он снова поднялся.

– Нет, – произнес. – Ты меня не поняла, – он хмыкнул. – Я завел этот разговор по чеснаку не для того, чтобы стать твоим священником и слушать исповеди. А чтобы сломать эту стену, которую ты все время строишь. Даже этой своей исповедью ты продолжаешь ее строить. Но ты, похоже, не поняла, с кем ты связалась.

Он вдруг стал надвигаться на меня. Я уже забыла про слезы. Они высохли мигом. Его взгляд этих карих глаз, таких жгучих, прямо обжигал меня.

Макс подошел ко мне так близко, что я, сидя на кресле, упиралась взглядом прямо в его бугорок под шортами. Он, не спрашивая, взял меня руками за шею, стал гладить ее, зарываться в волосы.

– Эй, что ты делаешь, – вяло пробормотала я, прикрывая глаза от удовольствия – он так приятно ласкал мою шею, уши, волосы. Возбуждение мягкой волной прокатилось от моей шеи к груди и вниз, в мою киску, наполнило ее влагой и жаром. Он сделал шаг, и я поняла, что сейчас будет, но была уже больше не в силах протестовать.

Он задрал футболку, стянул вниз шорты и вывалил свой эрегированный член. Такой большой, ровный, просто идеальной формы и толщины. Правда, цвета он был не розового, поскольку у него была смуглая кожа, и член был бронзовым. Но очень аккуратным. Без единой волосинки.

Я замерла, разглядывая его. А Макс уже входил в раж. Он продолжал ласкать мою голову и шею руками, держа свой стоячий член перед моим лицом.

– Давай, отсоси. Давай, я так хочу! – шептал он с придыханием.

Это возбудило меня еще больше. Это его состояние – одна чувственность и сексуальность. И никакого дурацкого самоконтроля.

Остановить это все уйти сейчас казалось просто немыслимым. И я со стоном взяла его в рот. И стала делать минет, забыв обо всем, и получая кайф от того, как этот горячий ствол заполняет мой рот и мое горло. И как его приятно ласкать языком, облизывать, посасывать и тереться о него губами, щеками, лбом. И получить в конце залп белой пены на свое лицо под громкие стоны красивого мускулистого парня.

Когда я умылась и почистила зубы, задержалась в душе, почему-то надеясь, что Макс уйдет. Потому что чувствовала себя какой-то… Падшей. Грязной. Распутной. Ну и дальше по списку.

Потому что хотеть и мечтать об экспериментах – это одно, а делать это с малознакомым, пусть и привлекательным человеком, это как… Разменивать себя, что ли.

Теснясь в тесной душевой, я сокрушалась о своей чистой молодости. Когда каждый поцелуй имел значение. Когда хотелось лететь вперед за любимым на крыльях чистого ветра, а секс был лишь чем-то сопутствующим, но где-то там, в ночи, под одеялом. Чем-то священным и уединенным.

Я посмотрела на шторку душевой и поняла, что она меня жутко раздражает. И сам душ с расшатанным держателем тоже доставал.

– Вот тебе и роскошный круиз. А душевую нормальную сделать не могут, – высказала я, пытаясь не смотреть на свое отражение.

– Эй, Лия! – позвал Макс. Судя по звуку, он стоял прямо за дверью.

Я молчала.

– Лия, я сейчас дверь выбью нах..й. Серьезно. Выйди, поговорим.

– О чем тут говорить? – не сдержалась я.

– Выйди пожалуйста!

В его голосе я слышала нервы. И поняла, что веду себя по-идиотски. Он на работе и в ответе за меня сейчас. Наверное, боится, что я тут вены себе начну резать. Знаю я, как молодежь относится к нашему поколению тех, кому за 30. Они ж нас и так почти не жильцами считают. И еще спокойно относятся к тому, что мы можем быть «уже» с отклонениями в психике и кучей непроработанных травм «в нашем-то возрасте».

– Блять, я даже повыделываться не могу, потому что ты печешься о своей жопе! – с этим криком я выскочила из душевой, чуть не долбанув дверью Макса, который взволнованно уставился на меня и конечно сразу глянул на мои руки. – Доволен? Я вышла, вышла. Жива. Все окей.

– Них..я не окей, – заявил он, подошел, развернул меня к себе. Снова стал ловить мой взгляд. Психолог хренов. – Эй, ты можешь на меня посмотреть? – его пацанячье лицо, еще несколько минут назад такое порочное и погруженное в сексуальный транс, пока он вставлял свой член мне глубоко в горло, теперь казалось не на шутку озабоченным и встревоженным.

– Да не хочу я на тебя смотреть, ясно? – крикнула я. Но он не давал уйти, отвернуться.

– Лия, успокойся, слышишь. Это все нормально. Не психуй!

Говорил со мной, как с маленькой, и это до чертиков трогало, а еще доводило до слез, как я ни держалась.

– Ну скажи мне, что, скажи! Говори все, что на душе, не молчи только!

– Блядь да что говорить? Все, ты выиграл, – я начала таки реветь, хоть и очень сдерживала всхлипы, – поимел меня. Я официально стала дешевкой. Я же раньше только по любви… Да разве ты поймешь, эскортник хренов!

– Лия, послушай меня. Это тур, понимаешь? Это зона свободы. Это не имеет отношения к твоей обычной жизни. Никуда ты не упала и никем другим не стала.