На самом деле он только с виду такой лёгкий и вечно парящий. Сокол, может, и улыбается всему миру, но секреты этого самого мира никому не выдаёт.
–Знаешь, раньше я думала, что для ненависти нужен конфликт. Какая-то причина, чтобы источать черноту. А, выходит, это совсем необязательно. Чернота эта может появиться из-за пустяка и расползтись, оставляя за собой страшные следы.
Сокол присвистнул.
–Вон о чём ты думы думаешь… Не знаю, как по поводу ненависти. Но вот просто неприязнь легко могу испытывать к людям, которые вроде бы ничего плохого мне не сделали. Но они мне не нравятся, и всё тут. Что ж поделаешь. Это мои чувства. Имею на них право.
Мне как-то сложно было представить Сокола, кого-то недолюбливающего исподтишка. Со стороны всегда казалось, будто он всем искренне рад или по крайней мере нейтрален. Выходит, демоны всех посещают время от времени.
Я молчала, обдумывая эту мысль. Сокол же, не получив от меня реакции, продолжил:
–Я совершенно точно осведомлён, что своей персоной вывожу из себя минимум четверть ратников. И это только те, о которых я знаю наверняка. Что ж поделать, тем хуже для них.
Я ахнула от такого заявления.
–Сокол, ты о чём? Да большинство из них свои ботинки на обед слопают, чтобы дружить с тобой!
–Не собираюсь дружить с тем, кто для этого ест ботинки. Так обуви не напасёшься, – рассмеялся он. – Но в целом ты правильно сказала. Тем я их и бешу, что желающие наесться ботинок в очередь выстраиваются.
–Да уж, съеденная обувь дружбу крепкой не сделает, – вздохнула я.
–А вот проеденный молью диван и море слёз, пролитых на нём, могут оказаться очень неплохим инструментом для строительства дружественного фундамента, – вновь улыбнулся Сокол. И из его глаз будто посыпались тысячи искорок.
И вновь как будто воздуха вокруг больше стало. Гораздо больше.
–Просто я не привыкла к такому… Это какой-то совсем новый опыт для меня. Опыт крайне отрицательный. Даже от собак, с которыми у меня всегда были прекрасные отношения, стало веять холодом. А я… я просто привыкла быть для всех хорошей…
Сказала это, и меня сразу же передёрнуло от того, как прозвучали последние слова. Жалко они прозвучали. И по-детски. Как была хнычущим волчонком, кусающем от обиды диван, так им и осталась.
Но Сокол не рассмеялся. Даже намёка на глупость моих слов не выказал. Вместо этого он сам придумал невероятную околесицу:
– Это они скачкам завидуют.
–Что? Ты чего несёшь?
–Ну а что? Никто из собак не способен так блистать на скачках, как ты. Даже птицы не показывают таких результатов. Вот они все зубы и скалят. Тоже хочется быть первыми в гонке.
–Шут гороховый!
Я не удержалась и рассмеялась. В этом весь Сокол: раз, и переключил моё внимание на какую-то безделицу.
–Чего обзываешься? Ты же правда выиграла.
–За это бойкоты не устраивают, – отмахнулась я от его чуши.
–А ты откуда знаешь? Ты что, специалист по бойкотам? – Сокол прищурился и лукаво посмотрел на меня.
Так и пытается подтрунивать с разных сторон. Умело отвлекает. Но я ему за это благодарна. Прятаться мне перехотелось.
–Пошли-ка в библиотеку. Надо информации к занятиям подсобрать. Нутром чую, после последнего урока Мормагон именно с меня опрос и начнёт.
На прошлом занятии во время подготовки круглого стола я по ошибке достала из сумки сборник стихов вместо исторического справочника. Мормагон сразу же потребовал убрать книгу и не отвлекаться на его классах на «мёртвые направления».
Так и сказал – мёртвые направления. Это он про литературу так. Он не видит в ней никакой ценности.
– Это ты права. Он может с тебя начать. Пойдём-ка хорошенько проштудируем материал, чтобы не ударить в грязь лицом.
Сокол крайне трепетно относился к классам Мормагона. Впрочем, как и большинство студентов.
Уже поднимаясь по лестнице, я решилась высказать вслух мысль, которая назревала во мне с прошлого класса истории. Она маячила на заднем плане моего сознания, но всё никак не могла обрести форму. А вот сейчас обрела.
–Сокол, ты, наверное, решишь, что я чокнутая и еретичка, но я считаю, что Мормагон неправ.
–Ого, сильное заявление, – Сокол даже остановился. Его бровь удивлённо поползла вверх.
–Да, он неправ. Мёртвое направление – это история. Ну серьёзно! – выпалила я. – В ней нет ничего живого. НИЧЕГО. Всё давно закончилось, ушло и даже запаха не осталось. Вдыхай-не вдыхай, никакого наслаждения. Литература же всегда про жизнь. Всегда о нас, понимаешь?
Я сказала это и как будто даже зажмурилась. Почему-то мне казалось, что Мормагон знает о том, что я только что произнесла. Будто у него сто ушей и сто глаз.
Ох и получу я сейчас от Сокола за нападки на его гуру-сэнсэя! Хорошо же я отплатила другу за поддержку, ничего не скажешь!
Но Сокол лишь пожал плечами и равнодушно бросил нашу детскую присказку:
–На вкус и цвет, как говорится…
–Фломастер разный, – подхватила я и, облегчённо вздохнув, продолжила свой путь в библиотеку. Как-никак круглый стол никто не отменял.
Мормагон
Наблюдать за ними, всматриваться в их души, по кусочкам собирать воедино их личности – это как разгадывать кроссворд. Иногда вопросы к нему попадались на удивление каверзные. Но чаще я щёлкал их без раздумий. Это не было удовольствием, скорее неким хобби. Каждый из них –целый мир. И чем более закрыт был этот мир от моей реальности, тем любопытнее было заглядывать в него, просчитывать алгоритмы, на которых он вертится.
О, это было любопытным занятием, которому я научился у человека из прошлой жизни. Когда-то по глупости я осмелился назвать его другом. Как он умел наблюдать! Был мастером своего дела. Его улыбка располагала, молчание пленило. Он не отпускал комментариев, не предлагал суждений. Лишь наблюдал и слушал. И перед ним раскрывались души: прирученные, как собачонки. Которой, к слову, он и был сам. Мы с ним были.
Я научился этому не сразу. Но у меня было достаточно времени, чтобы отшлифовать мастерство. И море материала для практики.
Чувствовал ли я ответственность? Безусловно! Она давила на меня, но не как страшное бремя, а как почётная обязанность, которую я нёс. Каждый день, каждый час моей бытности преподавателем я понимал, какой потрясающий материал в моих руках. Как легко он лепится. И как в тоже время он хрупок.
Как я стремился пробудить их интерес! Как желал передать свои знания! Как много они могли получить, если хотели!
Я не бился за уважение своих подопечных. Я просто знал, что достоин его. Со временем же с интересом обнаружил, что они изо всех сил пытались стать достойными моего уважения. Уважал ли я кого-то из них на самом деле? Очень многих. Презирал ли кого-то? К сожалению, да.
Делил ли я учеников на зверей и птиц? Никогда. Лишь способности и старание были моим мерилом.
Долго, очень долго я твердил себе, что не смею влиять на их мировоззрение. Что моя роль-лишь помогать им строить свои миры и держаться в стороне. С первым я справился отлично. Со вторым с треском провалился.
Я презирал порядки, десятилетиями складывающиеся в нашем общем доме. Я презирал никчёмность и пустую надменность тех, кто когда-то посмел поставить себя выше остальных. Я презирал слепоту тех, кто был способен, талантлив и трудолюбив, но с щенячьей покорностью преклонялся перед бездарностью и алчностью правящих.
Так уж случилось, что я единственный в нашем ДОМЕ всегда понимал, как жалки в своём невежестве все эти орлы, старейшины, приближённые к ним. Никто из них за всю мою жизнь так и не уяснил простую вещь: они есть, чтобы служить нашему ДОМУ, но не ДОМ есть, чтобы служить им.
Со временем я до тошноты, до боли в висках устал от этого. Устал видеть в ярчайших личностях следы раболепия или же, наоборот, превосходства над остальными.
И тогда я понял, что вправе. Вправе использовать то, что собирал, наблюдая. Вправе не просто направлять. Вправе вести прочь от старых порядков к свободе. Я тратил часы, месяцы и годы, наблюдая за ними, беседуя с ними, ежедневно собственным примером показывая, что есть настоящая ценность.
