Он наблюдал, как в другом строении точно так же зажёгся свет. И как другой знакомый силуэт начал мелькать за окном.
Нет… Время едва ли окончательно стёрло следы тех лет. Они живы в памяти отца. Значит, они живы в памяти непосредственного участника событий времён молодости Мормагона.
Соколу был нужен Вас.
Сокол
2001
–Я видел твоего отца у родителей. Мы пересекались несколько раз, – сказал Павел, когда за окном уже стемнело. – Он…
–Постарел.
–Нет, я не это хотел сказать. Он что, сложил крылья?
–Не летал ни разу с момента переселения в город, – кивнул Сокол.
Немного помолчав, она добавил:
–Когда отец узнал от меня про твоих родителей, он сразу же направился к ним. А когда вернулся, был спокойным и будто бы даже счастливым. Он тогда сказал фразу, которую я не могу забыть: «Не подвели меня мои чувства. Я действительно не имею права летать».
Павел долго всматривался в лицо друга, пытаясь считать что-то ведомое только ему.
Подбородок вожака был упрямо выдвинут вперёд, а ладони, лежащие на столе, сжались в кулаки.
–Я отомщу ему. Видит небо, он поплатится за всё.
Какое-то время все сидели молча.
–Они не вернутся, – очень тихо сказала Регина. – Родители не вернутся сюда. Не захотят здесь жить.
–Я знаю, – спокойно ответил Павел и щёлкнул кнопкой выключателя. В отличие от Регины, он практически не видел в темноте. Благо, пару недель назад Герман и Потап закончили работу с электричеством в поселении, чему те из птиц, что решились вернуться, были крайне благодарны.
Сокол
2001
Меня мало интересовало восстановление поселения. В сущности, для меня было абсолютно очевидно, что восстанавливать там нечего. Что было-то давно мертво. Из праха и костей живого дыхания не создашь.
Павла я не боялся. Хотя и не был уверен в том, кого увижу перед собой. Готовил себя, что его больше нет. Что будет кто-то другой. Нужный всем им. Но другой.
И я ошибся. Но даже при таком раскладе не хотел туда возвращаться. Тем больнее было смотреть на родителей, счастливо последовавших за Орлом.
Я просто не мог им сказать, что не верю. Люди, державшие в руках наш мир, допустили его разрушение. Развалили его, как карточный домик. Совершенно бездарно. И теперь эти самые люди преданно вернулись на руины со смехотворной верой в груди, что всё можно восстановить.
Однако я не мог не восхищаться этой верности своим принципам. Старшие Орлы горем были придавлены к земле, младшему же срезали крылья. Что ж, мои старики без колебаний сложили свои. С ТОГО дня ни отец, ни мать не раскрыли крыльев.
От всего этого пахло сумасшествием. Этот запах был гораздо сильнее, чем тот, что Павел принёс с собой из психушки.
Я не лез в дела Регины и Павла. И уж тем более не лез к родителям или Орлам со своим несогласием. У меня были дела поважнее.
Теперь мне надо было найти ЕГО. Я не знал, зачем. И что мог бы сказать ему. И что сделать. Причинить боль? Убить?
Ответы на эти вопросы не были в приоритете. Главное-найти.
И этим я жил изо дня в день. Хищная птица превратилась в ищейку.
Пока однажды я не увидел, как мои старики чинят крыльцо.
Смешно сказать, сгнившее крыльцо заставило меня оглянуться.
В тот день я зачем-то прилетел к родителям в поселение. И застал их за работой.
С согнутыми спинами, наклонив головы, они старательно ремонтировали ступени. Отец стучал молотком, а мама придерживала доски.
Я вдруг поймал себя на мысли, что никогда раньше не видел их с инструментами в руках. А потом увидел, как солнце играет в их волосах. В волосах, в которых стало так много седины. И их плечи, когда-то подчёркнуто горделиво расправленные, сейчас заметно опали и опустились. На лбу отца проступили капельки пота, было видно, что он устал. Но упорно продолжал стучать молоточком.
В тот день я остался. До ночи что-то выламывал или, наоборот, прибивал. Что-то выносил или же чистил.
С удивлением обнаружил, что физический труд обернулся для меня передышкой. Передышкой от вечной погони за фантомами в моей голове.
Регина
2001
Первое время мне казалось, что не Павел вышел прямиком из сумасшедшего дома, а Сокол. Настолько он не был похож на себя прежнего. Одержимый внутренними демонами, он едва ли ведал покой. Порой я всерьёз думала, что поселение кажется ему галлюцинацией. Плодом воображения.
И он всё искал, искал… Маньяк, одним словом.
Но всё изменилось. Обычно перемены наступают постепенно. Плавно окутывают своим дыханием, и никто не успевает заметить, когда, собственно, всё стало иначе.
Да, так обычно и происходит. Но не в этом случае.
Я могу совершенно точно назвать день, когда от сердца Сокола откололся кусок цемента и с грохотом рухнул возле его родного дома. Где, к слову, он вместе с матерью и отцом ремонтировал старое крыльцо. Именно в тот день мой дорогой друг впервые за долгое время почувствовал, что ещё нужен здесь. Что здесь он ещё может сделать что-то хорошее. Много хорошего, если захочет.
Вечером я зашла к ним. Как бывало раньше в детстве. Вообще-то волки не то чтобы были частыми гостями у птиц. Даже в дом Павла я заходила с оглядкой, когда там было много людей. Но в доме Сокола всё всегда было иначе. Бывают такие дома, где ты физически чувствуешь, что тебе рады.
Я зашла к ним. И будто бы попала в машину времени. Меньше всего я ожидала, что меня застанут врасплох запахи.
Каждый дом имеет свой запах. Дом Сокола пах деревом, скошенной травой и лилиями, которые мама Сокола очень любила. Именно этот запах, точь-в-точь как в детстве, накрыл меня сразу же, стоило мне переступить порог.
Пройдя вглубь, я разглядела в одной из комнат цветы в вазе.
Что ж, отрадно видеть, что хоть что-то за десять лет осталось неизменным. Интересно, кто из соколиной семьи принёс эти цветы?
Сокол был здесь же, в этой комнате. Из многочисленных комнат дома эта всегда была самой светлой из-за огромных окон во всю стену.
Он вешал фотографию. Молодые родители улыбались со снимка. Я их и не помню такими.
Впрочем, своих родителей такими молодыми я тоже помню крайне смутно. А фотографий с тех времён практически нет. В поселении вообще с фотоаппаратами не то чтобы сильно густо было.
–Чудесное фото.
Я говорила, стоя в дверях. Но Сокол совершенно определённо был в курсе моего визита, стоило мне переступить порог дома.
–Это мой любимый снимок. Нашёл сегодня, когда разбирал ящики. Удивительно, что так хорошо сохранился.
Он повернулся ко мне и улыбнулся совсем как раньше. Улыбка и ещё две по бокам. На секунду даже показалось, что не было этих десяти лет. И что мне и Соколу по восемнадцать. И вечером будет костёр. И друзья рядом. И мир вращается вокруг нас.
Вот что шальные сумерки с сознанием творят в секунды слабости! Все мы в какой-то степени тут не в себе.
–Хорошо здесь. Как будто в детство окунулась.
Я обвела взглядом разграбленную комнату. Этот дом не пожалели. Снесли стихией смерти и разрушений. Но что-то, совсем чуть-чуть, всё же уцелело. По всей видимости, именно эти крохи Соколы и пытались расставить по местам. И починить, если, конечно, это было возможно.
Малые фрагменты прошлого всё же ощущались в доме: старый стол. Вышитая скатерть. Точно такая же, что всегда была в малой гостиной. Сокол говорил, что ещё его прабабушка их вышивала. Комод, явно подколоченный с одной стороны, чтобы не заваливался на бок. Пианино… Мама Сокола всегда чудесно играла. Не знаю никого, кто так же волшебно умел пробегать пальцами по клавишам, создавая настоящее волшебство. Никто из наших на клавишных не играл. На самом деле Сокол умел немного, научившись у мамы. В детстве я видела, как они играли в четыре руки. Но он всегда держал это в большом секрете.
Да, эти маленькие зарисовки точно вспышки из прошлого. Прошлого, которое сейчас эта семья пытается если не воссоздать, то хотя бы не дать ему исчезнуть.
