– Я что, вслух это сказал? – дернулся Вавилов.

– Нет, просто я знаю всё, о чем вы думаете. И о чем собираетесь подумать тоже. Чем думать о пиве, лучше пса своего выгуляйте уже, пока он не сделал лужу здесь. – Кавалер уже час как подпрыгивал у двери, но гадить в квартире ему не позволяло чувство собачьего достоинства. Хотя бы у одного из двух обитателей квартиры должно было оставаться достоинство? – Впрочем, этому помещению уже ничего не страшно…

Вавилов, подгоняемый Кавалером, уполз на улицу. Амадеус же поскрёб грязь на окне и крепко задумался. Чем бы зацепить это странное существо, похожее на человека, чтобы вернуть ему интерес к жизни? Надо покопаться в его прошлом. И узнать, что же всё-таки ему приснилось.

– Мда, не мне читать ему проповеди. Сам таким был… О! – подпрыгнул композитор. Долго сидеть на месте у него не получалось. – Надо позвать коллег на помощь. Вдвоём мы с этой помойкой не справимся.

Жена, муж и друг в квартире напротив.

Журналист, певец

– Дорогой, что ты искал в шкафу? – недовольно спросила Ольга – тощая мадам в диапазоне от тридцати пяти лет до бесконечности. Ну, насчет тридцати пяти это по её личному мнению. На самом деле – уже год как баба-ягодка. На лице тканевая маска, на руках тоже маска, смываемая. Последние шесть лет мадам Масловскую больше всего в жизни интересовал уход за собой. Второе место в её парадигме интересов занимал сыночка Гриша двенадцати лет. На третьем месте была зарплата мужа и возможности, которые давала его публичная профессия. Четвертое место принадлежало двум взрослым детям: Лизке и Игорю. Лизка нынче была начинающей актрисой и женой известного банкира, который был всего-то на десять лет старше нынешнего мужа мадам Масловской, и крутилась среди избранных, связи с которыми могли принести пользу. Игорь имел шансы стать оперным певцом, а, значит, по мнению матери, приобщиться к любимому ей миру денег и славы. Сам муж – известный официально провластный журналист Сергей Масловский – мог претендовать только на пятое место. Если не найдётся что-нибудь более важное.

В этот отнюдь не судьбоносный момент он возлежал на диване в своей квартире в доме на Ленинградском проспекте, погружённый в созерцание самоё себя. Редкий случай! За последние несколько месяцев он нечасто появлялся в этом жилище и всё больше предпочитал свою парижскую обитель по адресу улица Фремикур, двадцать семь. В принципе, он должен был быть там и сейчас, но в последний момент поленился. После регулярных боёв на ниве политической пропаганды и постоянного насилия самого себя ради заработков Масловскому хотелось тепла, уюта, крепкого кофе, домашних котлет с макаронами, ну или, как нынче модно, с пастой, и салата «Оливье».

А дома ждала Ольга, вся в кремах и масках с ног до головы, зелёный чай без сахара, семена чиа безо всего, безглютеновые макароны, безлактозное молоко и соевое мясо без мяса. «Оливье» исключался в принципе. В нём же страшный яд похлеще цианида под названием майонез. И вообще, «с такими доходами он вполне может избавить любимую женщину от стояния возле плиты», как любила говорить жена. Поэтому, когда он бывал дома, кормились они усилиями разных доставок. А Сергей всё больше переживал за Гришу – на таком корме язва с младых ногтей ему обеспечена. А жена всё чаще раздражала. Она деградировала на глазах семимильными шагами. Ему иногда казалось, что тринадцать лет назад он познакомился не с ней, а с какой-то другой женщиной.

– Как вы тут, освоились? – приятный тенор принадлежал высокому, пока ещё стройному, но с намечающимся пузцом, мужчине. Он привычным движением откинул с лица волосы немужественного цвета спелой пшеницы. С появлением новой стажёрки ведущий новостей стал появляться в комнате редакторов чаще, чем обычно. Это было странно. Не то, что начальник проявляет совершенно конкретный интерес к молоденькой новой сотруднице, а то, что сотрудница была не так уж и молода.

– Спасибо, Сергей, привыкаю. – Ольга кокетливо улыбнулась. Что и говорить, ведущий ей нравился. Особенно в сравнении с мужем. У мужа – композитора хренова – вся жизнь была образцом постоянного непостоянства. Деньги то были, то нет. С творчеством то же самое. Он то переживал муки творчества, последствия которых убирать почему-то приходилось ей, то неделями носился с каким-нибудь мотивом, потом неделями искал того, кто исполнит его новый шедевр, потом ждал от исполнителя, когда он изволит заплатить, после считал сколько авторских он недополучил… и, недосчитавшись многого, снова начинал испытывать творческие муки. Впрочем, почти все его песни становились хитярами, а хотя бы одна всегда была в топе чарта на Русском радио.

В общем, Евгений был талантлив и крутился в музыкальной тусовке. Только это и держало Ольгу, жаждущую незаслуженной славы, в семье. Впрочем, были и другие мотивы. Главным стоп-фактором было то, как их семья образовалась. Ольга никак не могла признаться себе самой в том, что муж женился на ней под давлением обстоятельств и никогда её не любил. Подать на развод – означало признать это, что было недопустимо для её самолюбия. В дополнение к этому, дети. Двое. Девочка и мальчик. Растить их в одиночку Ольга не собиралась. Статус разведёнки с прицепом не рассматривался в принципе. Поэтому всё оставалось, как есть. Но ей категорически не хватало стабильности. В первую очередь финансовой.

Одним творчеством сыт не будешь. Несомненно, здорово, когда на гонорар за одну песню можно рвануть на месяц на Мальдивы или в Канны и ни в чём себе не отказывать. Но после этого неминуемо наступает время, когда детям на завтрак достается только каша на воде, а коммунальные службы грозят отключить последнюю за неуплату. Да и Женькины пьяные закидоны – она убеждала себя, что пьет муж не из-за неё, а по творческим причинам – уже надоели. Так что на фоне мужа почти непьющий симпатичный ведущий смотрелся куда как выигрышно. Тем более, что о политике Ольга имела весьма смутное представление, и продажность, ангажированность и лояльность Масловского были ей до лампочки.

Мимо бежал две тысячи пятый год. Лизке девять, Игорю восемь, ей тридцать два… Ведущий всего на год старше. Надо его совратить с пути истинного и обязательно родить. Тогда точно никуда не денется. Всё это со скоростью кометы прокрутилось в голове Оленьки за пять минут глубокомысленого молчания. Она улыбалась, Сергей думал, как продолжить разговор. Он и не подозревал, что его уже развели, женили заново и даже сделали отцом. А главное, кто бы ему сказал, что так оно и будет, он бы… ну, камень не кинул, но в глаз дал точно…

Масловский в это время думал о том, что стажерка вполне интересная, но немного замученная и хорошо, что он перевел её в вечерний выпуск – надоело приходить на три часа раньше. Что правда, мысль о романе тоже витала в его голове, но без далеко идущих последствий. Сергей был официально женат уже десять лет. Жена была на три года младше и очень активна, а Масловский, увы, не обладал бешеным сексуальным темпераментом. В сочетании с клиническим трудоголизмом это привело к тому, что жена регулярно ему изменяла. А он… нет, он не ответил ей взаимностью. Для этого он был слишком ленив. Просто со временем стал воспринимать её как телевизор. Вроде есть, вроде что-то говорит иногда, но убери – и ничего не изменится.

Так они и существовали, в одной квартире, на одном пространстве, но совершенно отдельно друг от друга. А заняться разводом не было времени. Ну и лень – прародитель шведской семьи. Жена уже, не особо стесняясь, приводила в его квартиру своих любовников, даже когда он был дома. А тут новый персонаж – Ольга. Почему бы нет? Может хоть теперь развод случится?

Ольга между тем старательно закидывала ногу на ногу, демонстрируя стройные щиколотки.

– Оль, может, после выпуска выпьем кофейку в ночном буфете? – предложил Масловский. По нынешним временам это называется нищебродский подкат. Но тогда и для них это было вполне неплохо. Выпуски шли каждые три часа, так что максимум, на что они могли выкроить время, так это на стакан кофе в круглосуточном буфете.