– Не знаю. Я был там, но до того, как мы нашли тебя и господина Нефира, – мальчик вскинул глаза на дверь напротив. – Тогда погибших было меньше, чем сейчас…

– Погибших и умерших всегда много, просто в обычном порядке они прощаются с жизнью в разных местах и в разное время. Не драматизируй на пустом месте. Все в этом мире заканчивается смертью, вопрос лишь когда.

Владелица телефона, ставшая поневоле слушателем их беседы, одарила девочку презрительным взглядом.

– Тебе их совсем не жалко? – спросил Китэ.

– В страданиях, физических или душевных, жалость не приносит облегчения, легкости или покоя. Она только подчеркивает человеческую ничтожность перед тяготами жизни, которая по своей сути и нужна, чтобы стать одним большим испытанием тела и души на прочность.

«…на данный момент насчитывается около шестисот жертв нападения, но точное количество ещё уточняется. Что ж, с вами был новостной канал “Инфер7”. Будьте в курсе событий!» завершил репортер.

– Это жестоко, – мальчика слова Азаги расстроили, – Жалеть же не всегда плохо.

Больница разрывалась от слёзных истерик и рыданий. С каждым полным поворотом минутной стрелки список погибших пополнялся то одним, то двумя, а то и сразу десятью именами, что вскоре окажутся на надгробных плитах серого холодного кладбища. Как и у других, у Китэ не находилось столько слов, чтобы описать горе людей, чьи дорогие сердцу родные, товарищи, друзья, возлюбленные никогда не вернутся домой, не обнимут тех, кто их ждёт, не скажут слов, которые когда-то хотели сказать. Их истории подошли к концу, и никто не в силах это изменить.

– Когда подрастешь, сможешь разглядеть, насколько вообще жесток мир, – юная писательница откинулась на спинку сидения, сложив руки на животе и подняв глаза к потолку. – Почему ты таскаешь её с собой? Я о книге.

Китэ посмотрел на «Поймать облако», которая мирно сушилась на узеньких коленях. Белая, потрепанная обложка покоробилась и взбугрилась – то же самое произошло и со страницами, вдобавок слипшимися от влаги. Краска оказалась качественной и слова вроде не потекли и не расплылись. Несмотря на знакомство с человеком, подарившим жизнь этому роману, мальчик еще толком не осознавал, что девочка рядом и строки в книге это часть одного целого.

– Я хотел начать её читать сегодня вечером. Но потом… – перед глазами блеснуло воспоминание, когда Бернт ввёл ему какую-то жидкость, – произошло слишком много всего.

– Так сильно хотел? Как-то же она дожила до этой минуты.

– Угу. Я ждал её выхода с появления «Облачной башни». Весь последний месяц. И сегодня утром, наконец-то, получил. Благодаря хозяину.

– Никогда не понимала, что люди находят в моих романах. Мне они никогда не нравились, – Азаги поморщилась.

– Тогда зачем ты их пишешь? – удивился Китэ.

– Писать-то мне нравится, даже очень – не радует лишь результат, а пишу, потому что не могу не писать, а писать иначе, чем пишу сейчас, сколько ни старайся, не получается. Литераторы называют это стилем. Мой стиль такой, какой есть – его не переделать. Ни один творец не скажет тебе, что его детище идеально – они всегда чем-то недовольны, но продолжают создавать, потому что процесс творения будь то писательство, живопись или музыка им необходим так же, как легким нужен кислород, – Азаги наклонилась к мальчику так близко, что он почувствовал её дыхание на щеке. – Вот ты, как читатель, скажи, чем они тебя привлекают?

От её нахождения в мизерном расстоянии Китэ стало чрезвычайно некомфортно. Он попытался отстраниться, избегая создания у Брау впечатления неприязни, но хваткие ручонки в варежках, сжавшие его плечи, не дали даже пошевелиться. Что же женщина, любезно делившая свой телефон, только хмыкнула на детей и, связав гаджет наушниками, поплелась прочь. Видимо их компания ей оказалась не по душе.

– Ну, они… увлекательные, – слова Китэ прозвучали скорее как вопрос, чем ответ.

– И всё? – на глаза Азаги пала тень недовольства.

– Не знаю, – он поджал губы, жмурясь от неприятных ощущений в области плеч. – Не могла бы ты отпустить меня? Пожалуйста.

Она отодвинулась, возвращаясь к прежнему занятию – лицезрению глянцевого потолка, в котором отражался весь коридор с его суетящимися пациентами и врачами.

– Вот именно, что просто увлекательные. При всём заложенном смысле, мои книги остаются уникальными на фантазию – не мною замечено – но не меняющими действительность за пределами написанных страниц. Они служат средством развлечения, а не поводом для переосмысления отдельных сторон жизни. То, что я хочу сказать, мало, кто слышит – это если судить по письмам, что приходят в редакцию.

– Ты пишешь выдуманные истории. Как они могут изменить жизнь, если в них нет правды?

– Книги на то и книги, чтобы помочь сбежать от этой правды. Для ребенка у тебя больно осознанная речь. Сколько тебе лет?

– Десять. Ты ведь тоже ребенок.

– Ох, действительно. И умру им, – Азаги горько улыбнулась своему отражению в потолке.

На этом разговор закончился – вернулся Палатем, завершивший, по всей видимости, телефонный разговор. Смотря на хозяина, мальчик поражался тому, как после хладнокровного убийства стольких людей, он выглядел так, будто ничего не произошло. И пускай те виновны. Когда мужчина приземлился на освободившееся место, закинув ногу на ногу, мальчик отшатнулся и пугливо вжал голову в плечи.

– Что теперь? – спросила девочка. – Не планируете воспользоваться отсутствием Бина и покончить со мной?

– О, Фортуна, я не изверг, чтобы убивать детей, – ладонь Палатема легла на макушку Китэ. – В чём дело?

– Всё в порядке, – тихо ответил тот, опустив голову.

– Далеко не всё, полагаю?

– То есть, Вы не собирались убивать меня? На крыше Ваши доводы были весьма убедительны, – влезла Азаги, поворачиваясь к хозяину.

– Не каждый день встречаешь дитя с редким даром. За совершенное тебя вряд ли простят, но при всей ненависти к выплескам твоей агрессии, я не могу взять на себя смелость казнить ребенка. Природа способности такова, тут можно лишь смириться. И скажем так, театр мог закончиться намного раньше, не окажись там молодого праведника.

– Кто-то же должен верить, чтобы разница между правильным и неправильным не теряла ясности. Но при чём здесь Бин? Чем его появление повлияло на Ваш спектакль?

Палатем задумчиво засмотрелся на дверь перевязочной.

– Изначально я хотел спровадить нашего друга, чтобы избавить тебя от суда. Думал, он такой же, как и превалирующий численностью сброд из коррумпированных псов, которые с радостью пользуются возможностями сделать грязное дело чужими руками. Тогда бы я молча увёл тебя от их болота, а они бы хвалились несуществующей победой до нового всплеска. Но позже мне повезло в Бине увидеть кое-что особенное, то, что делает нас похожими…

Китэ это запомнит. Обязательно запомнит.

– Если Вам его стало жалко, так давайте уйдем сейчас. Вы же хотели меня увести от суда? Я готова сотрудничать с Вами. Давно стоило заняться чем-то новым. Знать бы еще, с кем я работаю.

– Писательское чутье на удивление дало верный вектор направления, а вот имя предлагаю оставить до лучшей обстановки.

– Так и знала, – довольно заключила Азаги, соскакивая с места. – Надо было идти в детективы. В таком случае, нам срочно нужно исчезнуть. Пусть Бин думает, что со мной покончено. Вас-то он всё равно не знает.

– В последнем я усомнюсь, – пробормотал хозяин уже себе под нос.

Юная писательница топталась на месте, готовая на всех порах мчаться прочь, однако возбужденность быстро сменилась продолжительным кашлем, который, в итоге, заставил её усесться обратно и схватиться за горло, будто приступ перекрыл проход воздуху.

– Ты как? – спросил Палатем у девочки.

Та успокоила мужчину, сказав, что такое случается время от времени. Через минуты две кашель прекратился.

– Ну, чего сидим? – снова загорелась Азаги.

– Нам некуда спешить, – остудил хозяин её пыл. – К слову, тебя не ждут дома? Не похоже, что ты торопишься туда.