Мы уже почти подошли к ручью, как неожиданно услышали тихий жалобный плач. Я посмотрел на небо и понял, уже начинает смеркаться. Само собой разумеется, я собирался сказать об этом боцману, но вдруг увидел, что тот замер, и стоит как вкопанный, подавшись немного вперед, он пристально всматривался куда-то в полумрак зарослей справа от нас. Мы с Джорджем обернулись для того чтобы понять, что же могло привлечь внимание боцмана, тогда мы находились примерно в двадцати ярдах от дерева, у которого все его ветви обвивались вокруг ствола, этим очень сильно напоминая длинный плетеный ремень кнута обмотанный вокруг кнутовища. Такое нам показалось очень странным, поэтому мы постарались приблизиться к нему как можно ближе для того, чтобы лучше разглядеть и понять причину столь необычного явления.

Даже подойдя поближе мы не смогли понять, что неладного стряслось с этим деревом. Единственное, что мы смогли сделать, так это обойти его вокруг, причем после торжественного обхода огромное растение поразило нас еще больше, чем прежде.

В этот момент, где-то вдалеке послышался тяжкий стон, какой здесь начинается ближе к ночи, и вдруг, совершенно неожиданно, рядом с нами завыло дерево. Это меня сильно удивило и напугало; при этом, немного отступив назад, я был не в состоянии оторвать от него своих глаз и начал присматриваться к нему еще внимательней, тут я увидел, что прямо на нас сквозь переплетенные ветви, обвившиеся вокруг ствола, смотрит темное человеческое лицо. Увидев такое я замер охваченный ужасом, словно парализованный. Затем, после того, как самообладание снова вернулось ко мне, я сумел разглядеть, что лицо это было будто частью этого дерева; поскольку я не мог понять, где оно кончается и где начинается ствол.

Тогда я схватил боцмана за руку и говорю: «Не знаю, часть это дерева или нет, но знаю одно – все это происки Дьявола», – только боцман меня не слушал, увидев лицо на стволе, он кинулся к дереву и подбежал к нему настолько близко, что мог спокойно дотронуться рукой, при этом я не помню, как сам оказался рядом с ним. В это же время Джордж, который был за боцманом с другой стороны, залепетал, что тоже видит лицо очень похожее на женское, и действительно, лишь немного придя в себя после того как мы обнаружили первое лицо, я увидел на этом же дереве еще один нарост, и что самое главное, в нем было другое лицо похожее на женское. Тут боцман заорал во всю глотку, проклиная всех и вся, и все эти странные вещи, в тот момент я почувствовал, как его рука, которую я сжимал в своей руке, начала дрожать, как при сильном нервном срыве. Вдалеке опять послышался заунывный вой, и тотчас все деревья окружавшие нас застонали и завыли в ответ, сопровождая свой скорбный плач тяжелыми вздохами. Не успел я как следует разобраться в том, что происходит, как опять завыло дерево рядом с которым мы стояли. Боцман закричал, что он знает в чем дело, хотя о том, что он именно знал, я в то время не имел ни малейшего представления. А потом он начал рубить своей саблей дерево стоящее перед нами и взывать к Господу Богу, чтобы Господь помог ему его срубить. И лишь только он начал его рубить и кромсать, начали происходить очень страшные вещи, это дерево начало истекать кровью, словно оно было живым. Затем оно жалобно застонало, корчась и изгибаясь в разные стороны. И тогда я увидел, что все деревья вокруг нас начали колыхаться и трепетать.

Вдруг Джордж заорал страшным голосом, и перебежал от боцмана на мою сторону. В этот момент я увидел, что один из плодов похожих на капусту преследует его подобно какой-то демонической змее, раскачиваясь на своем стебле. До смерти жутким было это зрелище, потому что этот плод вдруг стал кроваво-красного цвета. Как бы там ни было, я успел ударить по нему своим мечом, который вовремя отобрал у Джорджа, и тот свалился на землю.

Вдруг я услышал, что с брига нас зовут, а все деревья кругом словно ожили. Тут снова раздался этот раскатистый рык и чудовищные звуки похожие на вой труб. Я опять схватил боцмана за руку и кричу ему, что нам нужно быстрее бежать на корабль иначе мы погибнем. Так мы и сделали, всю дорогу, пока мы бежали обратно приходилось отбиваться, рубя налево и направо, поскольку в сгущающихся сумерках из леса на нас набрасывались плоды, похожие на головы змей.

Нам все-таки удалось добежать до брига. К тому времени наши шлюпки уже были готовы к отплытию и я поспешил залезть вслед за боцманом в его шлюпку. После чего мы сразу налегли на весла, держа курс прямо в бухту, все, как один, гребли изо всех сил, чтобы шлюпки наши шли как можно быстрее, насколько это мог позволить груз, взятый нами с брига. Пока мы плыли, я оглянулся на бриг и мне показалось, что с берега на него накинулась тьма тьмущая жутких плодов, похожих на капусту. Казалось, что от них кишмя кишело и в воде вокруг бортов, которая искрилась и мерцала, словно змеи копошились в ней. А потом мы уже были в большом заливе, и не успели заметить как наступила ночь.

Всю ночь напролет мы гребли что есть силы, стараясь доплыть до центра большого залива, а вокруг нас рокотало протяжное рычание, которое сейчас было гораздо более жутким, чем когда я его услышал впервые. Причем вплоть до того, пока мы не отплыли на значительное расстояние, мне казалось, что, узнав о нашем присутствии, за нами кинулись в погоню все демоны этого царства кошмара. Во всяком случае, когда наступило утро, то ли от страха, то ли благодаря течению подхватившему нас, а, может быть, им обоим вместе, нам удалось набрать такую скорость, что мы сумели выбраться в открытое море, где каждый из нас мог вздохнуть полной грудью и кричать во всю глотку, чувствуя себя свободным, подобно пленнику сбежавшему из тюрьмы.

Восхваляя имя Господа за наше спасение, мы гребли и гребли, удаляясь в бескрайнюю даль.

Теперь, как я уже говорил, мы наконец-то ушли в отрытое море, а это означало, что на какое-то время мы обрели относительный покой, правда, еще долго воспоминания о Земле Обреченных не давали нам покоя, прежде чем мы смогли победить в себе страх и тревогу.

Еще кое-что в отношении той Земли всплыло в моей памяти. Вы наверняка помните, что Джордж нашел груду исписанных обрывков от пакетов. Тогда, впопыхах покидая корабль, он совсем о них забыл и машинально положил всего лишь их небольшую часть в боковой карман своей куртки, и вот что там было написано:

«Я слышу голос моего возлюбленного в ночи, он плачет и зовет меня, мне ничего не остается кроме как пойти его искать, поскольку одиночество свое я не в силах вынести. О, Господи. Смилуйся надо мной!

Больше ни строчки.

С каждым днем и с каждой ночью мы удалялись всё дальше и дальше от той кошмарной Земли, держа курс на север, при устойчивом ветре, для которого мы поставили люгерные паруса[13], нам это удавалось; море было тихим и спокойным, хотя, впрочем, в южной части неба появились какие-то тучи и слегка погрохатывало.

Наступило утро второго дня после нашего удачного бегства, которое можно считать началом наших приключений в этом безмятежном и спокойном море, и о них я собираюсь написать настолько подробно, насколько смогу.

Не смотря на то, что ночь была спокойной ветер дул постоянно не меняя направления вплоть до рассвета. После рассвета ветер неожиданно начал терять силу, а потом вообще ослаб и наступил почти полный штиль. Так что пришлось нам лечь в дрейф и ждать, быть может, выйдет солнце и разбудит морской бриз. Так оно и случилось, правда, это был не тот ветер, о котором мы мечтали. Поскольку, когда наступило утро мы увидели, что все небо залито ярким пламенем, распространяющимся дальше на юг, нам казалось, будто целую четверть небесного свода заняла огромная дуга горевшая кроваво-красным свечением.

При таком предзнаменовании боцман отдал приказ готовить шлюпки к шторму, бояться которого у нас были все основания, достаточно было посмотреть на южную часть неба и сразу становилось понятно, что там собираются тучи и они двинутся прямо на нас. В ожидании веселого праздника нам пришлось достать все паруса имеющиеся в наличии, хорошо еще что нам удалось прихватить со старой посудины целых полтора рулона новой парусины. Кроме этого у нас были шлюпочные чехлы, ими мы могли обтянуть шлюпки привязав их к здоровенным медным штырям, которыми была прикреплена верхняя кромка бортов. Разобравшись с этим, мы достали родную карапасную палубу[14], до этого момента хранившуюся под банками, а также все необходимые для неё опоры и крепежи, и установили, привязав за опоры банок под кницами[15]. Затем, сложив вдвое прочный парус мы расстянули его на всю длину над шлюпкой и прибили гвоздями к верхней кромке борта с каждой стороны, в результате у нас получилось что-то наподобие крыши. Пока одни растягивали парус, прибивая его гвоздями, другие связывали вместе весла и мачту, они должны были стать нашим якорем на время шторма, для этой цели как раз пригодился длинный пеньковый канат толщиной три с половиной дюйма, его мы прихватили вместе с рулоном парусины с застрявшего в бухте корабля. Этот канат мы прокинули через скобу для крепления фалиня[16] на носу лодки и закрепили за опоры носовых банок, причем мы внимательно смотрели за тем, чтобы он не соприкасался со свободными концами паруса, за которые мог зацепиться и лежал так, чтобы не перетереться. Всё это мы проделали как на первой, так и на второй шлюпке, а фалиням, имевшимся на наших лодках, мы не могли доверять, поскольку они были недостаточной длины, поэтому в наших условиях использовать их в качестве якорного каната было неудобно и небезопасно.