68 Где теперь ты? Последнее усилье совершаю избавиться от гостьи столь коварной – следы ее простыли. То-то! Знай, на кого пасть разеваешь, душу чью так схарчить, голуба, хочешь! А подавишься, съевшая собаку, а живехонька душенька поэта. 69 И погибла тварь гибелью последней, унесла меня из всеобщей смерти, не желая спасла, не понимая. Ах, как дивно живуч я оказался, на кривой-то кобылке и объехал все опасности, пропасти, не сгинул, прихватил еще этих, мной любимых… Жизнь и смерть как местами поменялись! 70 Ты была паразитом в моем теле; только лишь повторила мои строки — подчинилась моим словам, напевам, уступила мне… тело или что там… Все мы – сгустки энергий в чистом виде, уступила чего важнее тела — образ, что ли, на времени-пространстве, отпечаток, тень беглую, живую. 71 Стала пищей; вот все мы так, поэты, заедаем чужой век, пожираем ум читателя, в кровь его, в дух входим вроде этой беглянки, но потоньше, похитрее; читайте меня – это лучше сильных, любых рукопожатий. А чем больше читателей, тем больше оживает меня сейчас по свету. … 72 Ах ты, горе-злосчастье, мне на долю ох какое крученое досталось… Цирк Пьеса с элементами импровизации Должно быть так: сквозь плоть, предмет первоначальный виден свет, идея Божия слышна в прошедшем сквозь тьмы, времена. На стертом диске пятака не разглядеть герб и число, но вес, размер свои пока. И без убытка в ход пошло. Снежный, ветреный вечер в конце декабря. Передвижной цирк зажигает огни. Видны мокрые от снега афиши и немногочисленные люди, пробирающиеся через сугробы к входу. Начинаем! 1 Цирк черти́т свои круги на земле, на пустыре, за какие – ни ноги: не то время в декабре, перед суетой большой, мишурой не только здесь — солнце круг обходит свой, умещает в цирке весь. 2 Циркачка, выкрутасница, лихачка, манежная прельстительница масс на раз — взлетает в купол, два — и шире мах, три — с тьмой и светом впопыхах барахтается, успевает видеть глаза, полтыщи глаз, и злоба их пожестче лонжи всякой бьет под дых… Вытягивает вверх ее страховка, живу шутовку… 3 Нам мастерства не оценить, сугубой точности движений — не та пора, нет знаний тех, в веселом деле скучен гений; наш грубый интерес – следить падений груз и срывов смех. 4 Мы для того и ходим, чтобы смерть застать, — не медли с актом смелым, пока – не твой черед, пока – судьбе покажешь кукиш этим делом, сорвешь аплодисментов гром в конце своем… 5 Так я зачем забрел сюда? Чего увидеть захотел? Ты в мастерстве прибавила, наверное. Летаешь почти свободно. Я ж набрался веса как будто за двоих. Тебе б полмира объездить, поражая тех и этих, тряся с них денег, — ты ж торчишь в провинциях, как будто, овладев стихией воздуха, обыкновенно ходить, ездить брезгуешь. 6 Ну, пора. Дирижер взмахнул, и грянул марш уверенный, мы пошли на сцену представлять из себя веселье, в оба наблюдать за расфраченной, полпьяной, озверевшей толпой, на представленье к нам пришедшей – чтоб посмотреть на то, что ее выше. Ах, не таким народом заполнять бы ряды, теснить теснее. 7 Кто устремлен глазами на сей цирк, на клоунов – зырк, на жонглеров – зырк. Кто страшен в напряжении своем. Кого за своего не признаем. Кто часто дышит, повторяя ритм оркестра, пот течет и лоб горит. Кто странно искажается лицом, как был, так остается простецом. Кто верит в наше дело, как и мы не верим в смысл цирковой кутерьмы. 8 Цирк бредет вокруг пустой, ждущей, жаждущей арены, цирк играет пестротой пошлой, необыкновенной. Цирк готовится на раз, без излишних слов, усилий души ваши взять – сейчас их как стиснули, схватили. В три погибели согнут путь наш – след в след зренье ваше; полон цирк, полны рядов концентрические чаши. |
