— Кто вы? — с трудом выговорила Эбби, не узнавая собственного голоса. Но ответа не последовало — Эбенезер безмолвно улыбался. Это была не любезная улыбка, а зловещая ухмылка. Эбби нутром почувствовала — она в опасности.

Эбби разбудил пронзительный крик, от которого она вздрогнула. Перед глазами ее стоял туман, но ей все же удалось разглядеть силуэт удаляющегося прочь человека. Сбитая с толку, Эбби попыталась собраться с мыслями и вспомнить, где она. Девушка поняла, что она не у себя в землянке на полу, где обычно спала на подстилке из дерюги, а совсем в другом месте, и под нею что-то очень мягкое. Мало-помалу до нее дошло, что лежит она на широкой постели под балдахином, в непривычной ночной сорочке. Во рту все пересохло, как никогда, а голова просто раскалывается. Эбби не на шутку струхнула. А тут еще эти истерические крики где-то рядом…

Эбби глянула в сторону окна. Изнутри оно было задернуто портьерами, а снаружи закрыто ставнями, и в комнате стоял полумрак. Но тем не менее слабого освещения было достаточно, чтобы понять — снаружи едва пробивается дневной свет, а стало быть, прошел не один час с тех пор, как она приехала в Мартиндейл-Холл.

Повернув голову на непомерно пышной пуховой подушке, Эбби смутно различила фигуру лежащего рядом человека. Она в замешательстве заморгала, пытаясь снять пелену с глаз.

— Папа! — проговорила она, ощутив прилив бесконечной радости. — Это ты, папа?

У них в землянке было две «комнаты», правда, без перегородки, и Эбби привыкла видеть, как отец спит рядышком на тюфяке, но она не могла взять в толк, как он оказался здесь. Неужели последние дни были всего лишь кошмаром, от которого она только-только очнулась, и папа по-прежнему живой?

Подвинувшись поближе, Эбби протянула руку, чтобы прикоснуться к нему и убедиться, что это не сон. И тут глаза ее широко раскрылись: она ясно увидела покоившуюся на соседней подушке голову Эбенезера Мэйсона, и ее обуял ужас. На сей раз крик, который она услышала, был ее собственный.

Эбби с трудом сползла с постели, едва устояв на подгибающихся ногах. От потрясения в глазах у нее как будто прояснилось, и она застыла у постели в ожидании, когда Эбенезер проснется, но он все не просыпался. Стыдясь собственной наготы, прикрытой лишь ночной сорочкой, Эбби огляделась вокруг и заметила на стуле свое платье. Схватив его, она тут же прикрылась им спереди.

— Что вы сделали? — обратилась она к Эбенезеру Мэйсону со слезами на глазах. — Проснитесь же, ответьте! Как я оказалась… в вашей постели?

Эбби силилась вспомнить, как она сюда попала, но ничего из того, что было после столовой, так и не вспомнила. Странно, неужели она так много выпила, что потеряла сознание? Ее затрясло от злости, оттого что сделал с нею этот ужасный человек. Она представила себе, как он срывает с нее одежду… какая мерзость!

Невыразимый стыд, обида и отвращение захлестнули Эбби — ее затошнило, но так и не вырвало, потому что желудок был пуст. Хотя во рту чувствовалась непривычная горечь.

«Что же произошло? — спрашивала она себя, упорно и вместе с тем чуть ли не в ужасе пытаясь вспомнить подробности. — Может, это дурной сон?». Только бы в голове у нее прояснилось!

Вдруг дверь распахнулась, и в спальню влетели молодая горничная со служанкой постарше — они прошмыгнули мимо Эбби, как будто ее здесь не было, и в тревоге бросились к постели посмотреть на Эбенезера Мэйсона. Девица плакала навзрыд, и Эбби поняла, что это ее пронзительные стенания она, должно быть, только что слышала.

— Что сделал со мной этот гнусный негодяй? — потребовала ответа Эбби со слезами на лице.

Служанка постарше повернулась к ней.

— А ты что сделала с хозяином? — с укором спросила она.

— Что я сделала? — изумилась Эбби, недоумевая, отчего они ни капельки ей не сочувствуют, а сама подумала: «Неужто это и правда страшный сон?» — Он… позвал меня… для разговора, — проговорила она запинаясь. — Я как знала, не надо было ехать. Знала ведь. Он напоил меня вином. Это… последнее, что я помню.

— Ты убила своего мужа! — вскричала девица и выбежала из спальни, рыдая без удержу.

— Мужа? Он… мне никакой не муж, — в ужасе воспротивилась Эбби. — И что это значит — я убила его?

— Ну да, не муж! — вскрикнула старая служанка. — Ты же вчера и вышла за него! — Она схватила Эбби за левую руку и указала на блестящее колечко на ее среднем пальце. — Еще давеча вечером хозяин был жив и здоров, а теперь вот… мертвый — выходит, ты его и убила.

Мгновение Эбби смотрела на нее в полном недоумении, не веря своим ушам. «Не может быть!» — подумала она. И бросилась к постели, чтобы взглянуть на Эбенезера поближе. Тот, казалось, спал.

— Он жив, я докажу! — воскликнула она, теребя его за плечо. — Очнитесь же! — велела она.

— Ты и так дел понаделала, — гневно бросила служанка, отстраняя ее. — Не прикасайся к хозяину!

— Он… жив! — в ужасе повторяла Эбби, не веря в происходящее. — Он… не мог умереть.

— Еще как мог, ведь ты же убила его, — со злостью ткнула ее пальцем в грудь служанка.

Эбби снова воззрилась на нее в недоумении.

— Ну уж нет! — сказала она. — Я даже не знала, что он лежал рядом, пока не открыла глаза.

— Давай одевайся и немедля вон отсюда! — грубо бросила служанка и развернулась к двери.

— Но… я ничего такого не сделала, — оправдывалась Эбби. — Я не представляю, что здесь произошло, и я никому не желаю зла. Даже ему. Уж поверьте.

Служанка, маленькая толстушка, приблизилась к Эбби, грозя ей перед носом пальцем.

— Ты уберешься отсюда сейчас же, не то, видит Бог, пожалеешь!

— Отлично! — дрожащим голосом сказала Эбби. — Только…

— Выметайся сей же час! — возопила служанка так, что Эбби отпрянула, едва устояв на ногах.

Служанка вышла из спальни, и Эбби, услыхав, как она кликнула дворецкого, стала спешно одеваться, поглядывая краем глаза, не очнулся ли Эбенезер. К тому времени, когда Уинстон со служанкой поднялись в спальню, Эбби уже натягивала башмаки. Она сидела на стуле у самой двери, так что они, не заметив ее, направились прямиком к постели.

Уинстон, пощупав у Эбенезера пульс, объявил, что хозяин натурально умер, притом, вероятно, несколько часов назад. От таких слов Эбби бросило в дрожь. При мысли о том, что она пролежала не один час бок о бок с мертвецом, у нее по коже пробежали мурашки и холодом прошибло до костей.

— Эта девка, на которой женился хозяин… и лишила его жизни, — вскричала убитая горем служанка, кидаясь к бездыханному телу Эбенезера.

Эбби хотела было снова возразить, но ледяная холодность Уинстона испугала ее. Когда в комнату вернулась, все еще рыдая, горничная, Эбби, воспользовавшись, что все внимание переключилось на нее, опрометью бросилась за дверь. И уже у лестницы расслышала, как Уинстон сказал, что надо звать полицию. Эбби в тревоге пустилась вниз по ступенькам, не чуя под собой ног. Она отказывалась верить, что ее обвиняют в смерти Эбенезера Мэйсона, но и не могла вспомнить, что было после того, как она осталась в столовой с ним вдвоем. Совсем ничего.

К счастью, ключ оказался в парадной двери, и Эбби удалось выскользнуть из дома. Очутившись снаружи, она со всех ног кинулась вниз по парадной лестнице и дальше — по подъездной дорожке. Она все еще чувствовала слабость и дрожь в теле, но тем не менее была исполнена решимости бежать куда глаза глядят. На ходу она то и дело оглядывалась через плечо на окна второго этажа, благодаря Бога, что они были закрыты ставнями от зноя, поэтому ее никто не видел. Девушка даже не представляла, который теперь час. Впрочем, было не очень жарко, из чего она заключила, что сейчас еще утро. И все же, добежав до каретного сарая, Эбби была вся в испарине, к тому же он не знала, как далеко сможет уйти: ведь Уилсон наверняка пустится за нею в погоню.

Эбби остановилась у конюшен перевести дух. В это мгновение двери ближайшей из них распахнулись. Алфи, собиравшийся вывести лошадь из конюшни, сперва не заметил девушку. За спиной у него стояли два экипажа: один большой, как карета, а другой поменьше — тот самый, на котором обыкновенно разъезжал Эбенезер. По обе стороны от него располагались стойла. Тут Алфи глянул в ее сторону и обомлел.