Слезы, до этого сдерживаемые кое-как, вдруг завладели с такой силой, что стали всхлипами перекрывать дыхание. Сознание заволокла жалость к отцу, а скорее, больше к себе без него – к маленькой девочке, растерявшейся перед жизненным выбором. И Александра жаль. За то, что не любит его. А ведь он, бедный, наверное, любит.

Еще какое-то мгновение Сашенька не давала воли чувствам, как могла, всхлипывая и утирая слезы, но, в конце концов, разревелась, приняв безоговорочно одну из крайностей души, за которой следовало облегчение от того, что не нужно больше сдерживать пульсирующее волнами тело.

Он влюбился в нее с первого взгляда. Бывает же так. Увидел и понял: это – она. И никаких сомнений, никаких компромиссов между тем, что нравится в ней, а что не нравится. Да и не было в ней ничего такого, что бы даже подспудно обнаружила его интуиция. Все великолепно. Как в песне: «Все в тебе, ну все в тебе по мне».

Фигурка – закачаешься. На лицо – красавица, каких поискать. Ростик – как раз такой, как надо: не любил он «кобылиц», не нравились ему почему-то рослые, в теле, девушки. Сердцу не прикажешь.

Ночью первого вечера знакомства долго не мог уснуть, вспоминая красивую русоволосую девушку, сразу ставшую для него своей. Вспоминал ее грустные большие глаза, ее полуулыбку.

Да, так и есть – это не улыбка. Складывалось ощущение, что Александра – Сашенька – немножечко не дотягивает ее до конца – фиксирует, не закончив. От этого выражение глаз получалось грустным и таинственным, завораживающим своей незаконченностью. Вот этой вот улыбкой и обворожила она его больше всего. А остальное к ней как бы прилагалось. Остальное уже как-то пришлось само по себе, не выходя за рамки Сашиных представлений о женской красоте.

Впрочем, нет – неправда. А сами глаза? Красивые зеленые глаза с грустинкой в полуулыбке. Глаза с иконы. Те, которые, как ему казалось, готовы к жертве, готовы отдать все, что у них есть. Эти глаза обещали блаженства земной жизни – все, что мужчина ждет от женщины друга, где эти качества, сливаясь воедино, окрашивают черно-белую жизнь всеми цветами радуги. Глаза светились притягивающим светом, делая их родными. И от этого казалось – с Сашенькой он был знаком всегда. Никогда и всегда. Как это непонятно, и как в то же самое время сладостно – видеть в еще чужой женщине что-то свое, что-то до боли в груди родное. То, что хочется вобрать в себя без остатка и отдать этому всего себя. И тоже без остатка.

Саша беспросветно заболел прелестным и обворожительным существом. Заболел желанием видеть постоянно умилявшую почти до слез незавершенную улыбку, слышать мягкий, проникающий в самое сердце голос, вдыхать сладостный аромат, исходящий от волос и уносящий в иные сферы реальности. В конце концов, он желал обладать ею, ни на миг не признаваясь себе в этом, даже мыслью боясь оскорбить девушку, как будто это было чем-то постыдным в данной ситуации. Потому что любил ее. И потому что понимал – это на всю оставшуюся жизнь.

Через три дня, набравшись, наконец, мужества, позвонил, услышал обволакивающий сознание грудной голос:

– Але?

От этого стушевался, забыл, что хотел сказать. Все заготовленные фразы куда-то исчезли, испарились.

– Але-о? Говорите… Вас не слышно…

Стало стыдно за себя, и это подавило робость.

– Але… Сашенька, здравствуйте, – хотел сказать «это Саша», но мгновенно передумал, – Это Александр. Помните меня? Нас с вами на днях познакомили у Михайловых: Ирина – ваша подруга, а Кирилл – мой друг. Вспомнили?

Показалось, что изъясняется – как с ребенком, но не мог остановиться, боялся, что она вдруг скажет: «Ну и что? Ну, знакомили и знакомили. Что тут такого? Вечеринка закончилась, ну и будь здоров».

– Да, Александр, я помню вас.

Вечность, навалившись тишиной, стала бессовестно растягивать мгновения. Паузу надо срочно заполнять, слишком еще рано молчать в телефон, наслаждаясь иллюзией близости.

– Сашенька, вы не против, если я вас приглашу на чашечку кофе как-нибудь.

И снова слухом завладела тишина, отсчитывая секунды толчками крови из сердца в артерии. В какой-то момент Александру даже показалось, что это неполадки на линии. Но вслед за мыслью в сознание уже вторгался радостью голос Сашеньки.

– Нет, Александр, я не против, – ее тихая плавная речь завораживала каким-то почти неосязаемым ритмом, ее голос гипнотизировал и без того уже околдованное сознание, – А какова цель нашей встречи? Вам нужен дизайнер или спутница жизни? – на том конце провода явно улыбнулись, он это понял и по фразе, и по тону голоса, хотя ни единого смешка не услышал. Для него это многое значило: по крайней мере, над ним самим не смеются. Хотя, конечно, это может быть и самонадеянный вывод.

– Нет, Сашенька, никакой цели, – разум дальновидно лгал, – просто хочется увидеть вас, поговорить. Вы мне показались очень интересным собеседником. У нас есть много общего, и мне кажется, вам тоже это будет интересно.

Снова возникла пауза. За последнюю фразу ему на миг даже стало неудобно. Как он может утверждать – что ей интересно, а что – нет. Но ответ не оставил от этого неудобства и следа.

– Да, Александр, я согласна.

День выдался теплый не по-осеннему. Сказывалось бабье лето. Еще позавчера накрапывал дождь, и улицы неуютно заполнялись ветрами, проникающими под одежду сыростью и холодом. А сегодня – за двадцать. Солнце сияет. Ветра нет. Ну впрямь – лето. Народ подразделся. Подростки и вовсе сплошь и рядом – без рукавов: даже утром, когда еще чувствуется прохлада сентября, молодость не желает сдавать позиций – игнорирует одежду потеплей.

Летнее кафе, где Саша и Сашенька договорились встретиться, прилепилось к стене одного из небольших магазинчиков, что располагались на «древних» городских улочках среди стилизованной старины. Здесь – красиво и уютно. За деревянным, диагонально сколоченным штакетником, с просветами в виде ромбов, небольшие столики застланы пурпурными короткими скатертями. На единственной стене – декоративные картины, своими абстрактными образами связывают воедино все мелкие детали интерьера. Ничего особенного. Таких местечек в городе – пруд пруди. Но Саша предложил именно это, потому что здесь бывал неоднократно, и его здесь все устраивало. Здесь – свежо как-то. Скатерти не занюханные, что в таких забегаловках дело привычное, официанты вышколенные, без тоскливой нетерпеливости в глазах – аккуратные и доброжелательные.

Саша пришел заранее: мало ли что – все-таки суббота. Посетителей еще, фактически, нет – без двадцати одиннадцать. Он выбрал угловой столик у стены и занял позицию: отсюда хорошо просматривалась вся улица в обе стороны, так что Сашеньку он не пропустит.

Кремовую розочку, к которой никак, пока нес, не могла привыкнуть рука, положил на стол, отчего сразу стало легче – далек был от таких вещей, но понимал, что без этого сейчас как-то не так будет – неправильно.

Подошел официант – юноша, видимо, из подрабатывающих студентов. Принес меню и предложил кофе. Александр попросил пока стакан воды – во рту пересохло. От волнения. От которого, как ни старался, не мог отделаться.

Выпив воды, стал ждать. Никак не получалось расслабиться. Костюм, а точнее, только пиджак, надеваемый редко, создавал напряжение в плечах. От этого он казался себе неуклюжим и зажатым. «Зачем напялил? – спонтанно отреагировало сознание, но он тут же поймал себя на автоматизме, – Все, все, все… успокойся. Расслабься. Сейчас это некстати». Мысли роились в голове, перескакивая с собственной персоны на Сашеньку и обратно. И чувства – вслед за ними – то будоражили душу, то умирали в ней на мгновение, застигнутые пытавшимся восстановить свой прежний статус прагматизмом. Двадцать минут казались непреодолимым барьером между ним и его любовью.

Когда стукнуло одиннадцать, он вдруг осознал, что она может не прийти, и от этого ход мыслей резко изменился. К чувствам примешалась горечь, неизвестно откуда взявшаяся. Он уже не вспоминал о пиджаке, не испытывал неудобства «искусственных» поз, не выстраивал логических цепочек из сомнений и догадок. Все его существо, все мысли и чувства, все догадки и домыслы ютились около одной пронизывающей неприятным ощущением фразы: «Не пришла!»