– Мне там даже одолжили телескоп, – сказала она, чувствуя вину из-за лжи, но желая теперь показать его родителям. – Ну, точнее, это его особенная разновидность. Называется «квинтескоп». Он очень старый и очень грязный, но рабочий.

После ужина Альма чистила квинтескоп. Родители помогали: папа принес льняное и апельсиновое масло, чтобы отполировать дерево на футляре и конусах, мама внесла свою лепту в виде смеси из соли и лимонного сока и жесткой губки, чтобы оттереть зеленый налет с медных пряжек и обшивки.

Когда Альма забралась вечером в постель, она положила футляр рядом с подушкой. Всего лишь флаера и квинтескопа оказалось достаточно, чтобы свет внутри нее засветился сильнее и ярче.

Она уже давно не чувствовала себя так хорошо. Наконец-то Альма была собой.

Альма не могла уснуть.

Это не было для нее в новинку. Она плохо спала с тех пор, как переехала в Фор-Пойнтс.

Сперва Альма винила в бессоннице новый дом, который, в общем-то, был очень старым и скрипучим. Потом она стала винить свою новую кровать, которую купили родители вместе со столом и книжной полкой, пытаясь вызвать у нее энтузиазм по поводу переезда. Больше по размерам, чем прежняя, изготовленная из белого дерева, эта кровать вправду была очень красивой. Но старая была лучше.

И даже несмотря на то, что ее коллекция камней из Олд-Хэвена лежала на полке нового книжного шкафа, набор перьев из Олд-Хэвена Альма приколола к доске над новым столом, сухие цветы из Олд-Хэвена, как обычно, рассовала по книгам, это все же была не ее старая комната и не ее дом. И Альма была уверена, что именно это не дает ей уснуть ночью.

Не помогало, разумеется, и то, что ночи напролет в голове Альмы крутились мысли: она как будто пыталась прочесть на скорость одновременно тысячи книг со страшилками.

«Ты живешь в Фор-Пойнтсе, – говорил ее внутренний голос, – а не в Олд-Хэвене».

«У тебя нет друзей, – продолжал он. – Твои родители в тебе разочарованы. А Джеймс уехал».

«Это снова случится, – заключил он. – Это никогда не прекратится. И ты не сможешь ничего с этим поделать или что-нибудь изменить».

Обычно Альма просто лежала и прислушивалась к этим мыслям, дрейфуя на границе бодрствования, то проваливаясь в сон, то выпадая из него. И все это время она без конца слушала и слушала.

Но сегодня Альма была не в настроении для этого.

– Тихо, – сказала она своим мыслям и выбралась из постели.

Она пообещала Лавочнику воспользоваться квинтескопом и собиралась выполнить обещание. Прямо сейчас.

Когда они только въехали в дом, родители велели Альме ни в коем случае не вылезать на плоскую крышу, куда выходило окно ее спальни, хотя тогда именно этого ей хотелось больше всего.

Но за последние три месяца она едва ли хоть раз открыла окно.

Однако теперь Альма это сделала. Она подняла раму как можно медленнее и плавнее. Рама скрипуче взвизгнула где-то на середине, но когда Альма остановилась и прислушалась, все было тихо.

Она вытолкнула квинтескоп на крышу. Затем вылезла сама, быстро и не раздумывая, чтобы не успеть остановить саму себя.

Там, на крыше, ветер застал ее врасплох и также взбодрил, как это случилось раньше, когда Альма в одиночку пошла в «Пятый угол». Она открыла футляр и приступила к сборке квинтескопа.

Сперва шел штатив с тремя блестящими ножками, которые никак не хотели вставать прямо. Затем раскладывающиеся большие конусы квинтескопа и окуляр, который как-то крепился, только Альма не знала как. Она повертела ручки, повернула пазы, потянула, прижала.

Ничего не получалось.

И Альма почувствовала, что тот крошечный лучик, благодаря которому она была собой, снова погас.

У нее не получалось.

Несмотря на холодный воздух, Альму бросило в жар, ее лицо вспыхнуло. И снова вернулись эти мысли. С чего она взяла, что квинтескоп предназначался ей? Из них двоих умным был Джеймс, а не она. Альма все равно не сможет пойти в кружок астрономии, где будет куча незнакомцев. Она наверняка опять испугается. И что потом? Неужели Альма правда думала, что все изменится, раз она нашла флаер?

У нее не получалось собрать квинтескоп. Альма не могла сделать даже такую мелочь. Она ни на что не способна.

Теперь ветер уже не бодрил, и Альме казалось, что он пронизывает ее насквозь. У него были ледяные пальцы, которые проникли в рукава и за воротник ее ночной рубашки, они крепко держали девочку, сдавливая, сжимая в маленький комочек, в то время как мир все рос и рос, выл и завывал, проходя сквозь тьму, окружавшую ее на крыше.

Но над головой у Альмы сияли звезды.

И внутри, на ее прикроватной тумбочке, на флаере, тоже сияли звезды.

«Вы состоите из элементов и квинтэссенции».

Все, что сегодня произошло…

– Это что-то да значит, – подытожила Альма.

Она снова села на корточки, подобрала с крыши окуляр и посмотрела через него наверх, на небо. Оттуда ей светил золотистый свет – далекий, но в то же время близкий, чужой, но в то же время знакомый.

Затем Альма перевернула окуляр и направила его на себя. Если бы звезды смотрели сейчас вниз, они бы увидели ее и поняли, какая она большая и сильная.

– И какой яркий у меня свет, – произнесла она, думая о том, что сказал Лавочник, когда посмотрел на нее через свои ювелирные очки, – и он становится все ярче. Я все еще Альма.

Она снова начала собирать квинтескоп.

Это заняло некоторое время. Альме пришлось повозиться, крутя и поворачивая его в разные стороны. Штатив обрушивался сам по себе еще по меньшей мере дюжину раз.

Но квинтескоп наконец-то был собран.

Она смогла, у нее получилось.

Пришло время увидеть звезды.

Если бы кто-то решил прогуляться по Фор-Пойнтсу в столь поздний час, он бы обязательно увидел высоко над землей всплески и брызги тусклого голубого света. Он бы увидел свечение на вершине башни «Пятого угла».

Там находился Лавочник, и у него был собственный квинтескоп, практически идентичный тому, который он одолжил Альме сегодня днем.

Прижимаясь одним светящимся голубым глазом к стеклу, он направил квинтескоп в небо. Через линзу можно было заметить, как Звезды, невидимые невооруженным глазом, светят ясно и становятся невероятно огромными благодаря необыкновенной силе квинтескопа. Можно было увидеть и Квинтэссенцию: блестящие сферы из расплавленного золота внутри каждой Звезды.

Сперва Лавочник нашел красного супергиганта. Его было легко обнаружить, ведь он, как и предполагало название, оказался огромным и алым. Гигант светил ярче, чем сто тысяч солнц, и золотистый Свет, наполнявший его, можно было увидеть только с помощью квинтескопа.

– Ну что за вид, что за вид! – охнул Лавочник. – Какая великолепная квинтэссенция!

Ему было прекрасно известно, что столь огромные Звезды живут не так долго – всего несколько миллионов лет или даже меньше. Эту Звезду окружали ее братья и сестры, но они были еще очень молоды, несмотря на то что они начали формироваться примерно в одно время с ней. В основном это были красные карлики, меньше размером и холоднее, и они могли прожить десять триллионов лет или даже больше – практически целую вечность.

На одну из них, молодую медного цвета Звезду, Лавочник и обратил свое внимание.

– Вот ты где, – пропел он. – Ох, боюсь, тяжело тебе придется, юная Старлинг! Всегда непросто, когда падает кто-то столь молодой. Но Элементали уже здесь. Они помогут тебе. А ты поможешь им!

Старлинг продолжала сверкать, а Лавочник снова обратил окуляр к красному супергиганту. Он светил ярче, чем когда-либо.

Ведь Звезды всегда сияют ярче всего перед самым концом. И два часа назад ядро супергиганта взорвалось.

– Три, – прошептал Лавочник.