И именно тогда, в тот самый миг, он перестал верить в чудеса.

Последние пять ночей Вундер провёл на диване. В свою спальню он заходил только по необходимости: взять чистую рубашку или отнести подушку. Но сегодня мальчик не мог спать на диване, потому что там спал папа: когда тот сообщил маме Вундера о том, что организовал похороны, которые она не хотела проводить, она заперла дверь в их спальню на ключ.

Вундер спал на диване из-за того предмета, который стоял в дальнем углу его комнаты. И когда он смотрел на него сейчас, его сердце совершенно не готово было вылететь как птица. Он чувствовал себя так, будто кто-то нарушил данное ему обещание. Он чувствовал, что сердце его превратилось в камень – твёрдый, холодный и тяжёлый.

Мальчик обвёл взглядом свою комнату. Это определённо была спальня чудолога. Вот только он больше не был чудологом…

Вундер знал, что надо сделать.

Сперва он подошёл к стенам. Он снял рамку со вставленной в неё статьёй о его чудологии из газеты «Известия Бранч-Хилла». Снял церковный календарь[1], всё ещё открытый на двадцать шестом сентября, как будто в тот день время остановилось. Снял постер Чуда Солнца[2], один из самых своих любимых, на котором были запечатлены трое детей-пастухов, глядящих в расцвеченное радугой небо.

Затем освободил стол, покрытый газетами, которые он ежедневно просматривал в поисках чудесных историй. Была там и форма согласования для Общества Любителей Необъяснимых и Невиданных Явлений. Он открыл этот клуб пять недель назад, подав заявление в свой первый день в средней школе. Вундер успел провести только одно собрание клуба и вряд ли захочет заниматься этим снова.

Он убрал с полки одиннадцать фигурок ангелов, которые подарил ему отец, по одной на каждый год жизни. Затем принялся за книги – стихи, философия, эссе – все о чудесах и все подарены ему учителями, родными и соседями. Была там и Библия, которую подарил ему папа после первого причастия[3], – вместе с остальными священными книгами, которые отдала ему мама, после того как сама их прочла.

Одну за другой он побросал их на пол.

Осталась всего одна вещь. Она лежала на его прикроватной тумбочке, чёрная кожа износилась, а белый заголовок Чудеса начал отпадать.

Вундер поднял дневник. Он пробежал пальцами по серебристым краям страниц, по буквам, отпечатанным на обложке, а затем открыл его на первой странице. Запись на ней была сделана маминым почерком, потому что сам он ещё не умел тогда писать.

Вундер захлопнул дневник. Он не хотел читать о чудесах. Он не хотел читать свою первую запись и совершенно точно не хотел читать последнюю: ту, которую сделал пять дней назад, до того как узнал о похоронах.

Он не хотел читать Чудеса. Так что он швырнул дневник в кучу ненужных вещей. Швырнул со всей силы. Затем завернул всё ненужное в ковёр и запихнул в шкаф, за обувь, за корзину с бельём, в самую дальнюю даль, туда, где это не попадётся ему на глаза.

Теперь комната была такой же, как и его каменное сердце. Холодной. Пустой. Тёмной. Кроме дальнего угла.

Там было кое-что яркое, светлое, мягкое – обещание чего-то нового.

Детская кроватка.

Кроватка всё ещё стояла на своём месте.

– Первое время она будет жить в нашей комнате, – сказала мама всего два месяца назад. Её лицо было розовое и светилось. – Но как только она вырастет из колыбельки – как только начнёт спать всю ночь, – ты не будешь против, если она переедет в твою комнату?

Вундер ждал этого вопроса, и у него уже был готов ответ.

– Да, – сказал он маме. – Да, мне бы этого хотелось.

И сердце его птицей вылетело у него из груди.

Но она так и не поспала здесь, в белой кроватке, на пелёнках в цветочек, которые мама стирала снова и снова, чтобы они стали мягкими-мягкими. Не поспала она и в колыбельке, стоявшей у кровати родителей и готовой принять маленького жильца. Она так и не добралась до дома. И если это не доказывало то, что чудес не существует, то Вундер не знал, что ещё могло это доказать.

На следующее утро Вундер вместе с папой молча шли через лес. Вундер сунул руки в карманы своих чёрных брюк. Стояла ранняя осень, и ему было холодно без куртки, особенно в тени деревьев, но его куртка была небесно-голубой. Он не мог надеть небесно-голубой цвет на похороны. Его папа был в брюках цвета хаки и оливковой ветровке, но у него не было возможности переодеться: мама Вундера всё ещё не отперла дверь родительской спальни.

Вундер бывал в лесу уже сотни раз. Он каждый день ездил здесь на велосипеде в школу и обратно. Лес был не совсем по пути… точнее, он был совсем не по пути. Но ему нравилось останавливаться у высокого вечнозелёного дуба, и смотреть на земляную тропу, и глядеть сквозь листву, ветви и бромелии на Портал-Хаус.

Вундеру было достаточно всего одного взгляда на дом, чтобы почувствовать, как сердце вылетает у него из груди, словно птица. И он всегда надеялся однажды снова увидеть, как вращаются яркие светлые волокна на тёмном дереве. Или даже услышать клёкот птицы. Но он почти никогда не думал о том, что находилось по ту сторону леса – о кладбище Бранч-Хилла. Теперь же он мог думать только о нём. Он даже не взглянул на Портал-Хаус, когда они проходили мимо него. Он знал, что сегодня волокна вращаться не будут.

Лес кончался у ворот кладбища. За ними ждал мужчина в длинной белой мантии. Мужчина был очень-очень старый, с сутулой спиной, ореолом пушащихся тёмных седых волос и очками в толстой чёрной оправе. В одной руке он сжимал деревянную трость, в другой держал какие-то бумаги. Нахмурившись, он швырнул их папе Вундера.

– Это вы, мистер Эллис? – воскликнул он. – Вы опоздали, знаете ли! И где мать? Где остальные скорбящие? Вот, возьмите.

Папа Вундера взял бумаги, а затем встал, растерянно глядя на старика.

– А где отец Роблес? – спросил он.

– Что?! – прокричал старик.

– Отец Роблес! – громче произнёс папа Вундера. – Он должен быть здесь.

– Отца Роблеса нет в городе, знаете ли! Идёмте! – Старик заковылял по кладбищенской тропе.

Вундер поднял взгляд на нахмурившегося папу.

– А где дьякон Брэннон?

– Они вместе! На встрече с епископом, знаете ли. Это очень важно. Поэтому здесь я.

– Но кто вы?

Старик не ответил.

– Кто вы?! – прокричал папа Вундера.

– Служитель утешения, разумеется! – крикнул старик через плечо. – Я здесь, чтобы служить, знаете ли. Я здесь, чтобы утешать. Так что давайте начинать!

Служитель свернул с тропы и ступил на траву у подножия кладбищенского холма. Папа хотел ещё о чём-то спросить, но передумал. Он тяжело вздохнул и пошёл за служителем, положив руку Вундеру на плечо.

– Может, и хорошо, что твоя мама не пришла, – сказал он.

Вундер вынужден был согласиться. Совершенно не утешающий служитель утешения ничем не смог бы помочь маме. Так же, как ничем не мог помочь самому Вундеру.

Раньше Вундер не понимал, почему мама была так против похорон, почему отослала домой своих родителей и сестру, почему отказывалась общаться с гостями, почему запиралась в комнате. Но после вчерашней ночи он понял. Потому что сейчас он чувствовал себя точно так же.

Он не хотел слушать, как кто-то зачитывает стихи из Писания, молится и говорит о том, что его сестра в лучшем мире. Он не хотел видеть ни гроб, ни могилу. Он был рад, что никого не пригласили. Он вообще не хотел там находиться.

Так что, когда служитель постучал пальцем по своему пушистому виску и прокричал: «Весь обряд у меня вот тут! Начало таково: “Дорогие братья и сёстры, смерть показывает нам, как мало мы на самом деле знаем” или что-то в этом духе», – Вундер сунул руки в карманы и постарался не слушать. Он не смотрел на служителя. Не смотрел вниз. Вместо этого он неотрывно глядел на вершину холма.